Я подпирал плечом стену, смотрел на Пимочкину (всё же она совсем ребёнок — не чувствовал в ней женщину). Но наблюдал я не только за Светой — присматривался и к её кавалеру. Потому что вспомнил этого кудрявого парня — по прошлой жизни. И удивился, почему обратил внимание на его фамилию только теперь. Ведь фамилию «Гомонова» носила и моя бывшая институтская кураторша, младшая сестра Светы Пимочкиной. Да и лицо парня я видел в прошлой жизни не раз — на фотографии (с чёрной траурной полосой в уголке), что висела в деревянной рамке в гостиной у Людмилы Сергеевны (на стене). Вот только на фото волос у Гомонова почти не было: подрастерял он к тому времени свои чёрные кудри.
Гомонов погиб (погибнет?) пятого декабря тысяча девятьсот семьдесят восьмого года под землёй — в шахте «Юбилейная». О том случае я слышал и на работе (трудился на «Юбилейной» не один год), и от Людмилы Сергеевны, да и читал статьи о том происшествии в интернете. Четвёртого декабря тысяча девятьсот семьдесят восьмого года в «Юбилейной» случился частичный сдвиг железорудной камеры на этаже четыреста десять-четыреста девяносто метров, приведший к пересыпи бурового орта четырехсот девяностого горизонта. Случилось это поздно вечером. В ловушке под землёй остался шахтёр. Горноспасатели ринулись спасать попавшего в ловушку бурильщика, не смотря на риск…
Пятого декабря во время спасательной операции произошли повторные сдвиги камеры. От чего случился воздушный удар, мгновенно распространившийся по всем выработкам третьего подэтажа блока. На пути воздушной волны тогда оказались двадцать два человека. Очевидцы после рассказывали, что людей разметало, будто фантики от конфет. Семеро погибли на месте — пятеро горноспасателей и два горняка. Остальные получили тяжёлые ранения. Среди погибших в тот день был и муж Людмилы Сергеевны Гомоновой. Как мне рассказали, в момент повторного сдвига камеры начальник седьмого участка Гомонов вместе со спасателями пытался добраться до места завала, обходил его, двигаясь вверх по боковой восстающей выработке.
Людмила Сергеевна отзывалась о муже, как о «хорошем, добром» человеке. Признавалась, что не любила его. Но ей было с ним «хорошо» и «спокойно», пусть и продлилась их совместная жизнь недолго. Познакомилась она с будущим мужем, будучи первокурсницей (получается, случилось это, когда Гомонов перешел на четвёртый курс). И уже через полтора года вышла за него замуж. Забеременеть так и не смогла. Муж уговаривал её обратиться за помощью к врачам… Но так и не успел уговорить. Моя кураторша не жалела, что вышла замуж. Но и не сильно скучала потом по мужу. Вот только в той реальности Света Пимочкина погибла. А сейчас она успешно «окучивала» возможного мужа своей младшей сестры.
«Повезло тебе, Гомонов», — подумал я, глядя на затылок кучерявого парня. Потом сообразил, что кучерявому повезло даже дважды. Во-первых, он получил свою Пимочкину на три года раньше (в этот раз — старшую из сестёр). А во-вторых, в этой реальности парень не окажется во время той аварии в шахте. Я уже решил, что в новой реальности Гомонов не погибнет: об этом позабочусь. И кучерявый преспокойно вернётся в тот день с работы домой, к жене Светлане. Свете и нужен такой «хороший и добрый», как этот пухляк, решил я. Потому что нынешний Александр Усик ей точно не подходил, что бы она там не воображала. Ну а Людмила Сергеевна… найдет себе другого кавалера. Толком не пожила с Гомоновым тогда — не поживёт и теперь.
Сумею ли предотвратить сдвиг горизонтов — не факт. Скорее… не смогу это сделать. Но спасательной операции пятого декабря тысяча девятьсот семьдесят восьмого года не будет. В этом я не сомневался. Горноспасатели не пойдут в тот день на риск. Потому что никто в их работе не будет нуждаться: погибший в прошлом тысяча девятьсот семьдесят восьмом году бурильщик на этот раз переждёт смещение горизонтов на поверхности. Вот только чтобы трагедия на шахте «Юбилейная» не повторилась (как и некоторые другие события пока не состоявшегося будущего), уже в этом году мне придётся потрудиться. Первый шаг к своей цели я сделал ещё в понедельник. Вот только Попеленский Виктор Феликсович пока на него не реагировал.
В среду, во время лекции, Феликс вёл себя, как обычно — изображал самовлюблённого кретина. Я не спросил его о судьбе переданной ему в понедельник работы. И без его ответа понимал, что Попеленский к моим записям пока даже не притронулся (иначе он вёл бы себя в моём присутствии иначе — не ухмылялся, глядя мне в лицо). Но был и другой вариант: Виктору Феликсовичу попросту не хватило ума сообразить, что именно он от меня получил. Вот только в это я не верил. Пусть Феликс и не гениальный математик, но вовсе не дурак. Да и отсутствием тщеславия он не страдал. Так что я всё же понадеялся: моя задумка не сорвалась — её реализация лишь на время отсрочилась (на какой именно срок — зависело сейчас он Попеленского).
Феликс словно глумился надо мной (вот только я сомневался, что доцент делал это намеренно). Вел себя так, словно нарочно испытывал моё терпение. Во время лекции почти не смотрел в мою сторону. Ни о чём меня не спрашивал. Будто издевался. Я отметил, что никогда ещё ухмылка Виктора Феликсовича не злила меня так, как на этой неделе. Давно я не испытывал столь сильного желания начистить кому-либо морду, как в эту среду и в четверг (и это без видимой со стороны причины). Я успокаивал себя тем, что «не пришло время». Направлял своё внимание на другие темы. Пытался размышлять о чём угодно, только бы не гадать о судьбе оставленной на кафедре высшей математики тетради.
Думал я и о предстоявшей мне восьмого марта встрече с убийцей женщин. Теперь не сомневался, что моё знакомство с «маньяком с молотком» всё же состоится: уже в это воскресенье утром, в парке Ленинские аллеи (неподалёку от шахты «Юбилейная»). В прошлой реальности преступник напал на жертву в промежутке между шестью и семью утра. Я запомнил это время, потому что тогда мне оно показалось странным: предыдущие нападения, в том числе и на Свету Пимочкину (её убийство в моём прошлом тоже считалось его работой) маньяк совершил ближе к полуночи. Я не имел представления, что заставило преступника сменить время охоты. Не нашла ответ на этот вопрос и Людмила Сергеевна Гомонова.
В парке Ленинские аллеи (позже их переименовали в Тенистые аллеи) я с приятелями засиживался после смены — распивал спиртные напитки. Парк остался в моей памяти местом для отдыха шахтёров (уж очень приятно там было поболтать в тени деревьев, обсудить политику и спортивные события). Я не помнил, чтобы по Ленинским аллеям прогуливались вечером или днём женщины (даже с колясками). Потому и удивлялся, почему маньяк подстерегал жертву именно там (да ещё и утром!). Напрашивался только один вариант: убийца заприметил женщину в другом месте — следовал за ней до парка. Он изнасиловал и убил её всего в нескольких шагах от того места, где я потом (в конце девяностых) дегустировал с коллегами сорта бутылочного пива.
«В этот раз никаких кастетов!» — напутствовал я сам себя. Воскрешал в памяти образ мартовского парка — не сомневался, что мест для засады там найду предостаточно. «Хватит уже, — думал я, — наигрался в Супермена». Вспоминал прошлые свои засады — тут же потирал горло, хватался за сердце. Желания вернуться в палату хирургического отделения я не испытывал. Да и попасть в отделение реанимации и интенсивной терапии тоже не стремился. Восьмого марта я сделаю всем женщинам Зареченска подарок: застрелю «маньяка с молотком». Израсходую все пять патронов (или я уже задумывал такое перед встречей с Гастролёром?). Потому что в дальнейшем не собирался изображать из себя советского супергероя.
Уже решил, что разгуливать по тёмным закоулкам Зареченска в будёновке и с обрезом в руках — занятие не для меня. Я и в прошлой жизни не считал себя адреналиновым наркоманом. Ну а теперь, оказавшись в теле щуплого первокурсника, подавно не видел возможным изображать защитника всех обиженных. «Всё, — обещал сам себе, — сделаю пять выстрелов, обрез и будёновку утоплю в пруду. И больше никаких подвигов! Прощай герой боевиков — здравствуй простой студент Зареченского горного института Александр Усик. Ну… или не очень простой. Если этот гадёныш Попеленский меня не подведёт. Впрочем, на Феликсе свет клином не сошёлся. Если он ступит — пойду другим путём. Жаль только, если потеряет мою тетрадь: придётся всё писать заново».
Виктор Феликсович Попеленский не «ступил». Это я узнал в пятницу, перед практическим занятием по высшей математике. Достаточно мне было лишь услышать от Феликса: «Здравствуйте, Александр». Не «Усик», не «студент» и уж подавно не «бэздарь» — уважительное обращение «Александр» никак не вязалось с прежним отношением Попеленского ко мне. И это тут же улучшило моё настроение, заставило задвинуть на задворки сознания те планы, в которых я собирался добиться поставленной цели в обход Феликса.
Странность в поведении доцента почувствовали все студенты-первокурсники, услышавшие обращённое в мой адрес приветствие. Они замолчали — с удивлением смотрели на преподавателя; гадали, какую каверзу он придумал в этот раз, чтобы «поставить на место бэздаря Усика». Вот только не дождались ничего интересного. Попеленский выглядел растерянным, задумчивым, заторможенным. Будто витал мыслями в облаках. Никто не понял причину странного поведения Виктора Феликсовича — никто, кроме меня.
Феликс поставил портфель на стол — окинул взглядом аудиторию. Всем своим видом он намекал на то, что не настроен на общение со студентами. При этом то и дело посматривал в мою сторону, нетерпеливо постукивал ногтями по столешнице. Он молча разглядывал студентов (те неторопливо разбредались по аудитории, занимали свои места за столами), явно чего-то дожидался. Сунул руку в портфель, вынул стопку листов. Отобрал нужный. Поманил к себе Свету Пимочкину — велел комсоргу переписать на доску задания.
— Никто не выходит из аудитории! — сказал Попеленский, когда в главном учебном корпусе института прозвучал звонок к началу очередного занятия. — На доске десять заданий. Это работа для вас на ближайший час. Времени на разговоры у вас нет. Так что я не советую отвлекаться. Если у кого-то возникнут вопросы — попридержите их до моего возвращения. Я буду отсутствовать не больше десяти мину. Хотя вопросов по примерам быть не должно, если вы внимательно слушали мои лекции. Приступайте к работе, студенты.