Изменяют наслаждения,
Жить не значит – пить и есть.
В мире лучше есть стремления,
Благородней блага есть.
Презирай пути лукавые:
Там разврат и суета.
Чти заветы вечно правые
И учись им у Христа.
Эти же два пути, пропетые над Русью ангелом милосердия в «Пире на весь мир», открываются теперь перед русским народом, празднующим поминки по крепям и встающим перед выбором.
Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.
Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую:
Каким идти?
Эта песня звучит над Русью оживающей из уст посланника самого Творца, и судьба народная будет прямо зависеть от того, на какой путь выйдут странники после долгих блужданий и петляний по русским проселкам.
Пока же поэта радует лишь само желание народа искать правду. А направление этих поисков, соблазн богатством в самом начале пути не может не вызвать горькой иронии. Поэтому сказочный сюжет «Пролога» характеризует еще и невысокий уровень крестьянского сознания, стихийного, смутного, с трудом пробивающегося к всеобщим вопросам. Мысль народная еще не обрела четкости и ясности, она еще слита с природой и выражается подчас не столько в слове, сколько в действии, в поступке: вместо размышления в ход пускаются кулаки.
Мужики еще живут по сказочной формуле: «поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что».
Идут, как будто гонятся
За ними волки серые,
Что дале – то скорей.
…
Наверно б, ночку целую
Так шли – куда, не ведая…
Не потому ли и нарастает в «Прологе» тревожный, демонический элемент. «Баба встречная», «корявая Дурандиха», на глазах у мужиков превращается в хохочущую ведьму. А Пахом долго умом раскидывает, пытаясь понять, что с ним и его спутниками случилось, пока не приходит к выводу, что «леший шутку славную» над ними подшутил.
В поэме возникает комическое сравнение спора мужиков с боем быков в крестьянском стаде. И заблудившаяся с вечера корова пришла к костру, уставила глаза на мужиков,
Шальных речей послушала
И начала, сердечная,
Мычать, мычать, мычать!
На губительность спора, перерастающего в нешуточную драку, откликается природа, причем в лице не столько добрых, сколько зловещих ее сил, представителей народной демонологии, зачисленных в разряд лесной нечисти. На спорящих странников слетаются взглянуть семь филинов: с семи больших дерев «хохочут полунощники».
И ворон, птица умная,
Приспел, сидит на дереве
У самого костра,
Сидит и черту молится,
Чтоб до смерти ухлопали
Которого-нибудь!
Переполох нарастает, ширится, охватывает весь лес, и, кажется, сам «дух лесной» хохочет, смеется над мужиками, отзывается на их перепалку и побоище злорадными намерениями.
Проснулось эхо гулкое,
Пошло гулять-погуливать,
Пошло кричать-покрикивать,
Как будто подзадоривать
Упрямых мужиков.
Конечно, авторская ирония в «Прологе» добродушна и снисходительна. Поэт не хочет строго судить мужиков за убогость и крайнюю ограниченность их представлений о счастье и счастливом человеке. Он знает, что эта ограниченность связана с суровыми буднями жизни крестьянина, с такими материальными лишениями, в которых само страдание принимает порой бездуховные, уродливо-извращенные формы. Это случается всякий раз, когда народ лишается хлеба насущного. Вспомним прозвучавшую в «Пире» песню «Голодная»:
Стоит мужик —
Колышется,
Идет мужик —
Не дышится!
С коры его
Распучило,
Тоска-беда
Измучила…
И для того чтобы оттенить ограниченность крестьянского понимания счастья, Некрасов сводит странников уже в первой части поэмы-эпопеи не с помещиком и не с чиновником, а с попом. Священник, лицо духовное, по образу жизни наиболее близкое к народу, а по долгу службы призванное хранить тысячелетнюю национальную святыню, очень точно сжимает смутные для самих странников представления о счастье в емкую формулу.
– В чем счастие, по-вашему?
Покой, богатство, честь —
Не так ли, други милые? —
Они сказали: «Так»…
Конечно, от этой формулы сам священник иронически отстраняется: «Это, други милые, счастие по-вашему!» А затем с наглядной убедительностью опровергает всем жизненным опытом наивность каждой ипостаси этой триединой формулы: ни «покой», ни «богатство», ни «честь» не могут быть положены в основание истинно человеческого, христианского понимания счастья.
Рассказ попа заставляет мужиков над многим призадуматься. Расхожая, иронически-снисходительная оценка духовенства обнаруживает тут свою неправду. По законам эпического повествования поэт доверчиво отдается рассказу попа, который строится таким образом, что за личной жизнью одного священника поднимается и встает во весь рост жизнь всего духовного сословия. Поэт не спешит, не торопится с развитием действия, давая герою полную возможность выговорить все, что лежит у него на душе. За жизнью священника открывается на страницах поэмы-эпопеи жизнь всей России в ее прошлом и настоящем, в разных ее сословиях. Здесь и драматические перемены в дворянских усадьбах: уходит в прошлое старая патриархально-дворянская Русь, жившая оседло, в нравах и обычаях близкая к народу. Пореформенное прожигание жизни и разорение дворян разрушило вековые ее устои, уничтожило старую привязанность к родовому деревенскому гнезду. «Как племя иудейское», рассеялись помещики по белу свету, усвоили новые привычки, далекие от русских нравственных традиций и преданий.
В рассказе попа развертывается перед глазами смекалистых мужиков «цепь великая», в которой все звенья прочно связаны: тронешь одно – отзовется в другом. Драма русского дворянства тянет за собою драму в жизнь духовного сословия. В той же мере эту драму усугубляет и пореформенное оскудение мужика.
Деревни наши бедные,
А в них крестьяне хворые
Да женщины печальницы,
Кормилицы, поилицы,
Рабыни, богомолицы
И труженицы вечные,
Господь прибавь им сил!
Не может быть спокойно духовенство, когда бедствует народ, его поилец и кормилец. И дело тут не только в материальном оскудении крестьянства и дворянства, влекущем оскудение духовного сословия. Главная беда священника в другом. Несчастья мужика приносят глубокие нравственные страдания чутким людям из духовенства: «С таких трудов копейками живиться тяжело!»
Случается, к недужному
Придешь: не умирающий,
Страшна семья крестьянская
В тот час, как ей приходится
Кормильца потерять!
Напутствуешь усопшего
И поддержать в оставшихся
По мере сил стараешься
Дух бодр! А тут к тебе
Старуха, мать покойника,
Глядь, тянется с костлявою,
Мозолистой рукой.
Душа переворотится,
Как звякнут в этой рученьке
Два медных пятака!
В исповеди попа говорится не только о тех страданиях, которые связаны с общественными «нестроениями» в стране, находящейся в глубоком национальном кризисе. Эти «нестроения», лежащие на поверхности жизни, должны быть устранены, против них возможна и даже необходима праведная общественная борьба. Но есть еще и другие, более глубокие противоречия, связанные с несовершенством самой природы человеческой. Именно эти противоречия обнаруживают суетность и лукавство людей, стремящихся представить жизнь как сплошное удовольствие, как бездумное упоение богатством, честолюбием, самоуспокоенностью, оборачивающейся равнодушием к ближнему. Поп в своей исповеди наносит сокрушительный удар тем, кто исповедует подобную мораль. Рассказывая о напутствиях больным и умирающим, священник говорит о невозможности душевного спокойствия на этой земле для человека, неравнодушного к ближнему своему:
Иди – куда зовут!
Идешь безотговорочно.
И пусть бы только косточки
Ломалися одни, —
Нет! всякий раз намается,
Переболит душа.
Не верьте, православные,
Привычке есть предел:
Нет сердца, выносящего
Без некоего трепета
Предсмертное хрипение,
Надгробное рыдание,
Сиротскую печаль!
Аминь!.. Теперь подумайте,
Каков попу покой?..
Получается, что совершенно свободный от страдания, «вольготно, счастливо» живущий человек – это человек тупой, равнодушный, ущербный в нравственном отношении. Жизнь не праздник, а тяжелый труд, не только физический, но и духовный, требующий от человека самоотречения. Ведь такой же идеал утверждал и сам Некрасов в стихотворении «Памяти Добролюбова», идеал высокой гражданственности, отдаваясь которому невозможно не жертвовать собой, не отвергать сознательно «мирские наслажденья». Не потому ли и поп потупился, услышав далекий от христианской правды жизни вопрос мужиков – «сладка ли жизнь поповская», – и с достоинством православного служителя обратился к странникам:
… Православные!
Роптать на Бога грех,
Несу мой крест с терпением…
И весь рассказ его – это, по сути, образец того, как может нести крест каждый человек, готовый жизнь положить «за други своя».
Урок, преподанный странникам священником, еще не пошел им впрок, но тем не менее внес смуту в крестьянское сознание. Мужики дружно ополчились на Луку:
– Что, взял? башка упрямая!
Дубина деревенская!
Туда же лезет в спор!
«Дворяне колокольные —