– Вставай, – скомандовал я диверсанту, привязывая поводья к крюку.
Пришлось ему помогать, сам он спуститься не мог. Разрезав веревки на его ногах, я вывел диверсанта из здания бывшей фабрики и велел замереть, устанавливая на входе растяжку. Для Шмеля высоко, не заденет, а вот человеку не поздоровится. Осколки пойдут наружу, так что мои животные, кроме испуга, ничего не получат.
– Охранять! – скомандовал я щенку, он уже знал, что это команда не удаляться далеко от повозки, и, подхватив «лейтенанта» под локоть, повел его к выходу со двора фабрики. Одет я был все так же под крестьянина, однако в самодельной кобуре под мышкой был «парабеллум» с глушителем, под рубахой кобура с табельным наганом, а сзади за поясом польский «Вис». Карманы топырились от магазинов и патронов россыпью.
От фабрики до здания отдела было недалеко, буквально пять минут спешным шагом, этим маршрутом мы и шли, поглядывая по сторонам.
Народу на улицах, в принципе, хватало. Я же говорю, пользуясь тем, что бомбежки не было, жители бежали, но прицепился ко мне из-за того, что я веду связанного командира РККА, всего один, да и то милиционер. Мои документы его удовлетворили, а узнав, что это диверсант, он только сжал цевье карабина.
– Суки, вечера вечером немецкие самолеты сигнальными ракетами наводили. В детдом попали, больше пятидесяти детей погибло.
Оставив милиционера на перекрестке, где он продолжал изрыгать проклятия в адрес диверсанта, я повел «лейтенанта» дальше.
– Слушай, может, договоримся, а?
– Еще раз пасть откроешь, руку прострелю, – рассеянно ответил я. Мне не нравилась близкая ружейно-пулеметная стрельба.
До поворота, откуда я смогу увидеть отдел, осталось метров сорок, когда вдруг вспыхнула близкая перестрелка. Подскочив к углу, я выглянул и выругался, глядя, как у отдела горят две полуторки, по улице носит пепел от сгоревших бумаг, а подъехавший к зданию немецкий танк вдруг выпускает струю из огнемета в окна отдела. Почти сразу из окон начали выпрыгивать объ ятые огнем люди. Один из сотрудников как-то умудрился погасить пламя и побежал в мою сторону, явно ничего не видя. Все его лицо пузырилось волдырями от ожогов. Судя по лохмотьям формы, это был кто-то из наших.
– Сюда! Беги сюда-а! – заорал я, чтобы он сориентировался на звук. Но тот, умудрившись преодолеть более ста метров, не добежал до угла буквально несколько шагов. Он дважды дернулся, на заплетающихся ногах все-таки дошел до угла и свалился. Ухватив его за пояс, я затянул раненого за угол. При этом я заметил, что в нашу сторону бегут трое солдат в касках, с рюкзаками за спинами и карабинами в руках.
В это время диверсант, воспользовавшись тем, что я отвлекся, выскочил и побежал по улице в ту сторону, откуда мы пришли. Отбежать он успел метров на десять, именно столько времени мне потребовалось, чтобы достать «Вис» из-за пояса.
Вокруг стоял грохот стрельбы, так что слабые хлопки потонули в этом шуме.
– Как там наши? Кто живой остался? – затормошил раненого, изредка поглядывая из-за угла на приближающихся пехотинцев. Один как раз на ходу готовил гранату.
Общался я с раненым грубо, но ситуация такая была, да и не жилец он был.
– Никто, все в отделе были… готовились к эвакуации… Мы не знали, что немцы так близко… Не знали! – прохрипел раненый, в котором я узнал секретаря капитана Немцова, и замер, умерев у меня на руках.
– Суки, – прошипел я и мягко завалился набок, чтобы голова и рука со вскинутым пистолетом показались из-за угла. Прозвучала серия выстрелов, и все три пехотинца упали. До них было всего метров пятнадцать. Когда я вскочил на ноги, рядом с одним из них еще и граната рванула.
Вытащив из кармана погибшего сотрудника документы, я побежал к фабрике. Город нами, похоже, был потерян, требовалось как можно быстрее его покинуть, пока была такая возможность.
Больше ничто меня тут не задерживало. Теперь получалось, что, кроме Рогозова, в Киеве обо мне никто не знал. Вся информация сгорела в отделе, так необдуманно сожженном фашистами со всем архивом и людьми. Именно такие мысли у меня мелькнули, когда я рванул от угла по улице, стараясь прижиматься к стене.
Однако убежать я далеко не успел, буквально сразу же после того, как перепрыгнул через тело убитого диверсанта, услышал сзади звук мотора. Мельком обернувшись, я заметил, как на улицу выруливает гробообразный бронетранспортер. Точно такой же, как те, что я видел у брода на двенадцатой заставе. За пулеметным щитком были видны каски двух немцев, которые выцеливали на улице будущие жертвы. А так как, кроме меня, никого на улице не было, все попрятались, то естественно, моя улепетывающая фигурка привлекла их внимание. Да еще пистолет в руке.
Мне повезло. Не, реально повезло, что я заметил приоткрытую дверь, ведущую в подъезд дома, мимо которого в данный момент пробегал. Нисколько не раздумывая, я влетел в этот подъезд и, запнувшись о порог, кувырком полетел по чисто вымытому плиточному полу, сумев затормозить и не врезаться в перила и ничего себе не поломав. Правда, пистолет я удержать не смог и тот зашуршал по плитке в сторону.
Немцы все-таки открыли огонь, часть косяка и двери запестрели пробоинами, по ушам ударил визг рикошета, и вместе с пылью по подъезду разлетелись щепки. Закрыв руками голову и свернувшись калачиком, я переждал стрельбу и, схватив лежавший рядом «Вис», рванул к черному ходу. Там висел большой замок, понадобилось четыре выстрела, чтобы сбить его и выскочить во двор, укрывшись в зарослях сирени.
Как и ожидалось, немцы дураками не были и послали через дворы группу солдат.
– Что же вы тройками-то ходите? – тихо пробормотал я, разглядывая фигурки врагов и перезаряжая пистолет.
– Вон сидит! Берите его! – завизжал неожиданно выглянувший из окна на втором этаже этого же дома какой-то тщедушный мужичок, тыкая в меня пальцем.
Пришлось действовать молниеносно. Прямо с места, с пятнадцати метров, я выстрелил три раза, уложив двоих наповал и ранив третьего, у которого были нашивки ефрейтора. Если я не ошибся, конечно. Четвертая пуля полетела в окно, но предателя там уже не было. Успел нырнуть внутрь, падаль.
Подскочив к немцам, я быстро разоружил ефрейтора и заставил встать, дважды ударив по ране, чтобы тот от боли пришел в себя. Прислонив его к стене дома, я склонился над убитыми. Первым делом я вытащил гранату-колотушку и, выдернув шнур, закинул в окно, откуда кричал предатель. Дальше, работая, я отсчитывал, сколько горит замедлитель.
С немцев я снял только документы, да у одного вытащил две гранаты-колотушки и использовал одну. Все трое были вооружены карабинами, их я брать не стал.
– …восемь, – пробормотал я, отсчитывая время, когда в комнате предателя хлопнула граната.
За это время мы успели перебежать двор, взрыв застал нас у дверей черного входа. Пройдя проходную соседнего дома, мы оказались на параллельной улице, где немцев еще не было. Пленный истекал кровью, но я ничего не мог сделать, не было с собой перевязочных средств. Только наложил жгут из веревки. Тот что-то бормотал, но, к сожалению, немецкий я не знал.
Заметив, что он тянется к карману целой рукой, я ударил по ней и нашел в этом кармане бинт.
– Так вот что ты говорил?.. Стой на месте.
Улица была на удивление пуста. Поэтому, прислонив гренадера к стене дома, я связал ему руки сзади, убрал пистолет обратно за пояс и стал накладывать повязку прямо поверх формы, чтобы хотя бы просто остановить кровь.
До фабрики немец дошел с трудом – стал отходить от адреналина и передвигал ноги уже еле-еле. Пришлось помогать ему и поддерживать. Во дворе я оставил его сидеть на обломке, все равно никуда не убежит, а сам, сняв растяжку, вывел коня под уздцы из коробки фабрики во двор и подвел к немцу.
Грузить пленного в телегу пришлось самому, тот уже совсем расклеился. Надеюсь, я найду, кто говорит по-немецки, и его можно будет допросить. Хотелось бы знать, как немцы прорвались к городу. Судя по шуму, группа была небольшая. Скорее всего, моторизованная рота с несколькими танками. Вот это и требовалось выяснить.
Через десять минут мы покинули город и галопом погнали по дороге. Я не обращал внимания, что немец стонет и кричит в повозке, требовалось убраться как можно дальше.
Наверное, ему повезло, я увидел, как нам навстречу двигается моторизованная часть, поэтому перевел уставшего и обезвоженного Красавца на шаг, тот тряс головой и ржал, намекая, что уже пора водицы испить. Спустившись с повозки на дорогу, я подошел к коню и, потрепав его по гриве – он ткнулся мне губами в руку, – сказал:
– Потерпи совсем немного, и будет все – и вода, и овес… Шмель, куда побежал, попадешь под гусеницы, никто не поможет! – крикнул я щенку, который, спрыгнув с телеги, носился по дороге, а после моего крика подскочил и, сев рядом, преданно уставился на меня, высунув язык.
Когда колонна приблизилась, я придержал испуганного Красавчика за узду – тому не нравилась грохочущая и ревущая техника – и замахал свободной рукой, прося остановиться.
В двухстах метрах впереди колонны катились два броневика, осуществляя непосредственную разведку пути, они-то и остановились рядом.
– Что такое? – крикнул один из командиров.
– Немцы в городе, с танками. Я взял пленного. Есть те, кто говорит по-немецки, чтобы допросить его? – коротко проинформировал я его о ситуации, чтобы не терять время.
– Найдутся, – кивнул удивленный командир и, спустившись на землю, подошел к повозке. Также подойдя к ней, я разворошил сено и показал пленного.
– Точно немец, – подтвердил тот. – Ранен?
– Да, руку ему прострелил выше локтя.
– Документы есть?
– Есть, – ответил я и привычно полез в карман.
Колонна простояла на дороге минут пятнадцать, после чего двинула дальше. За это время командиры штаба мотострелкового полка допросили пленного, который с ними охотно сотрудничал. Я же успел напоить Красавца и щенка. Последнего так еще и накормить, конь и так травку щипал.