Когда Виктор открыл глаза, было уже без пяти минут одиннадцать. Получается, что он любовался шаром целых два часа. Ничего себе…
Как раз в этот момент от «Овощей — фруктов» неторопливо отъезжала «Нива» с зелеными продольными полосами на бортах — инкассаторы забрали выручку и повезли ее в банк. Не успел автомобиль скрыться за поворотом, как к магазину подкатил бронированный грузовичок, из него вышел молодой парень в военной маскировочной куртке, оглянулся по сторонам и, дав знак водителю обождать, постучался в запертую изнутри дверь.
— Вот тебе и гоп хреном по деревне… — протирая кулаком заспанные глаза, промолвил Чубаристов.
Сон мгновенно слетел с него. Неожиданно открылась лазеечка, о которой Виктор не осмеливался и думать всерьез. Даже сейчас он с трудом в это верил. И все же… Бронированный грузовик — не сон, не мираж. Это — реальность.
Пятница. 22.30–23.59
— Где ты была? — трагическим голосом произнес Федор Иванович, стуча об пол шваброй. — Я тебя русским языком спрашиваю: где была?!
— Что случилось? — Клавдию насторожил запах в квартире. — Почему так бензином воняет?
— Я уже не знал, что и думать! — восклицал муж. — Все больницы, все морги обзвонил! Где ты была?
— Ходила по делам.
— Вы поглядите на нее, — возмутился Дежкин, — меня, можно сказать, чуть живьем не убили, а она все делами занимается!
— Кто тебя чуть не убил? — Клавдия бросилась к мужу.
Но тот отстранил ее гордым движением руки.
— Только не надо вот этого…
— Папа в Министерстве обороны бучу устроил, — высунувшись из своей комнаты, сообщил Максим. — И ему навешали там плюх, чтоб в следующий раз неповадно было.
— Ты как об отце отзываешься? — возмутился Федор Иванович. — Вместо того, чтобы поддержать…
Клавдия переводила взгляд с Максима на мужа и ничего не могла понять. В конце концов ей надоели эти бессмысленные препирательства, и, опустившись на скамеечку в прихожей, она простонала:
— Да угомонитесь же! Без вас тошно.
Мужчины смолкли и воззрились на хозяйку дома. Они слишком хорошо знали все ее интонации, чтобы обмануться. По голосу Клавдии они поняли, что стряслась новая беда.
— Клаша, — вдруг ласково сказал Федор Иванович, и на лице его возникла заискивающая улыбочка. — Хочешь, яишенку приготовлю?
— Хочу, — кивнула Дежкина. Затем выложила новость: — Я нашла человека, который мне угрожал в обменном пункте…
— Где нашла? — в один голос спросили Максим и Федор Иванович.
— В ванне. — Поглядев на обескураженных мужчин, она пояснила: — Его убили.
— Кто?
— Если б я знала… По всей видимости, те самые люди, которые не дают покоя нашей семье.
— Ну и ну, — только и смог вымолвить Федор Иванович.
— А что это за человек? — поинтересовался Максим.
— Эдик. Какой-то коммерсант, имеющий, по всей видимости, сношения с высшими структурами власти. Имевший… — поправилась она. — А есть и в самом деле хочется.
Стуча шваброй-костылем, Федор Иванович бросился в кухню готовить обещанное.
Клавдия не торопясь стала стягивать с ног сапоги. За этим занятием и застал ее телефонный звонок.
Она схватила телефонную трубку.
— Алло?
— Клавдия Васильевна? — поинтересовались на том конце провода.
Она не могла не узнать этот голос.
— Слушаю вас.
— Хочу сообщить, что наше терпение имеет предел. Вы серьезно рискуете.
— Где моя дочь?
— Не задавайте глупых вопросов.
— Я хочу убедиться, что она жива-здорова.
— Жива — да, а вот насчет того, что здорова… — на другом конце провода замолчали, и Клавдия явственно почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось. — Кажется, ее немного просквозило. Впрочем, это ведь не большая беда, верно, Клавдия Васильевна? Пока не беда… — с нажимом добавил позвонивший.
— Я должна поговорить с ней!
— У нас тут не переговорный пункт.
— Вы хотите получить свой чертов ключ?!
— А вы хотите снова увидеть дочь? Ладно, — решился наконец собеседник, — даю вам полминуты. И ни секунды больше.
В трубке что-то щелкнуло, загудело, а затем все стихло. Клавдия напряженно ждала. Молчание продолжалось целую вечность.
— Мамочка? — внезапно возник слабый голос дочери.
— Леночка! Ты? У тебя все в порядке? — Клавдию душили слезы. — Тебя не обижают?
— Мамочка! Мне страшно…
— Потерпи, моя хорошая! Ты не голодная?
— Кормят нормально. Мама, этот человек, он обещал, что если ты не… Что меня изнасилуют…
— Что?! — закричала Клавдия. — Это он так сказал? Гад! Гадина! Пусть только попробует!
— Мамочка, я боюсь. Я теперь буду тебя слушаться. Ничего мне не надо… Буду, как ты, ездить в троллейбусах. Ненавижу метро и всякие норы. Ты слышишь меня, мамочка?
— Слышу, доча! Мы делаем все, что можем. Скоро мы будем вместе.
— Клавдия Васильевна?
Дежкина вздрогнула — чужой голос резко пресек ее разговор с дочерью.
— Я вам дал тридцать четыре секунды вместо обещанных тридцати. Надеюсь, вы оцените мой великодушный поступок. Вы решились?
— Если что-нибудь случится с моей дочерью!.. — Клавдия, если бы могла, убила бы его своим голосом.
— Когда и где мы сможем получить ЭТО? — услышала она вопрос.
Клавдия ответила ледяным голосом:
— Сначала мне нужны гарантии.
— Не понял.
— Мне нужны гарантии жизни и безопасности дочери и всей моей семьи, — объяснила Клавдия.
— Ах, вот оно что… — Казалось, на другом конце провода ядовито улыбнулись. — Это вы не поняли, а не я, как выясняется. Мы не даем никаких гарантий. Мы просто берем то, что нам требуется. И без того мы проявили к вам редкую лояльность.
— Ты понимаешь, подонок, что я тебя найду и под землей, тогда уж не проявлю никакой лояльности!
— Клавдия Васильевна, давайте не будем играть словами.
— Га-ран-ти-и, — по слогам произнесла Дежкина. — Я готова встретиться в любое время дня и ночи, где угодно… С одним лишь условием, что вы предоставляете стопроцентные гарантии безопасности. В противном случае — мне нечего терять.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа.
Максим, в плавках, босой, стоял на пороге комнаты, а Федор Иванович замер с тарелкой в руках у кухонного стола. Оба они напряженно глядели на нее, ожидая новостей.
— Боже мой… — простонала Клавдия.
И тут в дверь постучали.
Все трое переглянулись.
— Клавдия Васильевна, — послышался из-за двери сдавленный голос. — Это я, откройте.
— Игорек? — удивилась Дежкина, отворяя дверь. — Поздновато ты.
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
Суббота. 00.12–1.02
Броневик ждал недолго. Вскоре из ворот появились люди и стали быстренько забрасывать в темное его нутро увесистые мешочки.
Чубаристову даже в темноте не трудно было разобрать, что это были за мешочки. В таких возят деньги инкассаторы. Все выглядело прилично — из магазина забирали дневную выручку.
Но это уж на лохов рассчитано. Во-первых, инкассаторы в начале первого ночи за выручкой не ездят, а кроме того, столько денег за день не то что овощной магазин, а все оптовые рынки столицы не соберут. Разве что за неделю.
Магазинчик этот Чубаристов знал давно. Это был своего рода спецраспределитель. Сюда стекалась вся наличка для московской мафии. За «крыши», за разовые «услуги», отчисления от «смежников» и «гастролеров». Перечислять все источники — долго и противно. Потом деньги разбрасывались по курьерам, и те «отмывали» их, а затем переводили хозяевам.
До последней минуты Чубаристов считал, что эта контора закрылась если не навсегда, то надолго.
Уже больше двух лет он методично и без жалости выполнял приказы Генерала. И эти приказы всегда сводились к одному — убить.
Все дело в том, что Чубаристов уже давно понял — законным путем с преступностью не справиться. Из-под расстрела уходили самые отъявленные негодяи, подонки, убийцы, мразь. Да что там — не каждого и судить можно было. Как только подлец набирал побольше денег, он тут же закупал пачками милиционеров, следователей, судей. А еще до перестройки — начальство из обкомов, горкомов… Сколько раз Чубаристов только бессильно сжимал кулаки, когда «сверху» раздавался звоночек и властный голос объявлял — прекратить, отпустить, забыть.
А вот три года назад раздался совсем другой звонок. Человек представился сотрудником МВД и предложил встретиться в неофициальной обстановке.
Это и был Генерал.
Они отправились на рыбалку. Хотя Чубаристов терпеть не мог сидеть с удочкой, тот день, а потом и ночь он вспоминал как самую большую удачу в своей жизни.
Возможно, если бы Виктор Сергеевич знал историю создания Московского художественного театра, он бы использовал именно это сравнение. Два человека сразу и во всем поняли друг друга. Все, что говорил Генерал, у Чубаристова вертелось на языке. Он только представить себе не мог, что кого-то волнуют те же мысли. И что об этом можно говорить вслух.
Но самое главное — Генерал пригласил Чубаристова не просто потрепаться «за жизнь», пожаловаться на несправедливость.
— Мы долго присматривались к тебе. Много о тебе знаем. Да все, почитай. Где родился, крестился, как работаешь, с кем спишь… По поводу последнего у нас были кое-какие сомнения — уж больно ты ходок. Наши тебя даже прозвали, только не обижайся, Боровом. Но я не об этом. Как думаешь, Виктор, не пора ли начать настоящую уборку?
— Уборку?
— Да, уборку. Чистку, ассенизацию… Это не очень приятная, но очень полезная работа. Понимаю, что тебя тревожит. Нет, если у нас будет хоть малейшее сомнение в виновности человека, мы его трогать не будем. У нас достаточно мощный аппарат, чтобы знать точно. И это знание будет приговором. Без суда. Без кассационных жалоб и помилований.
— Согласен, — сразу сказал Чубаристов.
Через три дня Генерал позвонил ему. Первым к смерти был приговорен Резо Долишвили.
Суббота. 00.00–1.23
— Извините, — сказал Порогин, вваливаясь в прихожую, — неотложное дело… Весь вечер звоню вам, не могу дозвониться. У вас что, телефон испорчен?