Клим сидел и прислушивался к шорохам, наполнявшим дом, но все они были привычными, ни одного лишнего.
Послышался настойчивый стук по косяку входной двери.
– Разрешите?
– Проходите, – голос Бондарева звучал ровно и спокойно.
В гостиную заглянул капитан милиции. Он не знал, кого ему пришлось сопровождать, с какой целью, просто выполнил приказ начальства. Капитан снял фуражку и вытер мокрый лоб, ему пришлось попотеть, чтобы на протяжении пятнадцати километров городских улиц держаться впереди внедорожника. Он смотрел на мужчину, сидевшего у стола, и не мог понять – зачем тот мчался через весь город, куда спешил? Не за тем же, чтобы теперь покачивать ногой в одиночестве.
– Все в порядке? – спросил он и не удержался, прошелся взглядом по рыболовным трофеям, развешанным у камина.
– Почти, – отозвался Клим, – спасибо за помощь.
– Работа такая, – устало улыбнулся милиционер, – вы машину водите классно.
– Многие так считают… – рассеянно ответил Клим Владимирович.
– Я поехал?
– Можете ехать, – это прозвучало как приказ.
Милицейская машина так и не смогла развернуться на узкой улице в один прием, капитану пришлось сдавать задом.
Бондарев забарабанил пальцами по столу. Он мог сто раз ошибаться, возможно, Ладе ничего и не грозило, но он на время взял ответственность за нее на себя. А теперь даже не знал, где ее искать. Не то чтобы он не мог без нее жить, такого с Климом никогда не случалось, на женщин он всегда смотрел трезво, и ни разу еще ему не приходилось терять из-за них голову. На его взгляд, Лада была породистой, сексапильной, умной женщиной, с которой неплохо проводить время. А самым ее большим достоинством являлся «веселый секс». Но, кем бы она ни была, пусть даже древней занудной старухой, Бондарев взялся ее опекать и не имел права допустить, чтобы с ней случилось плохое.
«Работа? Дом? Подруги? Родители, если они у нее живы? Иногда после счастливого спасения вспоминаешь, что долго не навещал родителей. Просыпается сентиментальность… – перебирал в уме Клим, пытаясь понять, куда могли понести Ладу ноги после того, как она вообразила себя абсолютно свободной, – нет ничего хуже, чем думать за женщину. Они не думают, они живут эмоциями. И эмоции у них непредсказуемы».
Он всматривался в короткие слова записки.
«Написана торопливо. Ей хотелось уйти как можно скорее, но никто не заставлял ее писать. Рука двигалась непринужденно, без напряжения. Она даже не заботилась о том, чтобы писать разборчиво, мол, кому надо, постарается прочесть».
Старый черный блестящий телефонный аппарат затарахтел своим допотопным зуммером. Звонок трофейного «Сименса» был рассчитан на то, чтобы его услышали в одной из просторных приемных рейхсканцелярии. Запульсировал светом и радиотелефон.
– Слушаю, – Бондарев редко когда говорил «алло».
– Клим, – прозвучал на другом конце линии голос Лады, – ты нашел записку? Я ушла, а потом подумала, что ты станешь волноваться. Решила перезвонить.
– Записку нашел. Как ты?
– Со мной все в порядке. Извини, не могу говорить долго. Звоню с чужого мобильника, ты же вытащил меня из дому, даже не дав толком собраться.
– Тебе нельзя быть одной в городе. Нужно встретиться.
– Почему?
– Нельзя, – повторил Клим.
– Ты думаешь… – Лада не договорила.
– Я хотел бы тебя увидеть прямо сейчас.
– Я не против, – после короткой паузы с видимым усилием проговорила Сельникова, – мы встретимся… – и она принялась объяснять, как и где они встретятся.
Клим, обычно привыкший сам выбирать место и время встреч, на этот раз не перебивал, слушал внимательно и лишь изредка поддакивал, чтобы напомнить о себе.
– Жди на скамейке, минут через двадцать я приеду, – сказал он и отложил трубку.
Лицо Бондарева помрачнело, он отворил небольшой холодильник-бар, примостившийся у стены, потянул на себя дверцу морозилки. Из-под шуршащего, звенящего пакета с колотым льдом извлек черный полиэтиленовый сверток, заклеенный скотчем, сорвал липкую ленту и сунул за пояс холодный, тускло поблескивающий пистолет.
Бондарев вошел в арку парка, украшенную разноцветными вымпелами и воздушными шариками. Какой именно праздник приближается или он уже наступил, он даже не старался вспомнить. За последние годы календарь пополнился новыми датами, и если церковные Клим помнил даже во времена СССР, то новые, вроде Дня независимости, для него еще не устоялись. Да и не тот сейчас был случай, чтобы думать о празднике.
Аллея вела от ворот к круглой площадке с бетонным памятником, от нее уже расходились по всему парку дорожки-радиусы. Мирно прогуливались мамаши с колясками, щебетали дети. Целующиеся парочки стали попадаться уже дальше от центральной части парка.
«Теперь налево», – припомнил объяснения Лады Клим Бондарев и тем не менее свернул направо.
Москву он знал практически всю, не считая самых новых районов. В его голове существовал подробный план города. Клим точно представлял себе то место, к которому должен выйти, но появиться он собирался не с той стороны, откуда его ждали. До назначенной встречи оставалось десять минут. Проходя по параллельной аллейке, Бондарев издалека увидел Ладу, сидевшую на скамейке – с самого края, с другого края расположился мужчина с развернутой газетой в руках. То и дело он поднимал голову и всматривался в проходивших мимо него людей. Рядом двое дворников в оранжевых жилетах вяло подметали асфальт метлами.
«Красивые женщины никогда не приходят раньше назначенного времени. Одно несоответствие. Рядом с ней есть свободная скамейка, и мужчина устроился бы на ней – второе. Этого достаточно, чтобы насторожиться», – Клим расстегнул куртку и зашагал прямо по газону, стараясь держаться под прикрытием кустов, так его не сразу могли заметить.
Последние сомнения рассеялись, когда Бондарев, заходя к скамейке сбоку, увидел, что мужчина хоть и смотрит в газету, но взгляд его не скользит по строчкам, вдобавок дворники продолжали мести уже десять раз подметенный участок поближе к скамейке.
– Лада! – властно крикнул Клим.
Женщина резко обернулась, в ее глазах читался отчаянный страх. Мужчина отбросил газету и вскинул пистолет, но навести ствол на Бондарева не успел. Клим выиграл время, заходя со стороны его правой руки, и выстрелил первым. Сейчас он не рисковал, имея перед собой как минимум трех противников, а их могло оказаться и больше. Поэтому стрелял наверняка – пуля вошла мужчине в голову.
Лада еще не успела осознать, что рядом с ней убили человека, она округлившимися глазами смотрела на то, как заваливается на скамейку любитель почитать газету, и не видела, что дворники уже целятся в Клима из двух стволов.
Бондарев был уже в шаге от скамейки, он выбрал наиболее рискованный для себя вариант – схватил Ладу, крепко прижав ее к себе одной рукой, и вместе с ней перевалился через спинку скамейки. Два выстрела из пистолетов с глушителями прозвучали тихо, как хлопки ладонями. Пули впились в брусья парковой скамейки – ощерились веера смолистых желтых щепок. Лада опомнилась, пронзительно завизжала, хоть пока и находилась в безопасности – Клим прикрывал ее собой.
Бондарев приподнялся над спинкой и выстрелил. «Дворник» в оранжевой жилетке вздрогнул, выронил пистолет и рухнул на асфальт, получив пулю в переносицу. Второй раз Клим выстрелить не успел, пришлось нырнуть под прикрытие лавки. Сельникова уставилась на дымящуюся гильзу, застывшую у ее колена. Две пули пронеслись точно в том месте, где мгновение тому назад виднелась голова Бондарева.
Лада цеплялась за Клима, хватала за руки.
– Они убьют нас… – шептала она, – убьют…
Бондарев выстрелил, целясь через узкую щель между брусьями, он специально брал повыше, чтобы не зацепить людей в парке. Пуля прошла мимо.
– Если не перестанешь меня трясти, нас убьют – это точно, – подтвердил он, придерживая руку с пистолетом.
Мужчина в дворницкой жилетке колебался недолго. Он стоял на открытом месте, двое его товарищей уже погибли, а противник находился за прикрытием скамейки. Мелькнули полы жилетки, «дворник» побежал сломя голову через клумбу, газон, захрустели кусты. Бондарев поднялся во весь рост, прицелился, но на спуск так и не нажал – цель оказалась далеко.
– Можешь подняться, – Клим подал руку Ладе.
Она отряхнула колени, испачканные черной влажной землей.
– Была бы в чулках, порвала бы, – женщина сказала это так, словно воображаемые чулки уже были порваны и виноват в этом оказался Клим.
– Но ты же в джинсах! – не выдержал Бондарев такой изощренной логики.
Он нагнулся над любителем посидеть с газетой в руках, первым делом приложил пальцы к артерии – мертвее не бывает, после этого расстегнул пиджак, под которым оказался бронежилет.
– Правильно, что стрелял сразу в голову.
– Что ты сказал?
– Они в бронежилетах. Уходить надо.
– Куда? Зачем?
– Ты хочешь поговорить с милицией? Тогда оставайся, – Клим схватил Ладу за руку и потащил за собой, – не глазей по сторонам, лицо прячь.
Люди в парке разбегались задолго до того, как к ним приближались Клим с Ладой. Где-то за углом взвыла милицейская сирена.
– Я здесь не пролезу! – уже хныкала Лада перед оградой.
– Пропихну.
– Но ты уже с той стороны.
– Значит, вытащу.
Бондарев помог Сельниковой пролезть между разогнутыми каким-то местным силачом прутьями металлической ограды. Они оказались на улице. С одной стороны шла ограда парка, с другой стояли жилые дома.
– А тот, второй… в жилетке, – запричитала Лада, – он может нас поджидать, – вспомнила она об опасности.
– Он боится нас больше, чем мы его. Он уже далеко.
Бондарев мог бы его догнать, но с ним была женщина, которую он не собирался бросать на произвол судьбы.
– Если ты намереваешься идти до светофора, то делай это без меня.
Они перебежали улицу наискосок и нырнули во двор. Сельникова быстро потеряла ориентацию. Бондарев то вел ее по обветшавшим, осыпающимся бетонным лестницам, то они оказывались возле строительной площадки, то им приходилось огибать поставленный полукругом жилой дом. Наконец вдалеке затихли надрывные звуки сирены.