Заслуживает похвалы «основательность, всеохватность и удобочитаемость текста, живописующего континент, раздираемый различными полюсами влияния». Кроме того, согласно Эвансу, автору с помощью документов удалось блестяще доказать, что военные и гражданские власти в Берлине наивно верили (“blithe belief”), что можно локализовать любой конфликт. «И только русская мобилизация», как полагает Кларк, «придала мощный импульс Июльскому кризису». Вот и Макмикин, пишет Эванс, утверждает, «что эскалацию обстановки, в конце концов приведшую к войне, обусловило преступное поведение России, которая оказала поддержку Сербии и побудила ее воспротивиться воле Австро-Венгрии». Автор рецензии считает, что Кларк достиг успеха и на ниве разоблачения российско-французской фальсификации документов, состоявшей в их неправильной датировке и корректировке. Что касается Макмикина, то он уличает Барбару Тачмен (Barbara Tuchman, Guns of August) в том, что она в своей получившей всеобщее признание работе ошибочно датирует приказ о мобилизации, которая якобы началась двумя днями раньше. По мнению Эванса, только Макмикин называет конкретного виновника войны. Кларк, дескать, считает, что все ее участники в той или иной мере несут ответственность за ее начало[438].
Свое мнение о книге Кларка не преминули высказать историки кино и средств массовой информации. Как полагает Джим Каллен из нью-йоркской Школы этической культуры Филдстона, «Сомнамбулы» одновременно придают читателю силы и снимают с него тяжкое бремя. Автор, по его словам, открывает перед нами фантастический мир трансграничных террористических ячеек, «созданных и вооруженных тайными организациями, которые в свою очередь связаны с правительственными министерствами. При этом наличие этой связи опровергается со всей возможной тщательностью и правдоподобностью. Фанатики в данном случае не исламские фундаменталисты, а сербские националисты. Присущая им безответственность проявлялась не только в степени их экзальтированности, но и в том, что они с упорством настаивали на легитимности собственных территориальных притязаний, отрицали как объективный ход истории, так и присутствие несербского населения в таких областях, как Албания и Босния»[439]. Одного из «безответственных» – Гаврило Принципа – Каллен называет членом «Черной руки».
Другой аналитик, Майкл Бишоп (Michael F. Bishop), подчеркивает, что, согласно Кларку, Сараевское покушение – ключевая причина конфликта, а не предлог, которым воспользовались империи, чтобы начать и без того неизбежную войну[440]. Другими словами, не случись «аттентата», Европе удалось бы избежать катастрофы. То же самое у Кларка подмечает сараевский критик Мухарем Баздуль, который, однако, подчеркивает, что в этом вопросе Макмикин гораздо более последователен: «В заключительном разделе своей книги, озаглавленном “Проблема ответственности”, Макмикин в открытую полемизирует с тем, что “стандартно пишут в учебниках” о ряде “долгосрочных структурных факторов”, приведших к войне. Он задается вопросом, почему Мировая война не началась в результате кризиса, вызванного аннексией Боснии и Герцеговины в 1908 г. или четыре года спустя во время Балканских войн. Ответ дословно гласит: “Может быть, не будь сараевского инцидента, война между великими державами все равно началась бы в 1914 г. Однако у нас имеются веские основания предполагать обратное”». Баздуль пишет, что Макмикин выстраивает гипотезу, согласно которой «Россия и Франция с их амбициями несут, по крайней мере, ничуть не меньшую ответственность, чем Германия»[441].
Немецкий историк Маркус Остридер в своем обзоре исследований Кларка и Макмикина указывает, что они не первые, кто подверг известной ревизии «односторонние» постулаты Фишера («контроверсию»). Поводом для этого стала 50-летняя годовщина выхода его первой книги в Лондоне[442]. Два историка лишь более резко очертили уже наметившиеся противоречия. В частности, Кларк поставил под сомнение оценки кайзера Вильгельма. В то же время и Остридером не остался незамеченным сомнительный «вклад» автора в установление сербской ответственности, за который тот уже подвергся критике со стороны немецких (например, Мари-Жанин Чалич), а также сербских историков, уличающих его в том, что он берется писать о сербской истории и литературе, будучи слабо о них осведомленным[443].
Не только Кларка хвалят за то, что, разрушая «ортодоксальный догматизм Фишера», он не формулирует своих собственных догм. Аналогичной оценки удостоилась представляющая собой «блестящее обобщение» книга «Причины первой мировой войны» (2010), вышедшая из-под пера Вильяма Маллигана (William Mulligan) и опубликованная в престижном Издательстве Кембриджского университета[444]. По сути, критики приводят его собственное о себе мнение (с. 10). Историк «приходит к выводу, что ни одна великая держава не стремилась к общеевропейской войне. Однако все с ней согласились, когда оказались под угрозой их жизненные интересы»[445]. Да, именно эта сентенция наиболее точно отражает суть ревизии точки зрении Фишера. Маллиган свою книгу называет учебником (text-book). Поэтому какому-нибудь студенту могло бы прийти в голову спросить: а кто и на кого напал сто лет назад? Когда и почему? Кому пришлось обороняться? Почему были отвергнуты предложения переговоров, в том числе и прямых австро-российских? Почему незаинтересованным державам не дали выступить в роли посредников? Очень простые вопросы, которые правомерно задаются, когда речь идет о 1938, 1939, 1941 гг. В то же время, стоит признать, Маллиган точно определил значение выхода Австро-Венгрии из концерта Великих держав в октябре 1913 г.: «Это решение стало одной из главных причин, по которой в июле 1914 г., в отличие от предыдущих кризисов, было выбрано военное решение». Согласимся, это была лишь одна из причин.
Один из авторов рецензии на книгу Маллигана не без иронии отметил, что в ее основе по большей части не архивные источники, а длинный список работ общего характера. Вот он, типичный пример «нового исследования, поставившего под сомнение “ортодоксальный догматизм Фишера”».
Что касается Кристофер Кларка, то он свой дискурс и интерпретацию написанного им самим меняет в зависимости от среды, в которой он оказывается, или от научной конференции, в которой он участвует. Так, в сентябре 2013 г. в интервью германской газете «Цайт» он заявил, что неправомерно говорить о «вине» за начало войны. Это понятие якобы устаревшее и ошибочное: «В своей книге “Сомнамбулы” я стремился дистанцироваться от работ, зацикленных на вине и указывающих ответственных, против которых собираются доказательства. Чаще обличается Германия, реже – Россия. Мне хотелось реконструировать динамику принятия решений всеми действующими лицами». В этом же интервью Кларк полемизирует с Ф. Фишером и Д. Релем, которые настаивают (опираясь при этом, в отличие от Кларка, на первостепенные источники) на очевидном стремлении Германии воспользоваться предлогом для развязывания войны. Британский историк говорит: «Рель утверждает, что немцы заранее определили дату начала войны. С этой точки зрения Сараевское покушение ничего не решало в ее предыстории. Однако я по-другому смотрю на вещи». И добавляет: «Все думали, что находятся под внешним воздействием, что кто-то другой подталкивает их к войне»(!). И подытоживает: «Еще в школе меня учили, что немцы виноваты в том, что началась война. Однако меня и тогда не устраивала эта версия. Сегодня студенты, поступающие в Кембридж, имеют в голове четкое представление о том, кто вызвал Первую мировую войну – немцы. Поэтому пора сменить пластинку»[446].
В Белграде Кларк утверждал, например, что «Сербия никогда не была чьим-то клиентом». Оправдывался, что никогда не называл Сербию «государством-изгоем», а говорил о ней как о «европейском государстве, которое имело право бороться за свой национальный дом, национальное единство, прибегая к тем же средствам, что и Италия с Германией. В этом нет ничего плохого, и к этому нельзя подходить с морализаторских позиций, рассуждая, кто невиновен, а кто виновен. У Сербии имелись известные проблемы, одной из которых было то, что она не в полной мере контролировала некоторые органы военной разведки». В интервью ежедневной белградской газете «Блиц» историк завил, что «каждый, кто верит, что Сербия виновата в развязывании Первой мировой войны, или идиот, или ослеплен каким-то крайним предубеждением в отношении сербов». Он признался, что это мнение «настолько абсурдно, что я начинаю нервничать при одной мысли о том, что некоторые историки его придерживаются. В моих книгах этого точно не прочитаете. Первая мировая война слишком сложный феномен, чтобы можно было ткнуть пальцем в Сербию и сказать: “Да, именно она его вызвала”». Сербские читатели наверняка подумали, что и в книге его написано то же, что он сказал в интервью: «Пускай те историки, которые во всем винят Принципа, что-нибудь поведают нам и о начальнике австрийского генштаба Конраде фон Гетцендорфе, который инициировал агрессивную политику Вены против Сербии задолго до покушения. Не будем забывать об интересах прочих влиятельных фигур, как, например, графа Мольтке в Берлине или кое-кого в России»[447].
Спустя всего несколько дней после пребывания в Сербии Кларк отправился в Мюнхен, где заговорил по-другому. Сербы вновь, как и в его книге, были объявлены народом, предрасположенным к терроризму. Непосредственно в столице Баварии на эти слова отреагировала местная исследовательница Мари-Жанин Чалич