Текст «Кому на Руси жить хорошо» печатается по пятому тому «Полного собрания сочинений и писем Н. А. Некрасова в пятнадцати томах» (Л.: Наука, 1981–2000).
Впервые опубликовано:
«Пролог» – Современник. 1866. № 1;
«Поп» – Отечественные записки. 1869. № 1;
«Сельская ярмонка» – Отечественные записки. 1869. № 2;
«Пьяная ночь» – там же;
«Счастливые» – Отечественные записки. 1870. № 2;
«Помещик» – там же.
После публикации первой части Некрасов, обдумывая дальнейший план работы, 26 февраля 1870 года обратился с письмом к поэту А. М. Жемчужникову, мнение которого высоко ценил: «Напишите мне, пожалуйста, Ваше мнение о последних главах „Кому на Руси жить хорошо“ во 2 № „Отечественных записок“. Продолжать ли эту штуку? Еще впереди две трети работы».
Жемчужников отвечал: «Две последние главы вашей поэмы „Кому на Руси жить хорошо“, и в особенности „Помещик“, – превосходны. Поверьте, что я не желаю расточать перед Вами учтивость и комплименты. Вы желаете узнать мое мнение, и я сообщаю Вам его правдиво и серьезно. Эта поэма есть вещь капитальная, и, по моему мнению, в числе Ваших произведений она занимает место в передовых рядах. Основная мысль очень счастливая; рама обширная, вроде рамы „Мертвых душ“. Вы можете поместить в ней очень много. Продолжайте; без всякого сомнения продолжайте! И не торопитесь окончить, и не суживайте размеров поэмы. Как из Вашего вопроса: продолжать ли поэму, так и из разных других современных литературных признаков, я заключаю, что Вы не находите вокруг себя несомненной, энергичной поддержки. Не обращайте на это внимания и делайте свое дело… В первый раз я не мог прочесть всего без остановки, спокойно. Я несколько раз вскакивал со стула и прерывал чтение в избытке удовольствия. Глава „Помещик“ мне понравилась особенно, как я уже сказал. Не буду перечислять тех мест в обеих главах, которые, по моему мнению, в особенности хороши, но укажу только на одно превосходное место; а именно – на три стиха: удар искросыпительный и проч., именно потому, что я прочел неодобрительный отзыв об этих трех стихах. Рецензент высказал здесь, по моему убеждению, поразительное непонимание. Этот крепостнический пафос, до которого незаметно для себя самого дошел Ваш помещик; эта лирическая высота, на которой он очутился так неожиданно и так некстати и с которой, опомнившись, сейчас же поспешил сбежать вниз, – это великолепно!»
Жемчужников прав: критические отклики на первую часть действительно не могли вдохновить Некрасова. В. Г. Авсеенко называл ее «длинной и водянистой вещью», которую «даже ревностнейшие друзья и поклонники г. Некрасова отнесли… к числу неудачнейших произведений их любимого поэта». Критик отмечал ее фельетонный характер, считая, что поэзия Некрасова является иллюстрацией «идей петербургского журнализма» и в изображении жизни слепо следует «квазинародной литературе» Решетниковых и Успенских.
Критик «Нового времени» В. П. Буренин снисходительно отнесся к «Последышу», а главы первой части назвал «слабыми и прозаичными в целом, беспрестанно отдающими пошлостью и только местами представляющими некоторые достоинства». «Рубленые стихи» ее «режут ухо прозаичностью».
Иначе подошел к оценке эпопеи обозреватель «Киевского телеграфа». Он отмечал правдивость Некрасова в освещении народной жизни: «…Поэт перестал бы быть верным истине, потому что светлые явления в простонародье чрезвычайно редки, а поэзия, по справедливому выражению одного нашего писателя, заключается в правде жизни». Цитируя речь Якима Нагого, рецензент писал: «Сколько здравого смысла и жизненной правды заключается в этих немногих словах и сколько снисходительности и сочувствия могут вселить эти строки к простому и незатейливому горю крестьянина, которое, однако, вследствие его невежества, находит исход только в пьянстве».
Нельзя не заметить, что и в этом, будто бы положительном, отзыве проявляется поразительная критическая глухота к эпической широте в освещении Некрасовым народной темы. Поэма трактуется как рядовое обличительное произведение в духе старой «натуральной школы». Критик не видит масштабности созданных Некрасовым народных характеров, жизнеутверждающего пафоса изображаемых им народных картин.
Отмечается как недостаток и свойственная природе эпического повествования композиционная рыхлость и расслабленность поэмы. Один из критиков пишет: «Поэма эта несколько растянута, в ней вы встречаете многие сцены совершенно излишние, мешающие общему впечатлению, напрасно утомляющие читателя и тем немало вредящие цельности впечатления. Но при всем том поэма Некрасова имеет неотъемлемые достоинства; в ней столько чувства, столько глубокого понимания жизни, что как-то невольно забываются все мелкие недостатки. Многие сцены этой поэмы прочувствованы и выражены так ярко и сильно, что невольно пробегаешь их по нескольку раз, и чем больше вчитываешься в них, тем прекраснее они кажутся».
Обратим внимание: критик противоречит сам себе, ведь полное понимание жизни как раз и достигается за счет полноты ее охвата вследствие нежесткой, расслабленной композиции произведения. Не замечает критика и подлинного пафоса Некрасова, подчеркивая в качестве достоинства в его произведении авторские симпатии к «несчастному русскому народу». Такое приземленное и одностороннее восприятие поэзии Некрасова вообще и «Кому на Руси жить хорошо» в частности опровергал Достоевский в «Дневнике писателя за 1877 год»: «Он болел о страданиях его (народа. – Ю. Л.) всей душою, но видел в нем не один лишь униженный рабством образ, звериное подобие, но мог силой любви своей постичь почти бессознательно и красоту народную, и силу его, и ум его, и страдальческую кротость его и даже частию уверовать и в будущее предназначение его».
На столбовой дороженьке… – Столбовой дорогой назывался почтовый тракт с верстовыми столбами.
Семь временнообязанных… – Реформой 1861 года земля признавалась собственностью помещика, а не крестьянина, и крестьяне должны были выкупать у него усадебную землю и полевые наделы. Переход к выкупу полевого надела зависел не от желания крестьян, а от воли помещика. Крестьяне, не перешедшие на выкуп земли, назывались временнообязанными, так как обязаны были нести все повинности в пользу помещика, как и при крепостном праве. Выкуп земли крестьянами затянулся на многие годы и был отменен лишь аграрной реформой П. А. Столыпина в 1906 году.
Подтянутой губернии <…> Неурожайна тож… – Примечательно, что, показывая через эти названия тяжелое положение крестьянства в пореформенное время, Некрасов пользовался не только услугами собственного воображения. Такие названия деревень ему подсказывала и сама жизнь. В Ярославской губернии, например, были деревни Горелово, Погорелово, Пожарово, Гари, Голодухино, Дымоглотово. В Нижегородской губернии – Горелово, Заплатино, Дырино, Несытово.
Прием символической характеристики с помощью говорящих названий употреблялся и в устном народном творчестве. В «Пословицах русского народа», собранных В. И. Далем, встречаются, например, такие поговорки: «Обыватель Голодалкиной волости, села Обнищухина».
Сошлися и заспорили… – Здесь и далее ощутимы переклички «Пролога» со сказкой «Правда и Кривда», где возникает спор о том, чем лучше жить, Правдой или Кривдой, и в поисках ответа на вопрос герои сказки пускаются в путешествие.
Мужик что бык: втемяшится <…> Всяк на своем стоит! – В стихах используются пословицы и поговорки: «Мужик что бык – упрется, не своротишь», «У упрямого на голове хоть кол теши!», «Хоть кол на голове теши – он все свое».
Так просто с недоуздочком… – Недоуздочек – узда без удил.
Так шли, куда не ведая… – Сказочный мотив: «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что» – название одной из народных сказок.
Когда б им баба встречная, Корявая Дурандиха… – На Руси существовало поверье: если встретится женщина, то в предпринятом пути успеха не будет.
Хлестнула ведьма мерина… – «Ведьма, колдунья в деревнях XIX–XX вв. как бы персонифицирует беды, опасности и случайности, подстерегающие и преследующие крестьян. Часто ведьма является в образе женщины-всадницы» (см.: Власова М. Новая абевега русских суеверий. СПб., 1995. С. 70–78).
Ой тени! тени черные!.. <…> Нельзя поймать-обнять… – Стихи основаны на загадках про тень: «Что с земли не поднимешь?», «Что глазами видеть можно, а руками взять нельзя?», «Чего не догонишь?» Тень – распространенная форма появления домового, особенно духа лесной избушки, хозяина лесного жилья, который может «шутить» над людьми, останавливающимися в лесу на ночлег. Появление домового-тени – дурное предзнаменование (Власова М. Указ. соч. С. 323).
Ну! леший шутку славную Над нами подшутил! – «Леший „водит“, сбивает с пути людей, пугает их шумом, хохотом, свистом… Кознями лешего крестьяне объясняли непонятные, трагические происшествия; в тех случаях, когда человек без видимой причины долго блуждал в лесу, говорили, что он попал „на дорогу лешего“, которая и увела его прочь с человеческих путей» (Власова М. Указ. соч. С. 211–212).
Косушки по три выпили… – Косушка – полбутылки водки.
Потом кукушка старая <…> Кому-то куковать! – По кукованию кукушек гадают о сроке наступления смерти. Когда слышат весной первую кукушку, стараются быть веселыми и позванивать имеющимися в кармане монетами или ключами – тогда весь год будешь счастливым, веселым и не иметь нужды в деньгах (Славянская мифология. М., 1995. С. 237).
Слетелися семь филинов… – «Эта птица в народе считается пагубною, потому что предвещает несчастье» (Забелин М. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М., 1989. С. 281).
И ворон, птица умная… – Ворон в народных представлениях – нечистая, зловещая птица, живущая сто лет и владеющая тайнами: предсказывает смерть, войну, дает советы героям в былинах, в сказках указывает клад, в песнях приносит матери весть о гибели сына. Ворона считают нечистым оттого, что он связан с дьяволом. В народном восприятии ворон связывается с войной и кровопролитием. Если ворон каркает над головой путника, путник скоро умрет (Славянская мифология. С. 116–117).