Уложил на стол чемодан. Положил в него деньги (засунул их на самое дно). А заодно проверил содержимое. Если Рихард Жидков и рылся в моих вещах, то делал это аккуратно, следов не оставил. И груда белья, и кеды, и книга Островского лежали на прежних местах. Кража у Рихарда Жидкова денег не показалась мне постыдным делом, но я пожалел, что отыскал в его доме столь малую сумму. Отнес свои вещички в сени, где с пола за моими действиями следил хозяин дома.
Шагнул было к выходу: хотел ринуться заметать свои следы в хозяйственных пристройках. Но взгляд зацепился за огрызок винтовки системы Мосина. Я замер, силясь понять, почему обрез вдруг привлек мое внимание. Разглядывал укороченное дуло, остатки спиленного едва ли не под корень приклада. А еще смотрел на пять патронов.
«Пять выстрелов, – промелькнула в голове мысль. – А ведь скоро наступит и седьмое ноября… Да и двадцать пятое января не за горами…»
Руки сами потянулись к оружию. Затолкали патроны в магазин (неуклюже, но со знанием дела), вернули на место затвор. Подумал: «Даже не стер с него свои отпечатки. Болван». Покачал головой. Провел рукой по гладкой древесине, будто гладил живое существо. Решительно направился в комнату, где стояли шкафы и кровать. Взял с полки старенький плед, вернулся в сени и завернул в него пахнущий оружейной смазкой обрез. Воровато посмотрел в окно. Но не на хозяина дома. Спрятал оружие в чемодан.
В сараях я прежде всего протер дверные ручки и кнопки включения-выключения света. А больше я там ни к чему и не прикасался. Разве что к топору и лопате, но те дожидались меня около спуска в погреб. Немного постоял около велосипеда. Подумал, что такая замечательная вещица мне бы не помешала, вот только не представлял, как объяснить наличие у меня велосипеда даже соседям по комнате. Да и понимал, что «Урал» станет яркой связующей нитью между мной и сегодняшними происшествиями в доме Рихарда Жидкова.
– Пора, – сказал я.
Развязал полотенце, что соединяло лодыжки Зареченского каннибала (я уже не сомневался, что Рихард Львович Жидков и есть тот самый Каннибал) с кистями его спутанных за спиной рук. Выдержал паузу, дожидаясь реакции пленника на его изменившееся положение. Ее не последовало: взбрыкнуть Жидков не попытался – сразу. Потому и не получил от меня новый тычок в живот. Только замычал, силясь развести меня на разговор. Но я не собирался нарушать план. Поднял мужчину с пола, перебросил его тело через плечо.
Раньше подобная ноша не показалась бы мне тяжелой. Штанга, с которой я до первого инфаркта делал дюжину приседаний в тренажерке, была как минимум раза в два тяжелее Рихарда Жидкова. Да и я тогда не походил на хлипкого подростка, даже в семнадцать лет. Но у нынешнего меня не имелось опыта переноски тяжестей, а выносливостью силу не заменить. По ступеням крыльца я спустился, хоть и не без труда. Но когда Жидков уже около двери сарая решил использовать меня в качестве тренажера для прокачки мышц спины, бросил его на землю.
Хозяин дома застонал, испытав на ребрах и затылке прелесть резкого приземления. Растянулся у самой двери погреба. Мне почудилось, что он на время вновь отключился. Кровь снова потекла из рваной раны на его голове, окрасила камни около инструментов (лопаты и топора), не так давно оставленных мной у стены. Пес взвизгнул при виде страданий хозяина. Я вновь порадовался, что Жидков ограничил своему питомцу пространство для маневров, иначе мне пришлось бы сегодня воевать на два фронта.
– Помолчи немного, – рыкнул я на собаку.
Мои слова не возымели никакого эффекта: пес и не думал успокаиваться. Я махнул на него рукой, подошел к двери погреба. Взглянул на уходившую вниз под крутым углом лестницу. Попытался вообразить, как именно Каннибал спускал туда своих пленников. И как буду я спускать по ней Каннибала. Понял, что точно не понесу Жидкова вниз на своем плече: так и собственную шею сверну.
«А как я со сломанной шеей дотащу до общаги чемодан?» – Улыбнулся собственной глупой шутке.
Взглянул на Рихарда Жидкова. Тот перевернулся на бок, следил за мной. Я увидел в его глазах отражение своей головы и буденовки. Прикинул, как именно спущу хозяина дома в подвал: для осуществления запланированного разоблачения Зареченского каннибала Рихард Жидков обязательно должен был там оказаться. Вот только ни один способ его транспортировки под землю не обещал оставить тело Жидкова в сохранности.
«А может, мне его еще и в жопу поцеловать?» – промелькнула мысль.
– Нет, сучонок. Я понимаю твое желание хранить дома обрез: все мужики любят играться с оружием. У меня по молодости тоже кое-что припрятано было. Но женщина на цепи – это за гранью моего понимания. Такая мрачная фигня уже ни в какие ворота не лезет. Так что ты точно моральный урод, в этом я теперь не сомневаюсь. Пощады такие, как ты, не заслуживают. И хорошего обращения – тоже.
Я схватил Жидкова за ноги, развернул его животом вниз, подтащил мужчину к двери. Тот задирал вверх голову, чтобы не чиркать по земле подбородком; пытался брыкаться: сгибал ноги в коленях, вилял тазом; громко мычал, силясь принудить меня к диалогу. Этим концертом он смутил даже пса – тот добавил в лай жалобных ноток. Но меня потуги Зареченского каннибала лишь разозлили. Я поленился воздействовать на совесть Рихарда Жидкова добрым словом – отправил свою разношенную туфлю на встречу с его печенью.
Печеночные колики на время отвлекли внимание хозяина дома от моих действий, заставили того сосредоточиться на собственных ощущениях, подарили ему яркие впечатления. Я хмыкнул, вспомнив выражение, что удар по почкам заменял бутылку пива. Подумал: «А что заменяет удар по печени?» Сумел расположить тело Жидкова в нужном мне положении: поясницей на пороге, ногами на верхних ступенях лестницы. Обошел мужчину по дуге, склонился над его головой, схватил за плечи, подтолкнул тело Жидкова к спуску в погреб.
Зареченский каннибал вновь попробовал сопротивляться, снова неразборчиво забубнил сквозь шарф, явно угрожал. Но в этот раз его попытка запоздала. Процесс перемещения под землю вошел в стадию необратимости. Плечи мужчины выскользнули из моих рук, но продолжили движение относительно порога. Я успел взглянуть на бледное лицо Рихарда Жидкова, на его широко открытые глаза (неужели испуг?), на тонкую шею со вздувшимися темными венами… прежде чем тело хозяина дома исчезло в люке подвала.
Звук от падения человеческого тела на деревянный пол получился негромким, глухим, будто в погреб свалился не человек, а мешок с песком. Хруст костей я не различил. Стоны Каннибала, стоя у двери, едва слышал: их во дворе почти полностью заглушал собачий лай. Я сомневался, что при падении с такой высоты Жидков мог расшибиться насмерть. Но допускал и такую вероятность.
«Мертвые стонать не могут, – рассудил я. – А значит, этот сучонок не подох. Вот и замечательно. Вот и чудесно».
Я сделал полдесятка глубоких вдохов – настраивался на новую встречу с витавшими в погребе ароматами. Вынул из кармана платок, проделал с ним то, ради чего и таскал его в кармане уже второй день: соорудил повязку себе на лицо на манер американских ковбоев. Дышать сквозь ткань стало труднее, но запашок нафталина показался приятным и родным. Поправил буденовку, вспомнил, как разглядывал свое отражение в зеркале – испробовал такой наряд еще в общаге, когда прикидывал способы прятать от чужих взоров свою физиономию.
Прихватил топор, спустился в погреб. Нашел там Рихарда Жидкова, лежащим в позе зародыша (зародыша со связанными за спиной руками). Относительно целого – о деревянные ступени лестницы при падении лишь слегка помялось лицо Каннибала, да правое плечо мужчины теперь не казалось симметричным левому (вывих или перелом?). Чуть съехал в сторону шарф, явив на свет часть верхней губы. Жидков без умолку изрыгал на мою голову проклятья. Пришлось мне поправить на его лице повязку.
Хозяин дома не умолк, заметив в моей руке топор. Но стал ругаться не так яростно: должно быть, задумался о том, зачем мне в погребе понадобился именно такой инструмент. Судя по блеснувшему в его глазах отчаянию, пришел он к неверному выводу. Или же предвидел пока скрытое от меня будущее. Я нахмурился: подземелье вернуло мне мрачное настроение. В голове завертелись мысли о том, что теперь уже точно назад пути нету. Я сплюнул себе под ноги залетевшую в рот паутину, направился в «комнату» за стеллажами.
Женщина встретила меня уже знакомым жалобным бормотанием.
– Не надо! – твердила она. – Пожалуйста, не надо!..
В прошлый раз при встрече с пленницей Каннибала я прикрывал лицо платком. В этот прятал нижнюю часть лица за ним же, поэтому не переживал, что женщина в будущем меня опознает (что она увидит при таком освещении?). Узнает ли меня Жидков, я не очень-то переживал: не рассчитывал на встречу с ним в будущем. Да и Каннибал меня не видел без буденовки, если и опишет мою внешность милиции, то не с фотографической точностью. Так что шансы сохранить свое инкогнито я находил немалыми, хотя и далеко не стопроцентными.
– Спокойно, – сказал я. – Попробую тебя освободить.
Жестом призвал женщину успокоиться.
– Не надо! Пожалуйста, не надо!..
Я вздохнул, покачал головой.
– Все хорошо. Все будет хорошо. Я тебя не трону.
Подошел к кровати – пленница задрожала. Слышал, как постукивали ее челюсти. Они словно выбивали ритм на фоне мелодии из стонов Рихарда Жидкова. Я прикоснулся к цепи, что ограничивала женщине свободу: той ее части, что примыкала к металлической скобе на стене. Не очень толстая. Но разорвать ее голыми руками я даже не надеялся (вспомнил, как похожая цепь выдерживала мощные рывки охранявшего двор пса). Что было сил дернул за скобу – та не заметила моих усилий: не пошатнулась.
«Чтобы выдернуть ее из стены, понадобятся трос и грузовик, – произнес я мысленно, чтобы не пугать женщину. – А вот троса-то у меня нет. Досадно».
Повертел в руке звенья цепи.
Потом взглянул на женщину, туда, где под ее подбородком пряталась темная полоса ошейника.