Кировская область
Ужасы СИЗО
Кировская область среди заключенных пользуется недоброй славой. Ее называют «красной» — это означает, что арестанты полностью находятся под контролем администрации. Они рассказывают о том, как сами сотрудники культивируют криминальную субкультуру. Московские заключенные после возвращения из кировских СИЗО, куда их отправляли, так сказать, на «передержку» до вступления приговора в законную силу, с ужасом рассказывали о местных нравах: «Мы не знали, что заключенных, оказывается, могут бить!»
Больше 100 лет назад через вятскую тюрьму (до 1934 года Киров носил имя Вятка) прошли Иосиф Сталин и Феликс Дзержинский. Оба почти не вспоминали о том времени, но некоторые историки склонны считать: именно там будущие руководители советской власти ожесточились.
СИЗО № 2. Герои тюремных «комиксов»
Изолятор почти в центре Кирова рассчитан на 883 заключенных, сейчас здесь чуть больше 700. Из них 223 — это те, кого доставили из Москвы и Казани на «передержку»: они ждут апелляции. Многие сидят в ожидании суда месяцами, кто-то даже с 2020 года. Сама практика вывоза заключенных до вступления приговора в законную силу появилась в период пандемии. Это был способ разгрузить столичные СИЗО. Заключенные, подавшие апелляционные жалобы, в большинстве своем уезжать из Москвы не хотят. Особенно больные и пожилые, для которых этап смерти подобен. Жалуются во все инстанции, считают, что их права нарушены, ведь они лишены юридической помощи (адвокаты из Москвы приезжают редко — это ведь и время, и деньги), близким к ним сюда не добраться.
Камеры Кировского СИЗО № 2 выглядят неплохо, но ни в одной мужской камере нет горячей воды. Начальник изолятора считает, что мужчинам… она не положена. Ссылается на ПВР, где это не прописано. Для нас это звучит как дикость. Горячая вода есть, но ее не подают. Телевизоров и холодильников нет (для сравнения: как минимум 80 % всех камер московских СИЗО ими оборудованы).
Мы зашли в камеры и тут же получили жалобы на неоказание медицинской помощи. Заключенные рассказали, что врача не дозваться, лекарств не дают.
— Я после операции попал в СИЗО, мне нужны обезболивающие. А начальник медчасти сказал: «Медикаментов для вас нет», — говорит заключенный.
Примерно то же рассказывают другие. Мы просим вызвать начальника медчасти. Он приходит. Очередной заключенный указывает на него:
— Когда у меня геморрой обострился, боли были сильные, он сказал: «Ты не совершил никакого подвига, чтобы лекарства бесплатно получать».
— Доктор, а вы таблетки даете только тем, кто подвиг совершил? — возмутился Бабушкин.
В ответ начальник медчасти сослался на некий приказ об оказании медицинской помощи, который не имеет никакого отношения к заключенным.
— Мне лекарства назначили в московском СИЗО, я с ними приехал, но мне их не отдают, — говорит очередной заключенный.
— А мне сказали, чтобы я связывался с родными и просил их приобрести медикаменты. Но как я это сделаю? Услуга «электронное письмо» тут не предусмотрена, таксоматы не работают… А мне прямо сейчас лекарства нужны.
— У вас лекарства есть, товарищ начальник медчасти? — спросил Бабушкин.
— Есть.
— Но вы их не выдаете. А что вы с ними делаете? Списываете?
— Списываем.
В следующей камере сидят приезжие из Москвы. Говорят, что с 27 октября едят только хлеб. Оказалось, что индивидуальную посуду им не дают, а есть из общей они отказываются (потому что, по их словам, из нее принимают пищу «обиженные», а потом эта информация обязательно дойдет до колонии, где они будут отбывать наказание).
— Мы так боремся с криминальной субкультурой! — заявил начальник СИЗО.
— Вы ее только укрепляете, — вздохнул Бабушкин.
В другой камере заключенные нам сообщили, что у них изъяли Конституцию, Правила внутреннего распорядка, Уголовный кодекс, которые они привезли с собой этапом из Москвы. И не просто изъяли, а предложили написать заявление на утилизацию.
…Карцерные камеры. Заключенные-нарушители похожи на героев комиксов, они одеты в яркие костюмы: сочный салатовый, слепящий глаза ядовито-оранжевый.
— Вы откуда такую одежду взяли?! — спрашиваю начальника.
— Сами сшили.
— А почему такие цвета?
— Какой материал был, из такого и сшили.
Начальник, думается, лукавит. Откуда бы в изоляторе взялась такая материя? Ее в принципе трудно найти в магазинах. Правозащитники утверждают, что видели заключенных и в сочно-голубых костюмах.
— Закон не запрещает, — парирует начальник.
Один из заключенных рассказывает, что сидит в карцере уже в общей сложности полгода. Как только заканчиваются очередные 10–15 суток, его переводят в обычную камеру, а наутро возвращают снова.
— Он отказывается дежурить, — объяснил начальник.
— Если у вас не получается домкратом поднять Эйфелеву башню, вы будете продолжать это делать? — спросил Бабушкин. — Разве не очевидно, что наказание не работает?
К тому же выяснилось, что у заключенного язва. Нормально ест он только в те дни, когда ночует в обычной камере, то есть в месяц это случается не больше двух-трех раз.
К Бабушкину поступали жалобы, что некоторых заключенных в этом СИЗО сотрудники заставляют представляться женскими именами. От тех, кого мы опросили, такого не услышали. Но прошли мы только малую толику камер, да и не каждый решится признаться, что с ним такое было. Это ведь тоже чревато…
В конце Бабушкин сказал, что за последние 10 лет это худший СИЗО из тех, что он проверял (не по состоянию камер, а по отношению к людям).
СИЗО № 1. «Подводная лодка» Дзержинского
Изоляторы № 1 и № 2 на самом деле расположены в пешей доступности друг от друга. Но удивительное дело: и по внешнему виду, и по порядкам отличаются друг от друга так, будто это вообще разные учреждения.
СИЗО № 1 — в прошлом Вятский тюремный замок (кирпичный, стены толщиной 1,7 м) — был возведен на набережной в 1836 году. История у него впечатляющая: был концентрационным лагерем, исправительным домом, пересыльной тюрьмой. Это здесь сидели Сталин и Дзержинский, чему есть документальные подтверждения. Фото учетных карточек будущих вождей в тюремной робе висят в подвальной камере с потолками-сводами. И хотя в этой камере сейчас никто не сидит и она стала, по сути, музеем, не заглянуть в нее мы не можем. В конце концов, надо понимать, как далеко шагнула цивилизация, на примере условий содержания заключенных.
В камере воспроизведен весь быт давних времен: деревянные нары с соломой вместо матрасов, туалет в виде деревянной же бочки с крышкой. Узкое окошко, лавка да стол. Для антуража в камеру положили кандалы и цепи.
Можно хотя бы представить, что вот в такой обстановке сидел Сталин (тогда еще Джугашвили). Он попал в эту тюрьму случайно. Напомню, что будущий генсек был осужден за революционную деятельность, отправлен по этапу, но снят с него, поскольку заболел возвратным тифом. В начале февраля 1909 года его перевели в вятскую тюрьму, оттуда в больницу, а после лечения снова сюда. В общей сложности он пробыл в Вятском тюремном замке пару недель. Никто не может сказать, в какой именно камере он сидел. Очевидцы давно умерли. Сейчас в камере-музее висит его фото рядом со снимком Дзержинского. Осужденный на три года ссылки за распространение революционной нелегальной литературы Железный Феликс прибыл в вятскую тюрьму 27 июля 1898 года. Он пробыл в ней 19 дней, ожидая пароход, на котором его отправят к месту ссылки в Вятском (Кировском) регионе.
Удивительно, но в камерах, расположенных по соседству с «музейной», по-прежнему сидят заключенные. Чтобы зайти к ним, нужно наклонять голову — вход очень низкий. Но окна смогли расширить, так что дневной свет поступает.
Заключенные раньше жаловались правозащитникам на 10 «подвальных» камер в самом старом корпусе. Начальник поправил: их называют «цокольными». Мы обошли почти все. Камеры действительно как бы наполовину утоплены в землю. Но обстановка вполне нормальная, света достаточно. И все же, как мне кажется, тяжело сидеть в таком полуподвале.
Иосиф Сталин и Феликс Дзержинский во время тюремного заключения (фото размещены в камере-музее СИЗО)
Мы спросили про так называемую подводную лодку — это специальный коридор с узеньким проходом и крошечными камерами без окон. Начальник говорит, что вход туда давно забетонирован. После того, как была отменена смертная казнь, там никто не сидел. Нас уверяют, что людей в Кирове не расстреливали, а вывозили в Нижний Новгород. Но краеведы и историки установили, что это не так, и обнаружили захоронения расстрелянных заключенных вятской тюрьмы на Петелинском кладбище.
Камеры в медицинском блоке СИЗО № 1
Мы обошли несколько камер в разных корпусах. Жалобы на медицину, увы, были и там.
— Несколько недель назад у всех была температура, мы просили парацетамол, — говорит заключенный. — Пришла женщина-медик, попросила меня высунуть руку через «кормовое» окно. Потрогала и сказала: «Температуры нет. А парацетамола у меня только четыре таблетки».
И все же нам показалось, что это учреждение в лучшую сторону выделяется на фоне других нами проверенных. У заключенных есть индивидуальная посуда, в библиотеке распечатали много копий ПВР, УК, УПК и выдают тем, кто просит. Из самого впечатляющего — ни одного заключенного в момент проверки в карцере не было. Может быть, начальник специально к нашему визиту нарушителей «реабилитировал»? Хоть какой-то толк от нашей проверки. Но это, скорее, шутка. Мы искренне надеемся, что нарушения в этих учреждениях исправят.
А вообще, и в сложном Кировском регионе нам встречались хорошие, честно выполняющие свою работу сотрудники. Они в некотором роде тоже заложники тех начальников, которые убеждены, что за решеткой сидят «недочеловеки».
Колония № 11. «Был на приеме у врача 117 раз»
Сразу оговорюсь: на всех этапах проверки нас сопровождал председатель Кировской ОНК Владимир П. Некоторые осужденные отказывались при нем говорить. Выдержки из его публичного отчета по итогам этих визитов, которые я буду приводить, возможно, объяснят, почему они так делали (нас с Бабушкиным этот отчет шокировал: мы не ожидали, что кто-то может так трактовать и нашу проверку, и жалобы осужденных).
Первый пункт назначения — колония № 11, расположенная в Кирове-Чепецке. Здесь отбывают наказание около 800 человек. Условия не самые худшие. Есть клуб, большая библиотека, добротная столовая, санчасть и промышленная зона, где на разных производствах трудится почти 400 человек. В колонии проводят эксперимент — разделили осужденных на три сектора: А (повышенный контроль), Б (обычные условия), В (облегченные условия). Предполагалось, что это позволит снизить число рецидивов. Но, как по мне, вернутся ли люди за решетку, зависит не от разделения по секторам, а от отношения к ним в местах отбывания наказания.
Перед нами немного напуганный молодой человек. Ему 28 лет. Рассказывает свою историю про «тюремную зубную фею»:
— У меня сильно заболел зуб. Появился флюс, все распухло. С 9 марта по 5 мая я говорил об этом дежурным инспекторам. Они отвечали, что стоматолог в отпуске, хотя, как потом выяснится, он приходил, как обычно, раз в неделю. Когда я наконец попал к нему, он сказал, что рентгена в колонии нет и что меня не вывезут в больницу. Предложил удалить несколько зубов.
Внешний вид колонии № 11
— Наугад? — уточняем мы.
— Да. Удалили, чтобы на рентген не вести. Сначала несколько зубов, потом еще и еще. В общей сложности я лишился 11 зубов за четыре месяца. Все это потом установила прокурорская проверка, инспекторы привлечены к дисциплинарной ответственности.
— А что у вас вообще с зубами? Может, вы на воле наркотики принимали? — пытается, видимо, внести ясность представитель УФСИН по Кировской области.
— Я не был наркоманом. Приехал в колонию со здоровыми зубами, есть подтверждающая справка. Флюс, как решили врачи, был результатом привыкания организма к новым условиям — к воде, пище. Может быть, сказался стресс.
Из отчета председателя ОНК Кировской области:
«Осужденный T. заявлял о неоказании ему стоматологической помощи. Было установлено, что за три года он был на приеме у врача 117 раз».
Осужденный Ц. в крайне возбужденном состоянии (Андрей Бабушкин уверяет: на воле он был образцом спокойствия и невозмутимости). С собой он принес три сумки с документами, где описана его борьба с администрацией. Много раз объявлял голодовку. На него налагали взыскания, он упорно оспаривал их в суде. Фемида, что примечательно, была на его стороне, есть девять судебных решений. Уверен, что его за это наказали, используя криминальную субкультуру[30].
Вот что с ним приключилось, когда его отправили в тюремную больницу ЛИУ № 12. В одну палату с ним поместили рецидивиста с почти 25-летним тюремным стажем. Совместное размещение впервые осужденных и уголовников запрещено законом. Но в качестве исключения это почему-то сделали, на документе стоит виза тогдашнего начальника больницы (он пошел на повышение, сейчас является заместителем начальника УФСИН по Кировской области).
Рецидивист-«активист» передвигался на коляске (по словам Андрея Бабушкина, ноги он сломал, когда избивал другого осужденного).
— Этот «активист» оказывал на меня давление, — рассказывает Ц. — Несколько дней он собирал мочу в бадью. Другие осужденные меня предупреждали, что он собирается облить меня мочой, чтобы перевести в пониженный статус. Я попросил оперативника о помощи. Никакой реакции. Этот рецидивист в итоге действительно попытался меня облить, я увернулся, стал кричать на него. И в итоге меня, а не его посадили в ШИЗО. Вот, смотрите, первоначальный рапорт сотрудников. В нем говорится, что я был невежлив с этим «активистом», кричал и размахивал руками. Но этого по закону мало для помещения в ШИЗО. И тогда появляется постановление начальника больницы, где говорится, что я якобы оскорблял этого рецидивиста, называл калекой и выродком.
Осужденный показал два документа. Все они в точности подтверждают его слова. А третий документ нас и вовсе ввел в ступор. Это справка, написанная одним из сотрудников тюремной больницы, где сказано, что Ц. теперь имеет низкий неформальный статус (раз его якобы облили мочой).
— И когда я приехал в колонию, там уже все знали об этом, — возмущается мужчина. — Мне приходилось ночевать в будке! И наутро я доказывал, что ни капли мочи на меня не попало, что я не «обиженный». Я это доказал. Но знаете, что еще перед этим было? Один из сотрудников мне прочитал лекцию о мужеложстве!
Из отчета председателя ОНК Кировской области:
«Осужденный Ц. обратился с жалобой на осужденного M., который, по его словам, напал на последнего. Выяснилось, что осужденный M. — инвалид-колясочник I группы, которого осужденный Ц. долгое время обзывал "выродком и калекой", затаил злость на обидчика. Однажды осужденный M. при выходе из столовой, передвигаясь на инвалидной коляске в непосредственной близости от осужденного Ц., облил последнего неизвестной жидкостью».
Ц. рассказывал нам и как борется за то, чтобы его освободили по болезни, что имела место ошибка в официальном заключении врачебной комиссии об отказе (она в одной цифре, вместо диагноза D43 указан D42). Показывал судебный документ о признании недействительным решения врачебной комиссии. Обращался к председателю ОНК:
— Вам же все это неинтересно. Я вам много о нарушениях рассказывал, после чего вы просто пропали на год.
Андрей Бабушкин и я смотрим документы. Но что тут скажешь: решение об освобождении принимает только суд. Никаких рекомендаций мы не давали и дать не можем.
Я уточнила у начальника колонии, как часто отсюда освобождаются по болезни. Оказалось, один человек в прошлом году и один в нынешнем.
В колонии 30 инвалидов, в том числе двое с ДЦП. Один из них рассказал, как дважды или трижды упал с «постамента» туалета. Унитазы почему-то располагаются на возвышенности, туда и здоровому человеку подняться сложно. Мы попросили перевести инвалидов в отряд с облегченными условиями содержания, где нормальные унитазы. Прокурор областной прокуратуры, что был с нами на проверке, нас в этом полностью поддержал.
Бабушкин спросил у инвалидов про индивидуальную программу реабилитации. Она должна быть у всех.
— Извините, а что такое реабилитация? — огорошил инвалид.
Другой поинтересовался:
— У меня нет вообще зубов. Можно ли как-то вставную челюсть сделать? Мне с 2017 года обещают. Так и живу…
Мы проходим в спальные помещения. Кровати там сдвоены. Выглядят как… семейные. Некоторые осужденные считают это унизительным.
— А что, если кровати разъединить? — рассуждаю я. — Поставить между ними тумбочки? В других колониях так делали.
Один из осужденных рассказывал Бабушкину, что не ест мясо по медицинским показаниям, другой — по религиозным. Андрей Владимирович говорил, что давно хотел поднять во ФСИН России и Минюсте вопрос о возможности появления нормы питания для вегетарианцев.
Из отчета председателя ОНК Кировской области:
«Члены Совета при Президенте России по развитию гражданского общества и правам человека Андрей Бабушкин и Ева Меркачёва оставили следующие рекомендации:
обязательно освободить осужденного Н. от наказания по болезни;
обеспечить осужденных вегетарианской диетой;
не допускать установку кроватей осужденных вплотную друг к другу;
освободить больных осужденных, диагнозы которых не подпадают под установленный законом перечень».
По этому отчету председателя ОНК можно сделать вывод, что он пытается дискредитировать нас, правозащитников.
Мы с Бабушкиным спросили осужденных про зарплату в октябре.
— Я работал дней 10–12 в этом месяце. Получил 14 рублей.
— И что купили за эти «огромные» деньги? — интересуюсь я.
— Ручку шариковую.
Спросила еще несколько человек.
— Я работал весь месяц. Получил около 20 рублей.
— Я тоже работал месяц. Зарплата в районе 100 рублей.
Один из арестантов рассказывал, что написал жалобу на имя президента:
— Ее в понедельник вернули. Сказали, что я неправильно наклеил марки.
Тем временем посетили ШИЗО — место, куда отправляют нарушителей. Обстановка спартанская, кровать пристегнута к стене, чтобы днем нарушитель не мог прилечь и присесть. Собственно, все камеры ШИЗО похожи друг на друга, и в этой колонии они такие же, как в других учреждениях. Но вот интересный нюанс: наказанный осужденный рассказал, что книги держать в камере нельзя, что ему приносят литературу дважды в день, на чтение отводится по часу.
— А почему он не может читать целый день? — уточняем мы.
Сотрудники лаконичны: «Не положено».
Замечу: Андрей Бабушкин всегда жал протянутые к нему руки заключенных, обнимал тех, кто бросался к нему на грудь со стонами и криками. Обычное проявление человечности, не более. Этот раз не был исключением. Но кое-кто посчитал это непозволительным.
Из отчета председателя ОНК Кировской области:
«Совсем не поддается никаким объяснениям демонстрация столичными правозащитниками близких отношений с осужденным за взяточничество. Публичные обнимания с коррупционером ставят под сомнение искренность намерений правозащитника в борьбе за права человека».
Больше уделять внимание этому председателю вряд ли стоит. И так все, думаю, понятно. Забегая вперед, скажу, что он был с нами во всех учреждениях и в итоге написал: «Ни один факт нарушений прав человека не установлен».
Барабанная дробь «Черного дятла»
Если верить рассказам осужденных, в XXI веке, в полутора часах лёта от Москвы, функционирует концлагерь, где людей бьют и пытают, заставляют есть экскременты… Можно было бы подумать, что осужденные фантазируют, но то, как они себя вели и как умоляли их спасти, вряд ли возможно сыграть.
Если даже часть того, что они рассказывают, правда, то в колонии из осужденных делают маньяков, которые рано или поздно освободятся и будут нести угрозу всем нам. Они отомстят обществу за то, что оно это допустило.
Про кировскую колонию № 6, расположенную в поселке Восточный Омутнинского района, давно ходили самые страшные слухи. Ее называли не просто одной из самых жестоких, а пыточной. Говорили: «Чтобы попасть сюда, надо заслужить». Имеется в виду, что отправляют сюда людей специально на «ломку» (речь не только о представителях криминального мира, но и обо всех тех, кто не признавал свою вину на суде и следствии). Многие заключенные предпочитали совершить членовредительство, чтобы не попасть туда.
Во время проверки «Черного дятла» (впереди слева направо — член СПЧ Андрей Бабушкин, начальник колонии, председатель Кировского ОНК)
Но слухи — это одно, а факты — совсем другое. В интернете появлялись видеоинтервью освободившихся людей. Один из них — Петр Чемия — дал официальные показания прокуратуре и рассказал, что пережил, представителям СПЧ. Однако кировские правозащитники в большинстве своем настаивали: колония передовая, там все хорошо и спокойно.
Кому верить? А вдруг и правда отдельные зэки просто «копают» под администрацию? Вдруг для них сама жизнь по такому строгому распорядку — это пытка? Именно это мы, члены СПЧ, и должны были выяснить.
И вот какими данными мы обладали к моменту визита в «Черный дятел».
Официально колония считается градообразующим предприятием, в ней много производств, которые успешно работают. И вообще по многим параметрам эта ИК — передовая, образцово-показательная. Некоторые ее успехи просто феноменальны. Один только факт: трудоустроены 98 % осужденных (всего отбывают наказание 1050 человек). Колония фактически обеспечивает себя сама: зэки пекут хлеб, выращивают овощи и т. д. Начальника колонии считают эффективным менеджером. Про ИК пишут хвалебные статьи, про нее даже показали сюжет в программе «Время».
Неофициально за этим красивым фасадом скрывается концлагерь, где люди не имеют права ни на что, где их воля не просто подавлена — она уничтожается, где их бьют и мучают. «Люди перестают чувствовать себя людьми», — так говорят некоторые освободившиеся.
Насколько все это правда?
У нас был с собой список осужденных, которые, по словам освободившихся, точно подвергались насилию и достигли той точки невозврата, когда могут об этом рассказать. И был список «активистов», которые применяли насилие по заданию администрации.
18 ноября. Мы заходим на территорию, где все чисто и аккуратно настолько, что кажется неестественным. Осужденные, проходя мимо, не поднимают глаз. Из динамика громко раздаются какие-то новости: я слышу — не поверите — что-то про фашистскую Германию. В атмосфере витает ужас. Могу сказать, что, объехав все колонии для пожизненно осужденных, ничего подобного тому, что ощутила в «Черном дятле», раньше не чувствовала. Но оговорюсь: все это очень субъективное.
Начальник колонии, полковник Н., явно нервничает. «Вы ведь журналист», — подчеркивает он. И что? Хотя я его понимаю: одно дело, когда проверяющие подготовят сухой отчет, а другое — опишут происходящее живым языком.
Прогулочные дворики ИК-6
На производство мы не идем — направляемся в медчасть, где смотрим журнал травматизма. Вызываем несколько человек, которые недавно получили травмы. Один из них рассказывает, как пилой отпилил себе фалангу пальца. По словам другого, несколько дней назад его избили в каптерке «активисты». Когда он утром заявил об этом оперативнику, тот решил «дать добавки» — в результате, вероятно, сломал ребра (его отвели на рентген, с результатами не ознакомили до сих пор, жалуется на сильные боли).
— Оперативник сказал, чтобы я говорил, что сам упал. Мне дешевле так и говорить, иначе убьют. Я тут ни на что права не имею. Это третья колония, куда я попал. Такой жестокости нигде больше не видел.
Потом еще несколько человек дают понять, что травмы, полученные от избиений сотрудниками и «активистами», проходят по документам как травмы от падений или в простой драке.
Осужденные, которых мы просим привести, отказываются говорить в присутствии администрации и даже местных правозащитников.
«Я расскажу только "президентской комиссии", только вам троим», — это мы слышали не раз. Под гарантии, что после разговора будут помещены в безопасное место, начинают рассказ.
— Пытки тут применяются на разных стадиях, начиная от так называемой приемки, — говорит осужденный с застывшими глазами. — По приезде сюда меня встречал сам начальник колонии. Он назвал имя вора в законе, который якобы передавал привет. Потом меня били. После избиений сотрудники взяли меня за руки и за ноги и окунали головой в таз, где были человеческие испражнения. Один из сотрудников ставил ногу на спину, чтобы я глотал фекалии. После я пытался покончить с собой…
Пытки происходили, по его словам, неоднократно. Вот только некоторые эпизоды, о которых он рассказал: гениталии смазали жгучим гелем, лили на них кипяток, привязывали к столу и т. д.
— «Активисты» (называет имена) снимали трусы, угрожали изнасилованием. Говорили, что привяжут к животу крысу, чтобы она прогрызла внутренности.
— Вы в это верили?
— Конечно. Все эти угрозы я воспринимал как реальные.
— Они надо мной издевались, «опустили», — плачет другой осужденный. — Начальник отряда требует, чтобы я представлялся Жанной Агузаровой. Он меня бьет. Я должен целовать ему подошвы ботинок. Спасите, они меня теперь убьют за то, что я вам все это рассказываю…
— Вот этот «активист» (называет имя), — рассказывает третий осужденный, — раздвигает тем, кого хотят «опустить», ягодицы, а этот (называет имя) делает страшные вещи.
— Бьют практически с первого дня, — говорит очередной осужденный (что важно, его показания фиксирует областной прокурор, который был во время проверки СПЧ в колонии). — Я подвергался самым разным пыткам.
Чтобы не травмировать читателя, опустим все детали. Этот осужденный заявляет, что сотрудники колонии, опасаясь последствий, теперь заставляют его и других пострадавших отказываться от встреч с защитниками. Взамен якобы гарантируют больше не бить. Этим гарантиям некоторые верят. Вот, к примеру, слова заключенного М.:
— Я решил ничего не говорить вам. Было и было. Мне год остался сидеть. В последнее время не трогают — и обещали, что так и дальше будет, если я с вами не буду откровенничать.
Фамилию этого осужденного нам назвал другой уголовник. По его словам, он был свидетелем страшных издевательств над М. Но это право выбора человека: просто забыть все страшное, через что прошел. Также право и других — добиться справедливого разбирательства по каждому перенесенному эпизоду мучений.
Творчество осужденных, отбывающих наказание в колонии «Черный дятел» (фото: ФСИН)
Про пытки тазом с экскрементами, про обливание мочой, про насилие различными инородными предметами, про связывание скотчем, про надевание «шлема» на голову, про кормление фекалиями рассказали еще несколько осужденных. Все они из разных отрядов, в том числе отряда со строгими условиями, где содержатся нарушители. Их рассказы совпадают во многих деталях. Во время повествования осужденные плакали, тряслись — было видно, что они боятся, воспоминания о пытках вызывают у них боль. Никто из них не был похож на фантазера. Осужденные называли одни и те же фамилии сотрудников ИК и «активистов», которые применяли по отношению к ним насилие.
Одновременно три члена СПЧ, эксперты в тюремной теме — Андрей Бабушкин, Игорь Каляпин и я, — приходим к выводу: есть основания полагать, что в колонии систематически практикуются пытки.
«Красный» выбор
Нам очень важно составить психологический портрет «активистов» — осужденных, которые мучают других по заданию администрации. И вот мы с ними общаемся.
«Активист» 1 (его называют главным «прессовщиком»). Огромный накачанный парень, оказавшийся за решеткой по 132-й статье («Насильственные действия сексуального характера»). Семьи нет, дома никто не ждет. Срок до 2033 года. Из разговора с ним понятно, что ему терять нечего.
«Активист» 2. Спортивный молодой человек. Срок у него до 2031 года. Тоже ни семьи, ни дома.
Спрашиваю, как относится к пыткам.
— Это что — провокация?! — взвивается он. Видно, что обескуражен.
— Нет, просто другие осужденные называют ваше имя как человека, который их мучил.
— Это провокация! Я сам подвергался насилию в местах принудительного содержания.
— Мы просто пытаемся понять, что происходит в вашей колонии.
— Хорошая колония. Я вот тут… пить бросил!
Чтобы опросить всех осужденных колонии, нам потребовалось бы несколько недель. Некоторые рассказывали об ужасах «Черного дятла», оказавшись уже в других учреждениях.
— Одному из осужденных здесь сломали колено, — рассказывает Андрей Бабушкин. — Была проверка. Следствие отказалось возбуждать уголовное дело. Якобы он сам напал на сотрудника. Но есть заключение судмедэкспертизы, которое это, мягко говоря, ставит под сомнение. Удар, согласно документу, был нанесен сзади. Этого осужденного вывезли из колонии «Черный дятел». Когда в СИЗО ему сказали, что вернут обратно, он «вскрылся» (так осужденные и сотрудники называют попытку суицида. — Прим. авт.).
Мы опросили еще несколько человек. Итак, у всех «активистов», или, как еще их тут называют, «красных», огромные сроки за убийства, изнасилования. За решеткой они сами подвергались насилию. У них утрачены социальные связи, нет жилья на воле. Они с трудом представляют, что будут делать после освобождения. Да и сама свобода им кажется чем-то призрачным, далекой мечтой, которой вряд ли суждено сбыться.
Бывший осужденный Петр Чемия рассказал историю одного «активиста». Когда в колонию приехал арестант, осужденный за изнасилование, «активист» предложил ему помощь: «засухариться» (то есть скрыть статью) в обмен на полмиллиона рублей. Типа: «Дай денег, и никто ничего не узнает».
— Информация дошла до руководства колонии, — говорит Петр. — «Активисту» пригрозили статьей за вымогательство. И он в благодарность за то, что начальник скроет его преступление, стал выполнять самую грязную работу.
Получается, что у этих «активистов» был выбор: или самим страдать, или подвергать страданиям других. А может быть, сами они и вовсе не думали о каком-то выборе.
Мне вспоминается ставший известным на весь мир психотерапевт Виктор Франкл, который лишился семьи и сам едва выжил в нацистских концлагерях во время Второй мировой войны. Франкл прошел через такое, что мы не можем себе представить в самых страшных кошмарах. Но тогда, как он рассказывал, к нему пришло озарение: в любых обстоятельствах, насколько бы ужасны они ни были, у человека остается способность внутренне реагировать на происходящее так, как он сам решил. «У человека можно отнять все, кроме одного: выбирать собственное отношение к любым обстоятельствам». Это его слова. И они про то, что человек — нечто большее, чем продукт среды.
Там, в концлагерях, Виктор Франкл по собственному решению взял на себя ответственность за самого себя. Тогда он выбрал надежду, выбрал сострадание к таким же, как он, пленникам и даже к своим тюремщикам. Он выбрал позитивное мышление в концлагере.
Вот и среди обитателей «Черного дятла» есть такие, как Франкл, — как среди осужденных, так и среди сотрудников.
«Если бы не этот офицер (называют его должность), многие бы сошли с ума. А он добрый и человечный, поддерживает, как может», — так осужденные говорили не об одном сотруднике. Вообще тех, кто не бьет и не мучает, гораздо больше. Но и они заложники ситуации. Работу в поселке найти сложно, им приходится приспосабливаться к тем условиям, что есть.
Насколько приспособился к этим условиям начальник колонии Н.? Его в своих показаниях наши собеседники упоминали не раз и не два. Причем упоминали в таком контексте, что мы попросили ФСИН провести психологическую экспертизу Н., которая должна выявить, есть у него садистские наклонности или нет.
Много лет назад, еще во времена, когда во ФСИН работали другие люди, я передала информацию об одном начальнике колонии, который лично издевался над осужденными. Выехавшая из Москвы проверка все подтвердила. И у него выявили серьезные отклонения в психике. В УФСИН по Кировской области нам рассказали, что Н. каждый год проходит медкомиссию. Впрочем, в этом управлении и саму колонию под руководством Н. продолжают считать образцово-показательной даже после сообщений осужденных о возможно имевших место массовых пытках.
От пыток физических переходим к психологическим.
Здание отряда строгих условий меня потрясло своим видом: оно разукрашено сценами из мультфильмов. Вот веселый Пятачок, вот сцены из «Ну, погоди!». И надписи: «Направо пойдешь — в сказку попадешь». Это кажется изощренным издевательством после того, как услышишь, что именно тут чаще всего бьют.
— Нас заставляли смотреть мультики, давали раскраски, — говорит один из освободившихся из «Черного дятла». — Обращались с нами как с детьми. На самом деле это издевательство, унижение человеческого достоинства.
Психологи потом мне разъяснили, что если со взрослым человеком обращаться как с ребенком, его можно довести до сумасшествия. Но еще страшнее, что он может вообще перестать отдавать себе отчет в своих действиях. И что будет с таким, когда он освободится? Именно так формируется поведение маньяка.
Когда двери КПП колонии за нами захлопнулись, мы все выдохнули. Как будто вышли в другой мир.
— А как же тысяча осужденных? Как же сотни сотрудников? — вопрошала я.
Все, что мы могли сделать, сделали. Передали информацию во ФСИН — сразу же началась проверка. Забегая вперед скажу, что это ни к чему не привело.
Расследовать дела о пытках сложно, потому что обычно они покрываются на разных уровнях. Кому нужно, чтобы конкретного осужденного «сломали», чтобы он пожалел, что пошел наперекор следствию, или чтобы в кратчайшие сроки дал нужные свидетельские показания? Ответ очевиден. Именно потому начальники «пыточных» колоний чувствуют свою неуязвимость. Но рано или поздно «иммунитет» заканчивается.
— Я знал начальника одной колонии, который пытал людей, и никто его не мог за это привлечь, несмотря на многочисленные свидетельства, — рассказывает Бабушкин. — А потом один его покровитель отвернулся, второй на пенсию ушел, третий сам в тюрьму попал. И дела о пытках наконец стали расследовать. Он был осужден, получил 18 лет.
— В Нижнем Новгороде в ИК-14 было в пять раз страшнее, чем в саратовской ОТБ-1 (видеокадры из которой облетели интернет), — рассказывает Игорь Каляпин. — Начальник ИК Василий Волошин никого и ничего не боялся. Когда приезжали из центрального аппарата ФСИН, мог прямо послать проверяющих генералов. Творилось в колонии страшное. Только забитых до смерти (доказанных) — шестеро, а сколько избитых, изнасилованных, замученных…
В колонию привозили для того, чтобы человек дал нужные показания. И он максимум через две недели признавался во всем, в чем было нужно, и мог оговорить любого. Потому и не трогали начальника колонии. Никаких уголовных дел по пыткам не расследовали.
А потом что-то случилось с покровителями, и на оставшегося без их поддержки садиста стали заводить уголовные дела. Волошин подался в бега. Листовки с его портретом и обещаниями вознаграждения в 300 000 рублей за информацию о нем развешивали по городу. Прячется на Украине, выставляет себя борцом с «путинским режимом»…
Вообще большинство тех, кто сидит в этой колонии, совершили не одно тяжкое преступление. Но значит ли это, что их должны за решеткой пытать? Ни раскаяния, ни исправления пытками добиться невозможно. Озлобить, превратить в монстра — да. Представим на мгновение: из гипотетической «пыточной» колонии освобождаются десятки осужденных, которые за решеткой окончательно оформились в маньяков. Можем ли мы с вами после этого спать спокойно?..
Именно потому возникла инициатива СПЧ, которую Совет Федерации оформил в законопроект — ввести отдельную статью о пытках. Совфед предлагает наказание до 10 лет лишения свободы. На мой взгляд, этого мало. Наказание за пытки должно быть максимальным, вплоть до пожизненного. Ведь те, кто это делает, совершают преступление не против конкретного человека или группы людей, а против государственного строя. Подвергшиеся пыткам люди теряют веру в государство (сотрудник в форме для них — представитель власти) и общество (оно же вроде как все это допустило). Пытки — это преступления и против человечности, и против человечества, и, несомненно, против самой человеческой природы.
Увы, законопроект принят не был. Точнее так: отдельной статьи про «пытки» не появилось. Но был принят закон, который вводит специальную ответственность за пытки для сотрудников правоохранительных органов и сотрудничающих с ними заключенных. Так, новый пункт 4 в статье 286 УК РФ предусматривает лишение свободы на срок от 4 до 12 лет при превышении полномочий с применением пыток.
Подвиг Марселя
Как думаете, что произошло после того, как члены СПЧ Андрей Бабушкин, Игорь Каляпин и автор этих строк проверили «Черный дятел» и зафиксировали слова тех, кто рассказал о пытках? Для начала напомню: мы опросили немало осужденных, над которыми, по их словам, зверски издевались. Их рассказы были убедительны и страшны. Осужденные из разных отрядов называли одни и те же имена сотрудников и «активистов», которые их мучили. Они одинаково описали предметы, которые те использовали для экзекуции (в том числе тазик с фекалиями, в котором топили). Некоторые осужденные пошли на откровения только под гарантии их безопасности. И мы, члены СПЧ, настаивали, чтобы их вывезли из этой колонии, лучше даже в другой регион, хотя бы до окончания следственной проверки.
Так вот что произошло.
Даже тех, кого вывезли, потом вернули обратно, в «Черный дятел». По утверждению их родных и адвокатов, жизнь этих людей за решеткой превратилась в еще больший ад. А самое интересное — против них возбудили уголовные дела по 306-й статье УК РФ «Заведомо ложный донос».
Марсель Амиров (осужден за ДТП со смертельным исходом) — один из тех, кто рассказал об издевательствах на встрече с членами СПЧ. Если верить его рассказу, это происходило на протяжении трех лет. Все это время он сам был свидетелем унижений и избиений других осужденных. После встречи с членами СПЧ Марселя лишили законной возможности звонить близким по таксомату, он провел много времени в ШИЗО, подвергся, по его словам, избиению. Из колонии через адвоката он передал записку, в которой рассказывает, что ему вряд ли дадут выжить, и просит в случае его «внезапной» смерти переслать его письма в Москву, в Кремль.
Марсель Амиров
«Когда меня привезли обратно в ИК № 6, там подбросили два лезвия, тем самым сделав злостным нарушителем режима. В тот же день меня избили (хотели, чтобы я отказался от своих показаний). Но когда была проверка, то написали, что я сам себе нанес повреждения. Я объявил голодовку, на которой пробыл 21 день. Меня вывезли в ЛИУ № 1 (тюремная больница), там не лечили и не обследовали, а держали в ШИЗО. С 11 января 2022 года я в СИЗО № 2, где только пью воду, потому что мне не разрешают пользоваться индивидуальной посудой. И я снова в ШИЗО — якобы за то, что нецензурно выражался. Нарушения лепят одно за другим. Все, что происходит со мной, — месть за то, что я пожаловался на начальника. Они меня тут точно умертвят. Помогите мне. Каждый день на счету».
Амиров рассказывает, как к нему подходили оперативники Управления ФСИН по Кировской области, уговаривали его отозвать жалобы на пытки: «Ты ничего не докажешь». И ведь они оказались правы. Следователь Омутнинского межрайонного следственного отдела СУ СКР Махнева вынесла отказ в возбуждении уголовного дела по тем фактам, что сообщил Амиров. «Следствие критически относится к доводам Амирова о превышении сотрудниками колонии должностных полномочий, расценивает их как способ давления на администрацию с целью послабления режима». А в отношении Амирова следователь постановила выделить материалы по статье 306 УК «Заведомо ложный донос». Сам Марсель так описывает свое общение с Махневой: «Ей было неинтересно, что я рассказывал. Она все время торопила. Когда я называл факты, то говорила, что это ей не нужно».
Примерно такая же история произошла еще с пятью осужденными, рассказавшими нам о пытках. Местный СК отказал в возбуждении дел по тем фактам, что они изложили, а самих привлек по 306-й статье.
Из заявления одного из них (имя умышленно не называю во избежание еще больших репрессий) на имя уполномоченного по правам человека в Российской Федерации Татьяны Москальковой: «Разве может быть так, что шесть осужденных "с ровного места" наговорили на начальника колонии? Разве просто так называют его карателем № 1, а "Черный дятел" — страшным учреждением? Местные следователи его защищают. Я прошу вас только об одном — пусть приедет следственная группа из Москвы. Все мои показания можно проверить. Есть неопровержимые факты. Я назову фамилии пострадавших, что мне известны. Их много. Уверен, что следователям из Москвы они расскажут правду».
Беседа членов СПЧ с осужденными
Та же следователь Махнева вынесла отказ в возбуждении уголовного дела по сообщениям Петра Чемия. Он подал заявление в правоохранительные органы уже после своего освобождения.
— Я подробно изложил, как с 2012 по 2020 год подвергался в ИК № 6 насилию, — говорит Петр. — Знаете, что написали в отказе? Что опросили начальника и сотрудников колонии, и они мои слова не подтвердили. Это даже не смешно. Еще они опросили «активистов» (тех самых, на которых я указывал как на пытателей). Цитата: «Согласно пояснениям осужденных, отбывающих наказание в ИК № 6[31], сотрудниками колонии превышения должностных полномочий не допускается. Кто-либо из них очевидцем нанесения побоев Чемия не являлся».
Еще раз для понимания: следователь опросила именно тех сотрудников и тех «активистов», на которых Чемия указал как на своих мучителей. Они ответили: «Нет, не били и не пытали». И следователя это устроило! Но это еще не все. Чемия назвал фамилии тех, кого пытали при нем. Так вот, в постановлении об отказе в возбуждении дела эти фамилии искажены (умышленно?), написано, что таких осужденных в колонии нет и никогда не было. Между тем Чемия называл нам правильные фамилии, и эти люди есть в колонии, мы их видели, и нам они факты пыток подтвердили.
— Фамилии я называл по буквам, — говорит Петр. — Но, к примеру, вместо «Мадээ» они написали «Модеэ», вместо «Геталов» — «Гиталов» и т. д. Однако я ведь сообщил СК их должности (к примеру, завхоз), а также время и место. Труда установить этих людей не составляло.
10 декабря 2021 года в колонии «Черный дятел» умер 29-летний Константин Долгих (программист, осужденный за приобретение и хранение наркотиков). Официальная информация: покончил с собой. Мать настаивает, что его убили. Вот цитата из письма Константина, датированное 21 ноября 2021 года: «Прокурор приезжал, расспрашивал про ту "чудесную" колонию! Что тут происходит вообще. Но я не стал молчать и рассказал как есть».
Трагедия с Долгих случилась на следующий день после того, как я сообщила на встрече СПЧ с президентом о том, что мы получили сведения о пытках в Кировской колонии.
А Марсель Амиров за полгода получил 41 (!) взыскание, был больше 10 раз водворен в ШИЗО (до рассказа о пытках его портрет как одного из лучших работников колонии висел на доске почета, он получал премии и поощрения). Его лишили права на звонки близким. Его письма и жалобы «терялись», сам он, по словам адвоката, подвергался избиению.
Чтобы спастись, он проглотил несколько алюминиевых ложек (в надежде, что его вывезут в тюремную больницу). Его вывозили, но потом опять возвращали. И каждый раз он, по его словам, слышал, что ничего не докажет и что долго не протянет.
Константин Долгих (фото сделано на воле, предоставлено семьей покойного)
«Я лишена возможности поговорить с сыном по телефону с тех пор, как он дал показания о пытках, — пишет мать Амирова. — Я не могу отправить ему передачку. Я не могу получить сведения о здоровье сына, хотя он дал письменное согласие на то, чтобы медицинскую информацию о нем сообщали мне и Андрею Бабушкину».
Бабушкин послал несколько запросов по Амирову. Эстафету после смерти выдающегося правозащитника подхватила автор этих строк. За подписью главы СПЧ Валерия Фадеева пришло обращение во ФСИН с просьбой перевести Марселя в другой регион (по нашим сведениям, он в плохом состоянии, истощен, есть риск внезапной смерти). И вот получили ответ: оснований нет.
Одно из писем от Марселя, переданное им через адвоката, датировано 21 июня 2022 года. Он пишет про ИК № 6: «На меня вновь оказывают тотальное психологическое давление. Меня глушат музыкой[32]. Сотрудники[33] требуют от меня признать на предстоящем суде 306-ю статью. Они надеются, что доведут меня до самоубийства».
Кировские тюремные медики подали в суд на Марселя и взыскали с него 1432 рубля 6 копеек (во столько оценили материальный ущерб от актов членовредительства — бинты, вата и т. д.).
Единственный аргумент против Марселя, который я слышала из уст тюремщиков: «Да он же убийца, рецидивист». Да, Амирова приговорили к 14 годам лишения свободы. И это понятно: преступление должно быть наказано. Но как бы ужасно ни было то, что совершал человек, никто не может приговорить его к пыткам. Марселя в итоге осудили по статье 306 УК, приговорили к 1,5 года и отправили в ту же колонию, на пытки в которой он жаловался.
Жизнь по понятиям, а не по законам: как этот принцип запрещенной АУЕ рулит в российских колониях
Борьба с экстремистским и запрещенным в России движением АУЕ обернулась неожиданным скандалом. Впервые в истории современной России в 2022 году суд признал, что тюремщики сами используют криминальную субкультуру и деление заключенных на касты и что это — психологическая пытка.
«Кто по жизни?» — думаете, это фраза исключительно из лексикона «смотрящих»? Ошибаетесь! Ровно такой же вопрос фигурирует в… официальных документах сотрудников УФСИН по Кировской области. Давая характеристику конкретному арестанту, кировские надзиратели пишут в своих бумагах — «по жизни он такой-то». А еще они официально присваивают «низкий неформальный статус».
Все это доказал в суде бывший сенатор Совета Федерации, кандидат юридических наук Константин Цыбко, который отбывал наказание в кировских колониях (и испытал все на себе). Ему удалось сделать невозможное — собрать и задокументировать доказательства того, что тюремщики признают приоритет обычаев криминальной субкультуры над российским законодательством.
В 2022 году в России было возбуждено несколько десятков уголовных дел, связанных с запрещенным в РФ движением АУЕ. Их фигуранты — некие «положенцы», «смотрящие» и просто заключенные «отрицательной направленности». Казалось бы, хорошо, что правоохранители борются с криминальной субкультурой. В реальности же сотрудники ФСИН в отдельных регионах не только не борются с ней, но и активно ее используют в целях «перевоспитания» осужденных. Причем происходит такое в так называемых «красных» колониях, где порядки наводит исключительно администрация.
Для начала небольшой ликбез для тех читателей, кто не искушен в вопросах криминального мира и не подвержен тюремной романтике. Итак, с советских времен тюрьмы делились на «красные» и «черные»: в первых «рулит» администрация, во вторых — криминал. В «красных» осужденные живут якобы по закону, а в «черных» — по понятиям. Но мудрые эксперты (из числа как бывших сотрудников, так и осужденных) скажут, что деление это давно стало условным.
— И в «красных», и в «черных» есть касты, — рассказывает в прошлом сотрудник системы ФСИН Николай М. — Вот они в порядке убывания авторитета: «положенцы», «смотрящие», «блатные», «мужики», «шныри», «обиженные». Представители самой низшей касты находятся в униженном положении, в том числе они не могут есть за одним столом со всеми или пользоваться общей раковиной и даже санузлом.
«Так было раньше, но такого не может быть сегодня!» — хочется воскликнуть в ответ. Но, увы, материалы уникального судебного дела, о котором пойдет речь, подтверждают иное. А еще они свидетельствуют: администрация тюремного учреждения взаимодействует с представителями более авторитетной касты и указывает им, кого следует определять в низшую.
Вот выдержка из опроса свидетеля Петра Синева (отбывал наказание в Кировской ИК № 11) на историческом суде против сотрудников ФСИН, который состоялся в июле 2022 года:
«…— Кто решает, что человек стал "обиженным"?
— Технически происходит так. Администрация учреждения сообщает блатным, что в карантине находится новый осужденный с такой-то статьей, у него такое-то дело, и когда он придет в отряд, до него надо донести, как ему жить и что у него имеются определенные ограничения.
— Какие еще способы существуют, чтобы сделать человека "обиженным"?
— Прямой физический контакт с такими лицами. Например, взять продукты у "обиженного" означает стать таким же. Либо облить мочой.
— Совершить такое действие (облить мочой осужденного) может любой осужденный?
— Нет. Иначе тот, кто на это пойдет, тоже пострадает.
— Надо иметь определенный статус, чтобы позволить такие действия?
— Да. Более того, нужно, чтобы о данных намерениях были в курсе лица выше по статусу. Это обсуждается коллегиально. <…>
— Все, кто проходит по статье "Изнасилование", становятся "обиженными"?
— Нет. Можно договориться с "положенцем" в колонии, если осужденный администрации чем-то интересен.
— Так называемые блатные могут отказать администрации?
— Нет.
— Администрация может манипулировать ситуацией, определить, кто будет "обиженным"?
— Да.
— Насколько мучительно находиться в статусе "обиженного"?
— На таких осужденных оказывается тяжелейшее психологическое давление. И физически им тяжело, поскольку они выполняют самые трудные работы. С ними нельзя разговаривать и контактировать.
— Такой осужденный может зайти на кухню?
— Нет.
— Можно ли применить к "обиженному" сексуальное насилие?
— В первую очередь для этого "обиженные" и существуют.
— "Обиженный" и другие классы пользуются одной посудой?
— Нет. Все отдельно.
— Посуда — собственность администрации?
— Собственность колонии.
— Чем отличается посуда осужденных разных каст?
— Она отличается цветом. Также имеется отдельное окно для получения "обиженными" еды в столовой.
— То есть администрация колонии за государственные деньги приобретает отдельную посуду для "обиженных"?
— Да.
— Прошу обратить внимание суда, что за бюджетные деньги поддерживается незаконная в России система градации людей в колониях! В больнице, столовой сотрудники соблюдали данную градацию?
— Соблюдали. При посещении магазина, медчасти, стоматолога "обиженные" идут в последнюю очередь. Сотрудники и сами это соблюдали, и сообщали другим осужденным, мол, имейте в виду — вот этот теперь "обиженный"…»
Кроме живых рассказов в деле есть документы. Один из них — справка оперативного сотрудника, где напротив фамилии осужденного черным по белому стоит запись: «По жизни под вопросом». То есть оперативник тем самым фиксирует, что статус осужденного не установлен, под вопросом. И администрация имеет возможность определить этот статус и донести через приближенных активистов эту установку осужденным. Человек, получивший такое определение администрации, находится в постоянно подвешенном состоянии и за любое ослушание может быть переведен решением администрации в «шныри» или «обиженные».
— При этом статья, по которой он осужден, и его сексуальная ориентация не имеют значения, — говорит наш эксперт. — В современных тюремных реалиях финансово обеспеченные осужденные за изнасилование или педофилию запросто могут избежать в колонии судьбы «обиженного», а «порядочный» арестант, неугодный начальству колонии, административным решением может быть обращен в «обиженного».
Но все это сложно понять без реальных историй. И вот вам одна из них. Ее герой — бывший сенатор Константин Цыбко (осужден за взятку, вину не признал и продолжает обжалование приговора), которого сразу же невзлюбила администрация кировской колонии, куда он попал отбывать наказание. Замечу — именно администрация, а не осужденные. Последние как раз приняли его хорошо, поскольку человек он воспитанный, образованный, знает законы («порядочный арестант»). Но как раз идеальное знание законов и в особенности прав осужденных стало главной проблемой для Цыбко. Редко какой надзиратель, предъявляя требования осужденным, может сослаться на норму документа. Да что там — руководители учреждений «плавают» в нормативной базе и опираются только на собственный опыт и мировоззрение, а не на знание закона. А что делают с теми, кто им напоминает об этом (о законе)? Их наказывают. И лучшим способом для этого считается использование обычаев криминальной субкультуры в целях присвоения низкого социального статуса.
За первые два месяца пребывания Цыбко в кировской колонии его трижды помещали в штрафной изолятор (ШИЗО), вынесли девять дисциплинарных взысканий, дважды признали злостным нарушителем порядка и дважды перевели в так называемые строгие условия отбывания наказания (СУОН), где содержатся самые опасные осужденные.
В свою очередь Цыбко в течение тех же двух месяцев в общей сложности 43 дня провел на голодовке, объявленной в качестве протеста против административного давления. При этом он смог самостоятельно, без помощи адвокатов, в условиях изоляции от руки написать несколько десятков жалоб в прокуратуру, а также обратиться с административным иском в суд. Итогом этого противостояния стала полная победа кандидата юридических наук над всей бюрократической махиной УФСИН по Кировской области. Все незаконно примененные к Цыбко взыскания были отменены, а объявленные им голодовки после проверок прокуратуры были признаны обоснованными. В результате инспекций надзорными органами были выявлены грубейшие нарушения со стороны администрации учреждения в отношении Цыбко, начальник учреждения и несколько его замов потеряли свои должности.
И тюремщики решили давить на непокорного сенатора через приближенных к администрации осужденных-«активистов». Учитывая, что в колонии, где отбывал наказание Цыбко, администрация не смогла найти желающих выполнить такой «заказ», экс-сенатора перевели в туберкулезную больницу на территории соседней колонии. Как сейчас хорошо известно: именно тюремные больницы стали пыточными центрами ломки осужденных.
Экс-сенатора в тюремной больнице ЛИУ № 12 поместили в одну палату с особо опасным рецидивистом (у него почти 20-летний тюремный стаж) неким Афлятуновым. Для понимания: совместное содержание впервые осужденных и закоренелых уголовников категорически запрещено законом, и именно поэтому в России есть отдельные колонии для «первоходов» и «второходов». Особо опасные рецидивисты в больницах должны содержаться в изолированных от основной массы осужденных помещениях камерного типа. Но для Афлятунова администрацией ЛИУ № 12 было сделано исключение (что незаконно).
Распорядился о том, чтобы Цыбко содержался совместно с Афлятуновым, тогдашний начальник ЛИУ № 12 Новиков (впоследствии ставший замначальника УФСИН по Кировской области).
Рецидивист, пользуясь расположением администрации, попытался заставить экс-сенатора подчиняться и ежедневно угрожал ему расправой. Когда словесное давление («по фене») не сработало, санитары больницы поставили Афлятунову бадью, куда он несколько дней мочился. Учитывая, что матерый уголовник очевидно готовил провокацию, Цыбко потребовал у персонала учреждения соблюдать санитарные нормы и выносить из палаты зловонную емкость. Реакции не последовало.
В один из дней, после очередной «назидательной» беседы сотрудника администрации с Цыбко о вреде жалоб на тюремщиков рецидивист Афлятунов беспрепятственно появился в столовой больницы со своей зловонной бадьей и попытался выплеснуть на сенатора ее содержимое. Сделать это ему Цыбко не позволил.
Начальник ЛИУ № 12 Новиков немедленно заступился за рецидивиста, а кандидат наук Цыбко получил взыскание за то, что перечил Афлятунову. Сенатора поместили в одиночную камеру тюремного типа. Когда Цыбко обжаловал это взыскание, уже сидя в одиночке, ему пригрозили, что за это администрация может присвоить ему низкий неформальный статус («шнырь» или «обиженный»), пока он изолирован от общей массы и не имеет возможности это опровергнуть.
Через два месяца начальник колонии Новиков оформил справку, в которой присвоил экс-парламентарию «низкий неформальный статус». Но ни Цыбко не признал этот статус, ни осужденные в колонии не признали решение Новикова. В итоге, когда Цыбко вышел из ШИЗО, он был с уважением принят в коллективе осужденных.
Кстати, прокуратура проводила проверку по факту нападения Афлятунова на Цыбко. Показательно, что действия сенатора по защите от Афлятунова в результате были признаны законными, а Афлятунов освобожден от административной ответственности за хулиганство с формулировкой, что моча не попала на Цыбко (в редакции автора имеется копия результатов прокурорской проверки).
Цитата из решения Кирово-Чепецкого районного суда Кировской области (в распоряжении автора):
«В наказание за неповиновение авторитетному осужденному особо опасному рецидивисту Афлятунову в отношении Цыбко администрацией ЛИУ-12 и ИК-11 были вынесены незаконные взыскания и его в течение 6 месяцев содержали в помещениях камерного типа и в ШИЗО… В ЛИУ-12 истец также был переведен из больничной палаты терапевтического отделения, где должен был проходить лечение, на 90 дней в камеру тюремного типа якобы для обеспечения его личной безопасности, хотя с заявлением об обеспечении его безопасности он не обращался. В свою очередь Афлятунов все это время продолжал содержаться в комфортных условиях в палате терапевтического отделения, получал надлежащую медпомощь».
Замечу, что камера ШИЗО — это каменный мешок, где нет ни телевизора, ни холодильника, ни кипятильника, на прогулки выводят в крошечный дворик раз в день на час… А главное — человек там содержится один. Полгода одиночки за то, что не согласился подчиниться криминальным обычаям?
Интересно, что говорила на суде представитель ФСИН России Наталья Муклиева. По поводу помещения Цыбко в палату с рецидивистом: мера якобы вынужденная, в тюремной больнице не было мест. По поводу помещения Цыбко в одиночку: якобы он был очень конфликтный, находился в неустойчивом психоэмоциональном состоянии, вызванном, цитирую, «нежеланием употреблять сбалансированную пищу в столовой ЛИУ». Честно признаюсь: строчку про питание прочитала несколько раз. Ну никак не хотелось верить, что ФСИН такое может заявлять на суде.
Как бы то ни было, суд вынес решение в пользу Цыбко и даже присудил ему компенсацию морального вреда 200 000 рублей. Уникальный пример, когда российские институты правовой защиты осужденных стали эффективным средством защиты от криминально-административного беспредела в стенах колонии.
— Ситуация фантастическая, — говорит юрист Дмитрий Кравченко, автор научных трудов по психологической пытке. — Цыбко проявил невероятное мужество в борьбе с так называемой уголовно-исправительной системой, пока находился за решеткой (позднее был переведен из колонии на исправительные работы). В общей сложности нарушения его прав установлены более 50 прокурорскими проверками и 15 выигранными судебными исками (отменяли различные взыскания и прочие неправомерные действия в отношении него со стороны администрации). Но даже это не останавливало сотрудников кировских колоний. Они как бы показывали: делай что хочешь, тебе ничто не поможет — ты будешь страдать. Административный произвол вопреки всякому закону — это типичный вид воздействия при психологической пытке. Так же, как и лишение социальных связей (помещение в ШИЗО), создание у человека постоянного страха (например, угрозы), применение к нему абсурдных правил, попытки понижения социального статуса и т. д. И, удовлетворяя иск Константина Валерьевича о незаконном психологическом воздействии, основанный на нормах российского и международного права, суд такую трактовку поддержал.
Я не представляю, чтобы этого мог добиться еще кто-то, кроме него. Обычный человек или сломался бы, или просто не смог бы ничего доказать. Потому что психологическая пытка, в отличие от физической, не оставляет видимых следов, и подтвердить ее очень непросто, хотя она применяется гораздо чаще. Цыбко помогли его упорство и знания в юриспруденции. В иске, который он составил, есть позиции международного права относительно психологической пытки.
Весной 2020 года специальный докладчик ООН подготовил доклад о психологической пытке. Там сказано, что «психологическая пытка» включает все методы, техники и условия, которые предназначены или разработаны для преднамеренного причинения сильной психической боли или страдания без причинения или создания эффекта сильной физической боли или страдания.
Профильные исследователи убеждены, что пытка психологическая иногда страшнее, чем физическая. Жить в постоянном страхе, месяцами находиться в одиночестве — для некоторых категорий людей это еще хуже, чем если бы били каждый день.
Для чего россиянам знать про то, что творится с криминальной субкультурой в колониях? Во-первых, от тюрьмы и от сумы никто не застрахован — и это правда. Во-вторых, для понимания того, что в ряде регионов с запрещенной АУЕ не борются, а виртуозно ее используют. Лицемерие, где бы оно ни было, — страшная штука.