Ну, я уже дошел до понимания такого момента, что молодой человек без хотя бы среднего образования не может претендовать на какое-то значимое место в общественной жизни Советского Союза.
И это правильно на самом деле, иначе как ты его проверишь и классифицируешь?
Велик пристегнул около райкома на его ограждение, чем вызвал недовольный взгляд вахтера, курящего около входа. Но говорить он ничего не стал, я же не на проходе оставил транспортное средство, а закатил подальше.
Пара черных Волг вместе с водителями ждут своих хозяев, это точно первый и второй секретари горкома партии.
А есть ли служебный автотранспорт у первого секретаря райкома комсомола? Там такой вполне солидный бюрократ, неужели партия забыла о своей смене? Не может такого быть.
Встречаюсь с третьим секретарем около кассы приема наличности.
— Так, а где взносы за еще двоих комсомолок? — товарищ Третьяков забыл, что новые, опять же исправленные заявление так и не были поданы.
— Так они еще не комсомолки!
— А почему? — не понимает третий секретарь в новом пиджаке фабрики «Большевичка».
Я смотрю на него, как на идиота.
— Потому что комсомольские билеты не выдали! Не оформили еще, как положено.
— А почему не выдали? — снова не понимает он.
Много навалили старшие товарищи работы на безотказного парня, забиваются файлы памяти у него похоже.
— Так вы требуете новые заявления от них, своей рукой написанные. А они взяли, да отказались наотрез писать! — начинаю я немного издеваться над товарищем Третьяковым.
— От чего отказались? — снова не въезжает он.
— Переписывать. Говорят, что не будут. Что это бездушное отношение, формализм и волюнтаризм, значит!
Да, на пораженное лицо товарища третьего секретаря стоит полюбоваться, немного навтыкаю ему по комсомольским понятиям.
— Как так не будут? — багровеет он.
Как, как, каком кверху не будут!
— А вот так! Сказали, раз товарищ третий секретарь проявил формальный подход и в крючкотворстве замечен, то вступать не станут пока. Пока его не поменяют на кого-то другого, — отвешиваю я дальше лещей по моральной личине Третьякова.
— А ты на что? — решает он перевалить на меня свою проблему.
— А я что? Я их уговорил на вступление! Вы попробуйте, товарищ третий секретарь, уговорить восстановиться в комсомоле не восемнадцатилетних девчонок, а молодых, замужних женщин двадцати двух лет! Черта с два у вас получится такой фокус провернуть! — уже громко сообщаю я невольным слушателям свое ценное мнение.
— Ты как со мной разговариваешь? — еще больше краснеет товарищ Третьяков.
— Я по-пролетарски правду-матку режу! А не так, как бюрократы всякие с формальным к людям подходом! — еще сильнее повышаю я голос в незабываемом стиле товарища Хрущева, но слово «людям» говорю уже в интонации Горбачева с ударением на втором слоге.
Отчитываю незадачливого третьего секретаря прилюдно, а то он почему-то решил, что я ему в рот буду до конца жизни заглядывать? В знак вечной благодарности за то, что он мне историю этого интересного дома рассказал?
Ну, мне нужен небольшой скандал, чтобы меня поперли и из комсоргов, и из комсомола заодно с гарантией.
Поэтому и получает у всех на виду товарищ Третьяков так по своему самолюбию, сам-то я к нему особых претензий не имею, не хуже многих он в самом деле. Наверно, что даже получше будет.
— Пошли со мной! — шипит он на меня и приглашает в какой-то кабинет подальше от любопытных глаз работниц райкома.
Я захожу и теперь Третьяков разговаривает более-менее по-деловому:
— Почему они не переписали заявления?
— Отказались просто. Сказали, что готовы для меня почислиться в комсомоле какое-то время, но ничего писать не станут, — правдиво отвечаю я о том, как мне удалось завербовать пару новых-старых комсомолок.
— Именно для тебя? — недоверчиво интересуется он.
— Да, я работал в этом магазине. Это мои хорошие знакомые.
— А остальных ты как наберешь? — еще один конкретный вопрос.
— С божьей помощью, — хотел сказать я, но просто пожал плечами.
Этак еще снова ему наобещаю чего-то, а я ведь приехал закончить с этим балаганом насовсем. Мне продолжение не требуется ни в каком смысле.
— Как получится, — отвечаю, видя его требовательный взгляд.
— Нет, так дело не пойдет, — решает он, немного подумав.
Интересно, а как у него дело агитации среди уже взрослых и немного прожженных женщин в магазинах пойдет?
Есть какая-то волшебная палочка? Как у Гарри Поттера? Так дешево покупать голоса избирателей, то есть потенциальных комсомолок, только я один смог придумать.
Остальные комсорги будут давить им на пролетарскую сознательность и еще неизвестно на что, очень смеша продавщиц и прочих технологов торга такими разговорами в пользу самых бедных.
Решивший что-то про себя товарищ Третьяков ведет меня ко второму секретарю, где докладывает, что я с ролью пламенного комсорга очевидно не справляюсь.
— Не обещает выполнить то, что ему задано. Как получится — ответил мне. Предлагаю убрать его из комсоргов.
— Да? Хорошо, подожди за дверью, — отправляет тот меня на выход, оценив сложившуюся ситуацию.
Потом какие-то переговоры на пять минут, после чего Третьяков выходит с взъерошенным видом, как подравшийся у лужи воробей. И молча принимает старые заявления Ирочки и Людмилки, даже ведомость признает годной и отправляет меня сдавать взносы.
Набуцкал его товарищ второй секретарь, и есть за что на самом деле, формализм налицо, и это в труднейший момент набора комсомольцев перед почти юбилейной годовщиной.
Не до дедовщины теперь комсомольскому начальству. Явно решили меня поменять, но и привлеченных мной в ячейку терять очень не хотят. Наивные какие товарищи, без моей поддержки подружки просто поржут над новым комсоргом, которого предложат назначить снова той же самой Валентине.
— Еще дочку главбуха осчастливит общественной нагрузкой, — весело ржу я про себя. — Вот она пожалеет, что не поддерживала меня изо всех сил, а только тупо задиралась на ровном месте.
Мне ничего не говорят про мою участь, но я уже считаю себя свободным от звания комсорга, да и комсомольца тоже наверно.
— Хотя, чего это я? Я же нужен позарез райкому, как еще числящийся в ячейке.
Так что до октябрьского юбилея я там останусь железно. И какой смысл мне платить взносы вообще?
Там, конечно, с моей зарплатой совсем копейки выходят, но посмотрим, что придумают руководящие комсомольцы района после консультации с парторгом Валечкой? Как она сможет им донести, что никто из ее комсомольцев больше с заданием не справится.
Однако я правильно понимаю, что в этом райкоме мне о какой-то карьере нужно просто забыть. Да и вообще не думать даже про такую возможность. Прыгнуть хитрым способом на хвост уходящему поезду у меня не получилось, теперь такая хоть какая-то карьера возможна только через училище или техникум и все. Это довольно долгий и утомительный путь, да еще безо всяких гарантий для меня.
Однако, это будет уже совсем поздно, видно наглядно, что того же товарища Третьякова к деньгам ЦНТТМ никто не допустит. Не для него старшие партийные товарищи придумают такую синекуру, а для своих особо доверенных людей в комсомоле. Чтобы научились они бизнес крутить сильно заранее всей остальной страны и лучше всех подготовились к переходу в капитализм.
Так что без какого-то определенного приговора по своей участи я дальше еду развозить товары по отдельным торговым точкам, а по возвращению в торг вижу довольно взбешенную товарища парторга.
— Накрутили ей хвост, ох накрутили! — посмеиваюсь я про себя.
— Игорь, зайди ко мне! — слышу я тут же приказ непререкаемым тоном, и сама парторг заскакивает в кабинет.
Вот пора ее на место поставить, чтобы больше не командовала и не рявкала, как на свою прислугу.
Делаю очень занятой вид и спускаюсь к вахтеру обсудить способы рыбной ловли на донку.
— Игорь! Ты что, не слышишь? — раздается крик с лестницы.
— Тебя это ищут? — сбивается с темы вахтер.
— Меня. Но неправильно ищут, не положено так на рабочий класс у нас в стране кричать представителю партии, — отвечаю я и не обращаю внимания на быстрый перебор каблучков по ступенькам.
Вижу по опасливо смотрящему мене за спину мужику, что разъяренная Валентина уже рядом.
— Бессонов!!! Я, что, за тобой бегать должна? — начинается опять крик.
Тут я поворачиваюсь к ней лицом:
— Должна! А как иначе? Вприпрыжку! Я — рабочий класс, а вы представитель руководящей и направляющей силы! Можете и должны побегать!
Валентина с недюжинной силой хватает меня за руку и хочет тупо оттащить в свой кабинет на перевоспитание.
Но я легко выкручиваю руку из ее захвата и тут же рявкаю на нее:
— Да вы что себе позволяете!!! Не сметь хватать меня!!! Я вам тут не раб какой-то!!! А — настоящий человек труда!
Теперь она только беспомощно открывает рот, даже не понимая, как реагировать на мой истошный крик с командными нотками.
— Попрошу обращаться ко мне со всем уважением! Я вам ничего не должен! И никаких служебных отношений с вами не имею! И личных тоже пока!
Работники торга начинают выглядывать в двери первого этажа и на втором я слышу цокот каблуков, всем интересно, кто это так громко орет в тишине торга и по какому поводу.
Валентина совсем добита моим тоном, а я получаю огромное удовольствие от самого процесса приведения вредной бабы в чувство. Это она решила наорать на меня и таким образом чисто горлом решить вопрос с поисками комсорга?
Чтобы я упал на колени и клятвенно пообещал набрать побольше народа в ячейку?
Да она совсем глупая какая-то. Ладно, закрыла бы дверь на ключ в своем кабинете, потом медленно опустилась передо мной на колени и показала, чему ее взрослая жизнь научила. Тогда я еще подумал бы над выполнением задания райкома комсомола.
А с криками и какими-то угрозами?
Ну, это даже не серьезно вообще.