– Странное предложение, если вспомнить, как меня выпроводили, – криво усмехнулся я. – Да и зачем я вам?
– Скажешь, на имя наркома ты ничего не отправлял?
– Дошли-таки блокноты? – спросил я с некоторым облегчением. – Я предполагал, что они могут быть перехвачены кем-то из нижнего звена и не дойдут до адресата.
– Дошли, и теперь с тобой хотят поговорить.
– Сейчас? – спросил я, мельком глянув на циферблат наручных часов.
– Сейчас.
– Сейчас не могу, – твердо ответил я. – Занят до пяти часов.
– Значит, все-таки обиделся, что тебя так грубо попросили уйти?
– С чего это? Что я, сопливый мальчик, что дует губы? Кстати, чего на меня капитан этот так взъелся?
– Лейтенант Григорьев его младший брат, а ты при нем такие слова говорил.
– Ну, я так и понял, когда осмысливал позже наш разговор. Только что Григорьев ему брат, не знал. Сводный?
– Отцы разные, поэтому и фамилии разные. Сейчас этот капитан под следствием… там еще другие делишки вскрылись. Как ты любишь говорить – мутный тип.
– Понятно.
– Ты чем занят, что не хочешь ехать на встречу с наркомом?
– Если нужно, съезжу, я же не против. Но, Олег Андреевич, у меня дела запланированы, раньше надо было приезжать. Недели две назад. Например, через час я должен быть в Подмосковье. Я направление по комсомольскому набору получил на учебу в аэроклубе. Хочу удостоверение летчика получить. А то все умею, а самолетом управлять нет. Непорядок. Вот у меня в четыре часа и назначено собеседование с директором.
– А это не может подождать?
– Записку напишете, что я по вашей вине задержался – то может и потерпеть.
– Напишем. Собирайся, больно уж много народу хочет с тобой пообщаться.
– Блокноты выстрелили? – понимающе кивнул я.
– Догадливый. Потом в Подмосковье поедешь, на базу осназа. Там группы партизанских отрядов для заброски в тыл противника формируются, посмотришь там на все свежим взглядом, с инструкторами пообщаешься. Есть у них к тебе некоторые вопросы, очень уж они жаждут тебя видеть. Разведка еще с тобой пообщаться хотела, но… обойдутся.
– Ох, лишенько какое, – закручинился я. – Вы мне так все планы на ближайшие дни поломаете.
– Не волнуйся, все будет нормально. Ты же меня знаешь, свои слова я не бросаю на ветер.
– Да знаю, – вздохнул я, вставая с лавки и разминаясь. – Надо нам на место постоя заехать. У меня вся приличная одежда там.
– Заедем, – кивнул майор, тоже вставая, оправляя форму и надевая фуражку, которая до этого лежала на столе. – Поехали, машина у двора стоит.
– Чего уж там, едем, – махнул я рукой.
– Не дергай! Не дергай, я тебе говорю! – услышал я в переговорном устройстве самолета вопль инструктора по пилотированию. – Плавно тяни… Так… Так… Молодец, теперь разворот, и имитируй заход на посадку…
Крепко держа в руках штурвал, я поиграл педалями и с боковым креном в развороте стал заходить на хорошо видный выложенный на земле белый знак в виде буквы «Т». Это у меня уже четвертый вылет за эти два дня. Я летаю с инструктором по два раза в день до полной выработки горючего. Такова была договоренность с директором аэроклуба, где я учился. Это единственное, в чем я попросил помочь Рогозова перед отлетом к месту службы. Он помог, поговорил с кем надо. Жаль, что майор пробыл в Москве всего три дня и улетел, очень жаль.
С момента той нашей первой встречи прошло ровно две недели, сегодня шел четырнадцатый день. Да, четырнадцатый… Надо сказать, эти дни у меня прошли очень продуктивно, но расскажу я о них по порядку.
Тогда Рогозов действительно отвез меня к Берии. Без шуток, я действительно увидел этого «маньяка» и «педофила», как писали про него наши украинские издания. Разговор у нас шел почти пять часов и закончился в восемь вечера, думаю, он бы еще продолжился, но наркому, как я понял, требовалось быть на совещании в Кремле. Первые часы ни о чем таком мы не разговаривали, Лаврентий Павлович, как он просил себя называть, велел рассказать все, что я помню с момента пробуждения в больнице после нападения бандитов, или местных киллеров, как я недавно узнал. Слушал он очень внимательно, но как мне казалось, больше изу чал меня, обороты речи и особенности разговора, хотя и мой рассказ не пропускал мимо ушей, задавая наводящие вопросы. Именно так он дважды поймал меня на недосказанности, попросив рассказывать все в полной мере. Ага, нашел идиота. Пусть и дальше так же ловит.
Под конец он хмуро выслушал пересказ допроса бандита, что участвовал в нападении на семью Ивановых, и кивнул:
– Проверим эту информацию. По выходе из кабинета пообщаешься с капитаном Ремизовым, теперь он будет с тобой работать. Расскажешь ему все о нападении и о рассказе этого бандита, пусть откроет дело о нападении на командира РККА по вновь открывшимся обстоятельствам… Я тебя выслушал, а теперь выкладывай, почему ты написал ту докладную записку о провале и окружении киевской группировки, прикрывшись фамилией погибшего командира. И без вывертов, я уже понял, что ты отлично это умеешь делать. Правду рассказывай.
Естественно, ни о какой правде не могло идти и речи, честно глядя в глаза наркому, я искренне врал ему, что просто сделал такие выводы на основе анализа обстановки и решил передать эти выводы руководству. Тот крутил носом, чуя, что я где-то ему наврал, но поймать меня за руку не смог. Мог я провести такую аналитику? Мог. Вот нарком и не смог поймать меня на вранье. К моему удивлению, это была наша единственная встреча, никакие дары и награды на меня не посыпались. Закончив разговор, нарком отправил меня к капитану Ремизову, который, как оказалось, и занимался моими поисками, и мы с ним в течение двух часов плодотворно пообщались. Только после этого меня отвезли обратно на место постоя. Ночью уже.
Наутро за мной пришла машина с Ремизовым, и мы поехали в Кубинку, где располагалась база осназа и проходили обучение парни, подобранные для заброски в тылы противника и организации там партизанских отрядов, а также уже профессиональные РДГ для диверсий на коммуникациях нацистов.
Правда, мы предварительно заехали ко мне на стройку – нечего ко мне было в пять утра приезжать, – где я в течение десяти минут следил, как идут работы, дал пару советов, с чего лучше начать, и мы поехали дальше.
На полигоне мы пробыли почти шестнадцать часов, только раз прервались на полтора часа, и меня свозили на базу аэроклуба пообщаться с директором. Ремизов, который со мной скатался, поговорил с Михаилом Васильевичем, директором аэроклуба, заслуженным летчиком Союза, и тот согласился на заочное обучение, выдав мне несколько стопок книг и методичек. После этого мы поехали обратно на базу осназа.
Причин для пребывания со мной капитана Ремизова особых не было – что у него, других дел нет? Но мне кажется, капитан составлял докладную записку на имя наркома о моем общении с инструкторами и командирами осназа, и во что оно впоследствии вылилось. Их собралось человек пятнадцать, чтобы пообщаться со мной. Это плавно перешло в совещание под открытым небом, где мне задавали вопросы на профпригодность, но так и не смогли меня завалить. Поняв, что в вопросах диверсионной и противодиверсионной подготовки я не плаваю и даже имею практический опыт, майор госбезопасности Лучинский, начальник базы, попросил, именно попросил меня прочитать несколько лекций для абитуриентов и при возможности показать все на практике. Подумав, я дал согласие. В принципе, это ни к чему меня не обязывало. Нарабатываемый практикой и лекциями опыт – это тоже в плюс. Может, что еще вспомню.
Так и шли эти дни, утром с шести до девяти утра я занимался хозяйством и частично учебными материалами по воздухоплаванию. О последнем честно скажу, что я не понимал, для чего мне нужно знать все строение самолета и иметь практический опыт его ремонта. Я на летчика собрался учиться, а не механиком стать. На второй день Шмель подошел и, подняв ногу, опрыскал одну из стопок книг. Я его даже ругать не стал, так как был полностью с ним солидарен.
Именно после этого я поговорил с Рогозовым, который должен был отбывать, и тот, пойдя мне навстречу, поговорил с директором. В результате учебная программа была существенно изменена и облегчена, все-таки хоть теорию по самолетостроению я знать должен был. Так что учился я теперь дальше по облегченной программе.
С десяти утра и до двух часов дня я находился на базе осназа, читая лекции об организации агентурной сети на занятых противником территориях, – это для будущих партизан. А также лекции о диверсиях широкого профиля для бойцов РДГ, рассказывая об особенностях диверсионного террора на их коммуникациях.
На пятый день я скорешился с одним осназовцем, профессиональным взрывником, и над полигоном зазвучали взрывы. Олег был парень опытный и даже повоевавший, но честно скажу, я знал куда больше. Ведь я знал теорию применения мин, взрывчатки и спецсредств для диверсий, имеющую в основе опыт всей Отечественной войны и других локальных конфликтов. Опыт набран огромный, им-то я и делился столь щедро. Вон, одна растяжка чего стоила. С изумлением я узнал, что этого местные подрывники не знают. То есть со взрывчаткой они такими способами работают, но вот то, что с помощью простой гранаты можно заминировать дверь или поставить растяжку в лесу на тропинке – это было откровение. Все обломал майор Лучинский. Застукал или, скорее всего, ему об этом сообщили. Он выяснил, что я знаю, и в результате я стал читать лекции по подрывам и диверсиям с их помощью. Причем не только бойцам, но и инструкторам. А это все время, на дополнительные лекции у меня уходило от полутора до двух часов.
С этими лекциями без практических опытов не обходилось. Однажды я с минимальным количеством взрывчатки так подорвал кирпичные стены полуразрушенного здания, что они сложились внутрь. Правда, восторженным зрителям я честно признался, что это мой потолок. Более крутые подрывы я устраивать уже не мог, знаний не хватало да и опыта тоже. Потом стал помогать местным умельцам делать самодельные МОНки и обучать будущих партизан использовать их. Осназовцы и так быстро оценили «монки» и без разговоров включили в свое боевое снаряжение перед высадкой. Парням, что их изготавливали, требовалось за две недели собрать хотя бы сто штук. И это только осназовцам. Недавно в тыл к немцам ушло две группы, так обе по десять штук взяли – все, что было в наличии. Надеюсь, они им пригодятся.