Смертельно больной Некрасов, стремясь закрепить созревший в его воображении замысел финала, специально указывал, что финал этот сюжетно связан с главой «Последыш» и должен идти после нее. Что же касается подзаголовка «Крестьянки» «из третьей части», то, как справедливо полагает В. Г. Прокшин, «работа над эпопеей продолжалась, и порядок расположения частей Некрасов мог изменить, подобно тому как это сделал Лермонтов в окончательном варианте романа „Герой нашего времени“, не посчитавшись с последовательностью создания и публикаций вошедших в него частей». Такой же точки зрения, правда иначе аргументированной, придерживался другой авторитетный исследователь Некрасова – Б. Я. Бухштаб.
После «Крестьянки» в поэме намечается очевидный поворот в направлении народных поисков. Внимание странников переключается от персональных «счастливцев» к народному миру в целом. На вопрос Власа в «Последыше»: «О чем же вы хлопочете?» – странники отвечают не привычной формулой спора, а совсем иной:
Мы ищем, дядя Влас,
Непоротой губернии,
Непотрошеной волости,
Избыткова села!
Теперь у Некрасова предстанет в движении и развитии, в духовном становлении и росте не отдельная народная индивидуальность, а собирательный образ крестьянского мира.
В «Последыше» мужики деревни Большие Вахлаки разыгрывают после реформы «камедь» подчинения выжившему из ума князю Утятину, соблазнившись посулами его наел едников-сыновей. Некрасов создает сатирический образ тех полукрепостнических отношений, которые установились между помещиками и крестьянами после реформы 1861 года, когда крестьяне на многие десятки лет остались в фактической зависимости от господ. В начале «Последыша» вновь звучит сквозная в эпопее тема народного богатырства:
«Прокосы широчайшие! —
Сказал Пахом Онисимыч. —
Здесь богатырь народ!»
Смеются братья Губины:
Давно они заметили
Высокого крестьянина
Со жбаном – на стогу;
Он пил, а баба с вилами,
Задравши кверху голову,
Глядела на него.
Со стогом поравнялися —
Все пьет мужик! Отмерили
Еще шагов полета,
Все разом оглянулися:
По-прежнему, закинувшись,
Стоит мужик; посудина
Дном кверху поднята…
Так создается почти скульптурный памятник, олицетворяющий неистощимую силу и мощь крестьянского мира. Но в резком контрасте с этим мажорным вступлением оказывается поведение мужиков, играющих роль добровольных рабов перед напоминающим Лихо Одноглазое вымороченным князем Утятиным.
Вначале эта «камедь», эта фальшивая игра в покорность вызывает улыбку читателя. Тут есть и артисты вроде мнимого бурмистра Клима Лавина, с каким-то упоением входящего в назначенную ему роль:
«Отцы!» – сказал Клим Яковлич
С каким-то визгом в голосе,
Как будто вся утроба в нем
При мысли о помещиках
Заликовала вдруг…
Но чем долее продолжается игра, тем чаще в ней проскальзывают черты правдоподобия. Возникает сомнение: игра ли это? Уж слишком похожа она на правду. Сомнение подтверждается как словами Пахома: «Не только над помещиком, Привычка над крестьянином Сильна», – так и реальными поступками вахлаков. Вот мужики идут посмотреть на комедию, которая будет разыграна с приездом князя Утятина, но встают «почтительно поодаль от господ». Вот Клим входит в очередной раж и произносит очередную фальшивую, верноподданническую речь, но у дворового человека вместо смеха «слезы катятся по старому лицу». А рядом с этими непроизвольными проявлениями холопства встает холопство Ипата – уже по призванию и убеждению. Да и самый главный шут Клим Лавин в минуту откровения говорит:
Эх, Влас Ильич! где враки-то?
…
Не в их руках мы, что ль?..
Временами комедия превращается в жестокую, трагическую игру, убийственно действуя на Агапа Петрова – человека с проснувшимся и еще не окрепшим чувством собственного достоинства. И если сперва вахлакам кажется, что они потешаются над помещиком, то вскоре выясняется, что в действительности они унижают самих себя. Неспроста говорит мудрый Влас разыгравшемуся шуту Климке Лавину:
Бахвалься! А давно ли мы,
Не мы одни – вся вотчина…
(Да… все крестьянство русское!)
Не в шутку, не за денежки,
Не три-четыре месяца,
А целый век… Да что уж тут!
Куда уж нам бахвалиться,
Недаром Вахлаки!
Против мужиков оборачивается их наивная вера в сыновей князя Утятина, «гвардейцев черноусых», посуливших за вахлацкую комедию поёмные луга. Умирает Последыш,
А за луга поемные
Наследники с крестьянами
Тягаются доднесь…
Сюжетно «Пир на весь мир» – продолжение «Последыша»: вахлаки после смерти князя Утятина справляют «поминки по крепям». Но по существу в «Пире» изображается принципиально иное состояние мира. Это уже проснувшаяся и разом заговорившая народная Русь. В праздничный пир духовного пробуждения вовлекаются новые и новые герои: весь народ поет песни освобождения, вершит суд над прошлым, оценивает настоящее и начинает задумываться о будущем. Далеко не однозначны эти песни на всенародной сходке. Иногда они контрастны по отношению друг к другу, как, например, рассказ «Про холопа примерного – Якова верного», рисующий холопский путь протеста против господского святотатства, и легенда «О двух великих грешниках», в которой народ пытается найти христианское оправдание самым крайним формам борьбы с растлителями народных святынь. В уныние приводит народный мир рассказ о грехе крестьянина Глеба, предавшего своих же братьев мужиков. Об осознании непростительности такого греха свидетельствует та беспощадность, с которой вахлаки теперь преследуют другого предателя – Егорку Шутова.
Однако сама противоречивость и пестрота исполняемых народом песен, сама их разноголосица свидетельствует, что та «песня», которая объединит проснувшуюся и освободившуюся от крепей народную Русь, еще не созрела в народных сердцах – она еще впереди.
Но именно на волне народного духовного подъема входит в поэму последний «народный заступник» в поэзии Некрасова. Из многоголосья спорящих, сталкивающихся друг с другом, подчас разноречивых народных песен, поднимаясь над ними, начинают звучать песни Гриши Добросклонова, народного интеллигента, из которого несколько поколений русских читателей и почитателей Некрасова пытались сделать революционера. Как-то не принималось во внимание, что Некрасов приступил к работе над образом Гриши Добросклонова в период разгрома народников-вспышкопускателей, тщетно пытавшихся путем так называемой летучей пропаганды звать Русь к топору. Как-то забывалось, что именно ко второй половине 1870-х годов на смену «ряженым» ходокам в народ с революционными целями пришла новая смена русской интеллигенции из земских учреждений: школ, больниц, агрономических обществ, сельского духовенства. Их целью была повседневная и кропотливая созидательная работа по культурному подъему деревни. С надеждой присматривался к этой молодежи Некрасов. В своей поэме он попытался дать идеальный образ нового русского интеллигента, целиком отдающего себя народному служению, живущего «для счастия Убогого и темного Родного уголка». Этот тип счастливца-жизнеустроителя во многом перекликается с Якимом Нагим и Ермилой Гириным, несет в своей душе что-то от Савелия, что-то от Матрены или своего крестного отца – деревенского Власа-старосты. В характере нового общественного деятеля Некрасов еще решительнее подчеркивает народно-христианские его истоки, ориентируется на традиции отечественного благочестия.
Создавая образ Гриши Добросклонова, поэт, по-видимому, держал в уме в качестве одного из его прототипов не только личность Добролюбова, но и свойственную русскому идеалу святости преобладающую черту – добротолюбие, неискоренимое убеждение, что не может быть истинной веры и истинной святости без добрых дел.
Некрасов конечно же был знаком с житием очень чтимого на Руси святителя Тихона Задонского, которое издавалось при жизни поэта неоднократно – дважды в 1862 году, затем – в 1866-м. Наконец, в 1873 году в Петербурге вышел труд В. Михайловского «Святой Тихон, епископ воронежский и задонский». Не исключено, что некоторые подробности и штрихи его жития Некрасов использовал в описании детских и юношеских лет Григория Добросклонова. Св. Тихон родился в 1724 году в селе Короцке Валдайского уезда Новгородской губернии, в доме бедного дьячка Савелия Кириллова. Семья его терпела страшную нужду и спасалась от голодной смерти благодаря помощи крестьян-односельцев. Крестьянский образ жизни, нравственные устои деревенского мира оказали огромное влияние на формирование личности святителя. Прежде всего – нестяжательство, труд, удовлетворяющий скромные потребности человека в хлебе насущном, затем – любовь к ближнему, терпящему нужду или беду, постоянная готовность прийти к нему на помощь.
Некрасов тоже делает своего героя не сыном городского дьякона или священника, какими были Чернышевский и Добролюбов, а сыном бедного сельского дьячка. Идеал будущей России в сознании Гриши Добросклонова связан с теми же христианскими идеями нестяжательства и скромного достатка.
Мы же немного
Просим у Бога:
Честное дело
Делать умело
Силы нам дай!
Жизнь трудовая —
Другу прямая
К сердцу дорога,
Прочь от порога,
Трус и лентяй!
То ли не рай?
Доля народа,
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего!..
Житие св. Тихона Задонского показывает, что в духовном облике праведника постоянно сказывалось его крестьянское происхождение. Святитель не любил философствований, отвлеченных догматических рассуждений. Он считал, что истинная святость должна проявляться в деятельном добре, в живом практическом поступке. В своей инструкции семинаристам он внушал, что идеалом пастырского служения является постоянный подвиг ради ближних, составляющий основу священнического труда. Богатство он считал Божией собственностью, а владельца – не хозяином, а распорядителем этой собственности – работником у Бога. Простой народ видел в св. Тихоне «отца и ходатая» перед сильными мира сего. Никогда не забывал праведник, что родился и вырос он среди бедных крестьян, и всю жизнь оставался их заступником от притеснений жестоких и несправедливых господ, защитником несчастных, особенно невинно осужденных.