– Нашли хоть что-нибудь, синьор? – спросила хозяйка, входя.
– Увы, нет, – солгал я без малейшего зазрения совести. – Вы были правы, добрая консолатриче, здесь все изорвано и залито кровью, мне совершенно нечего оставить себе на память о друге. Если даже что-то и было, это забрал старый слуга. Прошу вас, не говорите ему о том, что я касался этих священных для него обрывков бумаги. Быть может, это причинит ему боль, а этого он не заслуживает.
Сам не знаю, почему я твердо решил утаить свое открытие от всех. Нет, понятно: письмо Серджио могло пролить свет на загадку его гибели, и я не хотел, чтобы консолатриче начала болтать направо и налево прежде времени. Кроме того, в письме вообще могло и не содержаться ничего значительного. А старик-слуга… Меня остановило воспоминание о враждебных взглядах, коими он мерил меня на кладбище. Я уговаривал себя, что это ребячество: обижаться на немощного, быть может, слабоумного старца, – однако ничего не мог поделать со своей обидой. Так и не открыв, что совершил кражу, я щедро заплатил консолатриче и ушел.
Теперь печальный груз лежит на моем столе в гостиной. Но отчего-то мне стало казаться, что я зря обременил свою совесть и ложью, и воровством. Я кажусь себе разбойником, из числа тех, кто грабит гробницы. Кажется, кровь Серджио запятнает и мои руки. Не уверен, что моих сил и решимости хватит, чтобы хотя бы попытаться прочесть это письмо.
И все же… вдруг в нем содержится намек на причину его гибели? Я должен. Должен! Не ради Серджио – ему уже ничто не поможет. Не ради себя. Ради Антонеллы. Хотя это означает, что и ради себя тоже, ибо мысль о том, что Антонелла считает меня виновником гибели моего лучшего друга, кажется мне острее острого ножа. Того самого, которым убийца перерезал горло Серджио…
Глава 28ПРОГРЕССИВНОЕ ШАССЕ
Россия, Нижний Новгород, ноябрь 2000 года
– Серж, да ты что, ошалел? – вытаращил глаза Петр. – Сто баксов? Ни хре!.. Откуда у меня сто баксов? Женька, ты сидишь на моей рубахе, а ну подвинься!
Он звонко шлепнул девушку по голому бедру, и та послушно, как кошка, скатилась со стула, не переставая в то же время усиленно работать черным карандашиком вокруг левого глаза и не отрываясь от зеркала. Они все были изрядно накрашены, парни тоже, сверкали друг на друга такими огромными, роковыми глазищами, а у Сергея вообще на лице образовались черные провалы: за сегодняшний день он явно осунулся.
– Причешись, что это у тебя на голове? С гелем ты явно перебрал, – сунула ему расческу Женя и вдруг испуганно всплеснула руками: – Сереженька, да у тебя рубаха на левую сторону надета!
– Я и не заметил, – пробормотал Сергей, поспешно переодеваясь.
– Бить будут, – со знанием дела сообщил Петр.
– По-моему, просто ругать, – постаралась смягчить ситуацию добродушная хорошенькая Женя, однако Петр, злорадно посверкивая своими цепкими глазами, не унимался:
– Бить будут, я вам говорю! Со мной однажды такое было, ну, я потом еле живой ушел. А все почему? Потому что майку наизнанку надел. Всего лишь какую-то майку! А тут – целая рубаха! Вдобавок концертная. Значит, на концерте и побьют.
«Да кому меня бить, кроме Майи? – уныло усмехнулся Сергей, терзая волосы слишком частой Жениной расческой. – А Майя уже дома, названивает мне, конечно, мама ей сказала, что у меня выступление. И теперь она… что она делает? Думает, почему я не пришел?»
Все варианты возможных и невозможных Майиных мыслей он уже проиграл в голове столько раз, что сил больше не было об этом думать. Взамен в голове возникла другая картина: его и впрямь побили… за что? Ну, дурное дело не хитрое, к примеру, полезла к нему на эстраду какая-то ошалелая девчонка, а ее кавалер приревновал и выдал великолепный косой свинг прямо по любимцу публики…
А что? Вполне возможно! Нечто подобное уже было, причем совсем недавно, когда на розыгрыш призов от «Грин-мамы» привели какую-то новую ведущую, синтетическую блондиночку под глубоким кайфом, и она вдруг начала сексуально мурлыкать с эстрады:
– Сергей, все женщины, собравшиеся здесь, вас хотят… ваши глаза сводят нас всех с ума! Ну а вы, вы кого хотите?
Слышать это, что и говорить, было приятно, хоть и слышал такое Сергей не раз и не два, но вот что ей ответить? Вас, что ли? Боже сохрани. Он махнул куда-то в темный, задымленный, возбужденно вздыхающий зал и ляпнул просто так, от фонаря:
– А вон ту девушку в сиреневой блузочке!
Что тут началось, люди добрые! Дамы начали озираться с жутким выражением, выискивая эту несчастную сиреневую блузочку, которая существовала только в Сережином воображении… то есть это ему так казалось, потому что, когда все взгляды сконцентрировались в одной точке и зажегся свет, сиреневая блузочка чудесным образом материализовалась на рыжей девице с совершенно лиловыми глазами и ногами от ушей. Потрясающая была девица, и такую грудь упаковала она в эту пресловутую блузочку, что у мужиков глаза лезли на лоб, как у вареных раков. Сергей, понятно, не стал исключением. И когда ведущая, ошалев от ревности при виде этакой красоты, начала истерически требовать, чтобы Сергей потанцевал с предметом своего желания, он ничего против не имел. Однако много чего против этого имел владелец рыжей красавицы, сидевший тут же, за столиком. Он не стал устраивать сцену – видно, был светский человек. Но когда после этого чертова танца, во время которого Сергею казалось, что он обнимает ледяную статую, когда, значит, после танца он побежал в подсобку переодеваться для следующего выступления, из мужского туалета деловитой походкой вышел квадратный амбал с равнодушным плоским лицом и дал ему раз под дых. И все, следующий номер Петру и Жене пришлось работать вдвоем, на чистой импровизации.
Что характерно, та ведущая, которая все это устроила, больше в «Рэмбо» ни разу не появилась. Сергей в душе нашел для нее немало теплых слов, но сейчас подумал: а жаль, вот сегодня бы она очень даже сгодилась. Если она умеет навлекать на людей неприятности, то он сегодня против неприятностей ничего не имеет, они ему как воздух нужны: получить бы пару горячих, чтобы Майя увидела его с синяком, может быть, даже с кровоподтеком, и он бы жалким голосом сказал ей, что вот… уложили в бою, и даже, подлецы, обобрали раненого, а всех-то богатств было у него сто долларов, которые он так и не поменял по причине отсутствия наличия паспорта, надеялся завтра поменять, но вот… не судьба!
Тут-то Майя уж точно его бы пожалела. Эх, самому себе фингал поставить с горя, что ли? Самому себя избить? Вообще-то Сергей был почти готов на это, но посмотрел в зеркало поверх Женькиной головы – и невольно улыбнулся своему отражению. Майя в сердцах называет его Нарциссом. Это какой-то чокнутый, который свихнулся от любви к самому себе и то ли утонул, то ли утопился. Идиот! Лишить себя такого удовольствия – смотреться в зеркало, видеть это лицо… И лишить этого удовольствия стольких девчонок… стольких прекрасных дам!
Петр насмешливо присвистнул за спиной, и Сергей поспешно отвел глаза. Ну и чего ржать? Петр хоть и симпатичный парень, но у кого при взгляде на него замирает сердце? А когда девчонки смотрят на Сергея – он просто физически ощущает, как замирают эти самые сердца.
С другой стороны, Петр умный парень. Сильный, решительный. Уж его точно не подловил бы тот сволочной меняла, как подловил он Сергея. Ну а окажись Петр в тяжелой финансовой ситуации, он уж нашел бы деньги, как миленький нашел бы! Снял бы бабенку, а то и двух, причем так повел бы себя, что они еще и рады были бы ему заплатить за доставленное удовольствие. А то и с мужиком каким-нибудь переспал бы.
Ох, нет. Только не это! Сергею сразу вспомнились липкие, маслянистые, паутинные слова Малевича…
– Ребята, нам пора, – Петр вскочил со стула. – Серж, соберись, ну что ты какой-то сонный? Все, работаем!
Никогда он не получал так мало радости от танца. Всегда это было полное самозабвение, полет какой-то, что бы он ни танцевал: танго или показушку, придуманную Петром чисто для сугреву публики и денег для. А сегодня все было отравлено мыслями о тех двоих, как они ржали над ним, наверное, вспоминая выражение ужаса на его лице. А может быть, и этим его не удостоили, небось даже не вспомнили его через минуту, он для них – один из множества лохов, которых они обирают. Встретятся через день-другой случайно на улице – и не узнают друг друга. Нет, он узнает, узнает, особенно менялу. Того, другого, может, и не сразу, а менялу – с первого взгляда, где бы ни свела их судьба. Сунет ему под нос этот несчастный «one dollar» и скажет: «Махнем не глядя, козел драный?» Или как там его называл подельник?
Он и хотел забыть об этом хотя бы на время, но унижение томило, казалось все больше, все сильнее, с каждой минутой, как будто его усиливали эти аккорды, и движения, и световые удары стробоскопов. Вдобавок сегодня публика в «Рэмбо» была какая-то странная, не то чтобы вялая, а как бы занятая только собой, их мало интересовало, что происходило на эстраде, а может, это они, танцоры, плохо работали, зажечь зрителей не могли, потому что настроение Сергея невольно передалось ребятам, они взвинченные стали, злые, даже профессиональная привычка «держать лицо» сегодня помогала мало. А уж когда к сцене вдруг подошло это… мальчик-девочка…
Сексуальное меньшинство.
Оно было в юбочке, черные колготки обтягивали поганенькие ножки, у него был подложен бюст и так размалевано лицо, что куда Женьке, которая в принципе очень любила краситься! Волосы у этой ошибки природы были подстрижены нормально, по-мужски, не патлы какие-то, хотя уж лучше бы он патлы отрастил, это ему как раз пристало бы. Сергей уже видел таких недоделков, их ведь теперь развелось, как тараканов в панельном доме с мусоропроводом. Как-то раз, помнится, танцевали в клубе, где обычно собирались голубые, так эти в юбочках там пачками шлялись, как ни в чем не бывало. Будто это так и надо – парню напяливать женские тряпки и изображать из себя девчонку. Петр с ними совершенно нормально себя чувствовал, а Сергея трясло от детского страха, он боялся даже в туалет сходить, честное слово, как будто они там только его и ждали, – нет, не эти «крошки», а другие, те, кто «крошек» имеет, кого тоже было в том клубе полно, они щипали «девочек» за задницы и поливали Сергея откровенными взглядами. Уж на что Женька у них девочка ко всему привычная, повидала много разного-всякого (небось повидаешь, танцуя в ночных клубах), так даже и она сказала с откровенным беспокойством: «Держись лучше ко мне поближе, как бы тебя тут не изнасиловали, честное слово!» Это что за времена настали, если парень должен под юбку девчонке прятаться, спасая свою, так сказать, честь?! А что ему еще оставалось? Они с Женькой были в тот вечер как попугаи-неразлучники, чуть ли не целовались взасос публично, хотя в принципе относились друг к другу достаточно прохладно: она считала Сергея классным танцором, но по жизни слабаком, а он ее – слишком сильной, слишком независимой. Она ему не нравилась – прежде всего потому, что он не нравился ей. Но в тот вечер Женя показала себя настоящим товарищем, все сделала, чтобы дать понять этой публике: хорошенький черноглазый мальчонка не про них, руки прочь, он