— Освободите салон, — вдруг захрипели динамики. — Троллейбус дальше не идет.
Распахнулись двери. Пассажиры какое-то время пребывали в прежнем состоянии, словно у них не было сил поверить в услышанное, но вскоре пришли в себя и покорно потянулись к выходу, поругивая городские власти, а заодно и водителя.
«Чудненько… — подумала Дежкина, разглядывая в окно запруженную автомобилями площадь. — Пешком до прокуратуры? Как раз к обеду успею».
Спустившись на нижнюю ступеньку и помогая дряхленькой бабульке с котомками сойти на землю, Клавдия почувствовала, как ее вдруг потянуло куда-то влево. Потянуло так сильно и так резко, что она на какой-то момент потеряла равновесие и взмахнула руками. Но не упала. Кто-то бережно подхватил ее под мышки, поставил на ноги и, не разжимая своих цепких объятий, начал подталкивать к старенькому серому «Жигуленку», который вопреки всем правилам дорожного движения был припаркован прямо на тротуаре, у самой троллейбусной остановки.
Поначалу все это выглядело вполне безобидно, и Клавдия хотела даже поблагодарить своего спасителя. А то бы она упала на замызганный осенней слякотью асфальт (если бы и пальто заляпалось — это уже было бы чересчур). Но спаситель почему-то не торопился показываться ей на глаза. Напротив, он держался сзади, продолжая подталкивать Клавдию Васильевну к машине.
Дверь «Жигуленка» распахнулась словно сама собой (Клавдия успела разглядеть только чью-то волосатую кисть — ее хозяин оставался вне поля зрения), и, получив очередной толчок в спину, она буквально влетела в салон. При этом «спаситель» не забыл подстраховать ее голову, надавив огромной ладонью на макушку.
Все это произошло так стремительно и неожиданно, так было неправдоподобно и в то же время жутко (даже сердце, казалось, перестало биться, замерев на долгие минуты, а тело застыло, будто его парализовало), что Клавдия впала в какое-то странное, не испытанное прежде состояние, близкое к гипнотическому трансу. Впоследствии она могла восстановить события того утра лишь отрывочно.
…В машине кто-то был… слева… он зажал рот, чтобы я не закричала… «спаситель» тяжело плюхнулся справа… Теперь я была как бы в живых тисках, никак не вырваться… Хлопнула дверца. Что-то щелкнуло… это наручники надели, до боли сдавив запястья… «Жигуленок» сорвался с места… Куда же он с такой скоростью? Пробка рассосалась? Нет, наверное, в подворотню свернул, понесся дворами…
На голову что-то нахлобучивают… Мешок? Точно, мешок… В нос ударяет буйный запах сырой плесени… дышать трудно… Помогите… Кто-нибудь, помогите…
Наконец, голоса. Два голоса. Один низкий и хриплый, другой потоньше, парень шепелявит…
— Гони быстрей, мудила, — приказывает шоферу хриплый и прикрикивает на шепелявого: — Чего вылупился? Шмонай ее!
Значит, ограбление… Идиоты, нашли кого грабить…
И тут же их руки бесцеремонно лезут под пальто… под юбку… расстегивают кофту… срывают лифчик… как стыдно…
— А ничего себе бабенка! — крякает шепелявый.
Или изнасилование?.. Мальчики, зачем я вам, старая, нужна? Ведь вокруг столько хорошеньких девиц! Нет, нельзя так думать…
— Да не дрожи ты так… — рычит хрипатый. — На хрен ты кому нужна…
Значит, все-таки ограбление.
— Берите все, — она разлепляет пересохшие губы. — Деньги в кошельке… Только не убивайте… Я ваши лица не запомнила… Я вообще вас не видела…
— Заткнись! — обрывает хрипатый.
— Умолкни, ф-фука! — поддакивает ему шепелявый. — Фумку давай сюда!
— В сумке пусто! А в руке у тебя что? В кулаке, спрашиваю, что зажала?
— Купон… Берите…
— Похоже? — снова хрипатый, но через небольшую паузу.
— Не жнаю… — в чем-то сомневается его дружок. — Проверим…
Что им нужно? Что там «похоже»? Разве так грабят? Нет, грабят совсем не так. Как-то иначе…
Скрипя тормозами, «Жигуленок» резко останавливается. Тихо… аж в ушах звенит. Почему такая тишина? Куда завезли? За город? Вряд ли… Ехали всего ничего… Или показалось, что ничего, а на самом деле?.. Господи, как страшно…
— Выметайся, — бурчит хрипатый. Он явно чем-то недоволен.
— Кто? Я?
— Ты, ты, — мрачно гогочет шепелявый, отпирая замки наручников. — Значит, так, крафотка, флушай фюда внимательно. Шейчас ты выйдешь иж машины и будешь шшитать до двешти. Пока не дошшитаешь, мешка ш башки не шнимать. Уфекла?
— Усекла.
— А ина-аче… — загадочно протянул хрипатый, и Клавдия Васильевна ощутила на своей шее прохладное прикосновение стального лезвия. — Бегом! Бегом, я сказал!
И вот она уже стоит в кромешной темноте, толстая мешковина не пропускает ни единого лучика. Но живая. Целая и невредимая. И сумка в руке. Раз, два, три, четыре…
Убежать, немедленно убежать, позвать на помощь!.. Пять, шесть, семь…
Визжа покрышками, «Жигуленок» устремился куда-то вдаль, и надрывное бульканье его двигателя затихает, затихает, затихает… Двенадцать, тринадцать, четырнадцать…
Ноги не двигаются, приросли к земле. А если один из них остался и находится где-то неподалеку, наблюдает из-за угла? Тридцать семь, тридцать восемь…
Из-за угла чего? Дома? Но не слышно ни шума улиц, ни людского гомона. Пятьдесят, пятьдесят один… Где я? Даже номера машины не запомнила. Надо же так растеряться…
— Смотри, тетька из дурдома сбежала, — вдруг совсем рядом раздался детский голосок. — Не подходи к ней! Не подходи!
…сто семнадцать, сто восемнадцать…
— Чего это она?
— Откуда я знаю? Давай батю твоего позовем.
…сто тридцать, сто тридцать один… Хватит!
Дежкина осторожно стянула с головы мешок и невольно зажмурилась — яркий свет больно ударил по глазам. Это замкнутый двор-колодец. Вот почему здесь так тихо.
Два мальчика лет шести, прижавшись друг к другу, испуганно таращились на нее. Клавдия представила себе, как нелепо и диковинно она выглядела с мешком на голове, и не смогла удержаться, рассмеялась. Рассмеялась нервно, раскатисто. И этот смех привел мальчишек в ужас. Они начали пятиться, затем побежали со всех ног и с дикими воплями скрылись в темном подъезде.
Когда истерика прошла, Дежкина успокоила дыхание и, осмотревшись по сторонам (во дворе не было ни души), попыталась хоть как-то привести себя в порядок. Две пуговицы на пальто с мясом вырваны, кофта расхристана, чулки поползли, шейный платок съехал на спину, волосы в прямом смысле дыбом. Вылитая путана после бурной ночи.
Так, что же они похитили? Кошелек на месте. Деньги почему-то не тронули. И паспорт, и удостоверение, и косметичку, и тетрадь с деловыми записями. Брать-то больше было нечего. Серебряная цепочка? На шее болтается… Ключи от квартиры? Лежат в кармане пальто…
Пошатываясь на все еще ватных ногах, Клавдия Васильевна медленно побрела по дворику, обогнула детскую песочницу (песка в ней нет, одни окурки да пустые бутылки) и, войдя в полумрак подворотни, остолбенела. Она находилась в каких-нибудь десяти метрах от парадной двери своей родной прокуратуры. Нужно было лишь пересечь узкую улочку. Удивительно, но за долгие годы работы в своем учреждении Дежкина ни разу не заглядывала в этот двор.
Пятница. 9.41–11.59
Как только Виктор Чубаристов увидел Клавдию, он сразу понял, что-то случилось, и ироничное выражение мгновенно сползло с его лица.
Она молча кивнула на дверь своего кабинета и, пропустив вперед Виктора, многозначительно потрясла перед его носом пыльным мешком.
— Вот, — возбужденным шепотом произнесла она.
— Что «вот»? — заморгал ресницами Чубаристов. — Ну и видок у тебя, госпожа следователь… Как у курицы, только что вылезшей из-под петуха.
— Вот, — повторила Клавдия и, провернув в замочной скважине ключ, села за свой стол. — Умоляю, включи кипятильничек. Мне только чайку глотнуть и сразу полегчает.
После того как Виктор выполнил ее просьбу и, крайне заинтересованный, присел на подоконник, скрестив руки на груди, она сбивчиво рассказала ему о событиях, случившихся в последние несколько минут. И про поломку троллейбуса, и про серый «Жигуль», и про мужские голоса, и про бесцеремонный и столь же безуспешный обыск.
— Значит, ничего не взяли? — обдумывая полученную информацию и раскладывая ее по полочкам, спросил Чубаристов. — Уверена?
— Уверена.
— Ничего-ничего? Не может быть… Проверь еще разок.
— Я десять раз перепроверила. — Дежкина открыла косметичку и посмотрела на себя в маленькое зеркальце. Тушь потекла, помада размазалась… — В этом-то и вся странность, Витя. Хотя, постой! Взяли… Купон взяли.
— Какой еще купон?
Клавдия поведала Виктору о букмекерской конторе, открывшейся в булочной, о том, что она поставила тысячу рублей на победу «Сиэтл Суперсоникс».
— На победу кого? — удивленно спросил Чубаристов.
— «Сиэтл Суперсоникс»… — смущаясь, сказала Дежкина. — Команда такая баскетбольная.
— У каждого свои заскоки, — прокомментировал этот факт Виктор. — Может, за подкладку провалился?
— Да нет же! Я его в кулаке держала.
— Знатный улов, — хмыкнул Виктор. — А номер автомобиля?
— Какой там… — махнула рукой Клавдия. — Я и лиц-то их не разглядела.
— Да уж, попробуй тут разглядеть. — Он брезгливо осмотрел и даже зачем-то понюхал мешок, единственную улику, оставшуюся после дерзкого нападения. — Ну что на это сказать? Не повезло — ты оказалась в неподходящем месте в неподходящее время. Или, наоборот, повезло, что не покалечили. Знаешь, как бывает? У жертвы нет ничего ценного, вот грабитель со злости ее топориком по голове…
— Витя! — вскричала Дежкина. — Не надо! У меня и так до сих пор коленки трясутся, а ты со своими идиотскими шуточками!
— Что, сильно струхнула? Может, тебе это… домой? Не хочешь? Ну тогда бутербродиками закуси, — он распахнул свой «кейс» и выложил на стол целлофановый сверток. — Тут с колбаской, с сыром. Давай-давай, наваливайся. Кусок в горло не лезет? Надо себя заставить, госпожа следователь. — Иногда чопорный и неприступный Виктор Сергеевич Чубаристов мог вести себя, как чуткая и заботливая нянька и даже жесты его становились плавными, убаюкивающими. — Кстати, можешь меня поздравить. Кажется, я потянул за нужную веревочку. Сам не ожидал.