Историк Хольм Зюндхаузен на конференции, состоявшейся в Берлине в июле 2014 г., ставит в упрек Фрицу Фишеру, что в его 700-страничной монографии сараевским заговорщикам и Королевству Сербия отведено ничтожное место, если они вообще упоминаются. Ничего не сказано о Гавриле Принципе даже в сносках, а Пашич фигурирует лишь однажды. Тем же, по словам Зюндхаузена, грешат и приверженцы школы Фишера. «Почему они так легкомысленно отмахнулись от покушения и проигнорировали роль Сербии? Потому что они убеждены, что и без покушения рано или поздно (но неизбежно!) началась бы великая война. Им не требовался аттентат, чтобы объяснить ее причины. А если покушение и не сыграло никакой роли, то и не важно, была ли официальная Сербия замешана в подготовке не/имевшего место события, знала ли о планах его осуществления, могла ли (была обязана) его предотвратить». Таково мнение Зюндхаузена, полагающего, что «значительность фигуры Фишера в том, что он критически оценивал собственное, германское историческое прошлое. Может, его позиция страдает односторонностью (sic!), что и стало причиной неприятия, с которым он поначалу столкнулся. Однако то, что он делал, было необходимо, неизбежно и своевременно. А где же сербский “Фишер”?»[510]. Зюндхаузен, как и многие другие, инсинуирует, будто все задумано и инспирировано Белградом: и Сараевское покушение, и югославянское национальное движение. Этот его тезис, хоть и не высказанный, подкрепляется утверждением, будто хорватов со словенцами все устраивало и в Австро-Венгрии в целом, и в Боснии и Герцеговине в частности[511].
На тех же позициях стоит и Оливер Янц, считающий, что сегодня немногие соглашаются с утверждением Фрица Фишера, что Июльский кризис был на руку Германии, власти которой увидели в нем долгожданный предлог для развязывания заранее спланированной крупномасштабной войны за господство в Европе. Напротив, пишет Янц, Германия и Австро-Венгрия удовлетворились бы победой над Сербией[512]. Пытаясь «доказать», что Вена и Берлин стремились к локализации конфликта, автор игнорирует колоссальный объем документов, опубликованных И. Гайсом, А. Момбауэр, а также работы Грейдона Танстола. Последний на основании изысканий австро-венгерского майора генштаба Хубке показал, что для Вены было догмой, что любая (!) война с Сербией означает войну с Россией. Все расчеты, произведенные во время Июльского кризиса, предсказывали это с вероятностью в 90 %[513].
Нельзя не замечать, что кое-где в Европе пытаются изменить культуру сохранения памяти о Первой мировой войне, стирая различия между победителями и проигравшими. Вводная статья к посвященному Дню перемирия номеру французского ежемесячного журнал «История» (L’Histoire) за 2013 г. гласит: «Не может быть и речи о том, чтобы праздновать победу над немцами или прославлять тех, кто погиб, защищая отечество». Именно Франция инициировала и спланировала поминальные торжества, которые начались 28 июня 2014 г. в Сараево в виде культурных мероприятий и продолжились 14 июля военным парадом в Париже, на который пригласили 72 страны-участницы Первой мировой войны безотносительно к тому, на какой стороне они воевали. Все завершилось 11 сентября на севере Франции, где был открыт мемориал памяти 600 000 солдат французской и других армий, погибших в этих местах[514].
22 сентября 1984 г. Франсуа Миттеран сказал германскому канцлеру Гельмуту Колю, что нет разницы между французским и немецким солдатом – оба хотели поскорее вернуться домой. Сегодняшний президент Франсуа Олланд не хочет на этом останавливаться[515]. Искренне ли все это или делается напоказ, выяснит следующее поколение историков. Своим современникам мы можем напомнить о деятельности в 1920‑е гг. французского министра Аристида Бриана и его германского коллеги Штреземана.
До «контроверсии Фишера» схожие тенденции отмечались в 1935 г. и в 1951 г. В начале 50-х гг. в условиях холодной войны необходимость консолидации НАТО побуждала к поиску компромисса с традиционными германскими представлениями. Так появилось совместное заявление французских (П. Ренувен) и германских (Г. Риттер) историков об учебниках будущего. Согласно 18-му пункту этого соглашения «документы не позволяют какому бы то ни было правительству приписать сознательное стремление развязать европейскую войну»[516]. Чуть позднее – в первые годы Пятой республики – курс, проводимый Де-Голлем, достиг кульминации, когда 22 января 1963 г. был подписан договор о дружбе с Германией. Эту идиллию чуть не нарушило появление «контроверсии Фишера»[517]. В 1955 г. аналогичный великодушный жест сделали британцы. Германо-британская конференция историков сформулировала для школьных учебников тезисы о периоде, предшествовавшем 1914 г. Британская дипломатия названа миролюбивой, а на политику Германии повлияло ее «неблагоприятное географическое положение». Другими словами, старая германская теория об «окруженности» получил признание. «Политики – Грей и Бетман – находились в плену обстоятельств, которые они не смогли преодолеть». Более того, утверждалось, что «в 1914 г. европейская война не была целью германской политики, которую в первую очередь определяли союзнические обязательства перед Австро-Венгрией». Для Лондона эти идеологемы имели меньшее значение, чем для Парижа и Бонна. В обоих случаях, по мнению аналитиков, «фишеровская контроверсия» служила раздражителем для ищущих компромисс[518].
В контексте политики примирения и «протянутой руки» следует рассматривать и создание в 1992 г. музея «Перон» на севере Франции. Замысел состоял в том, чтобы представить историю Великой войны не как последовательность сражений, из которых кто-то вышел победителем, а кто-то проигравшим. Важно показать, что имела место массовая гибель людей. Общая участь демонстрирует, что победителей и проигравших объединяло гораздо больше, чем принято считать. В этом ключе написан и совместный германо-французский школьный учебник, по которому преподают во Франции, однако не в приоритетном порядке. «Представление о Первой мировой войне формируется на основе зарисовок о ее парадоксах, жизни в тылу, огрублении масс, роли женщин на войне, окопном сидении, жизни детей. Акцент делается на участи гражданских лиц», – так содержание книги описывает историк Алексиси Труд (Alexis Troude) из Университета в Версале[519].
При музее «Перон» расположен и Международный центр исторических исследований, посвященных Первой мировой войне, в котором работают французские, американские, немецкие, британские, российские, бельгийские, иранские, израильские и итальянские ученые. Во главе центра стоит дуайен науки Жан-Жак Бекер, а помогают ему его дочь Аннет Бекер из Парижского университета, Джей Винтер (Jay Winter), преподающая историю Первой мировой войны в Йельском университете, и Герд Крумайх (Gerd Krumeich) – профессор Университета в Дюссельдорфе на пенсии.
Наиболее масштабные церемонии, посвященные годовщине Первой мировой войны, прошли в Великобритании. 55 миллионов фунтов пошли прошедшие по всей стране торжества, реконструкцию музеев, школьные экскурсии, сбор и оцифровку архивных материалов[520]. Не обошлось без актуальной политики. Поминание общей жертвы, принесенной народами некогда мощной империи, едва ли показалось уместным организаторам референдума об отделении Шотландии от Соединенного королевства.
В Великобритании память о Первой и Второй мировых войнах всегда была тесно связана с политикой формирования общей национально-государственной идентичности. Она берет начало в далеком 1917 г., когда прозвучал призыв создать национальный мемориал. В результате появились ирландский, шотландский, валлийский мемориалы. Построить английский даже не предлагалось. Это противоречило бы усилиям наполнить позитивным содержанием такие понятия, как «локальный», «национальный, «британский». Одним из важнейших шагов в указанном направлении стал состоявшийся в мае 2011 г. визит английской королевы в Ирландию. Елизавета II посетила Ирландский национальный военный мемориал, построенный в 1937 г. Таким образом, на годовщину войны наложили отпечаток опасения, связанные с шотландским референдумом[521].
3 марта 2014 г. газета «Гардиан» сообщила, что в отличие от британского правительства, готового потратить 55 миллионов фунтов, власти Германии на те же цели выделяют всего 4 миллиона евро. Франция – 60 миллионов евро, Австралия – 50 миллионов, а Новая Зеландия – 10. Издание подчеркивает, что эти ассигнования пойдут на мероприятия, напоминающие о событии, в ходе которого погибло или было ранено 37 миллионов человек. После запроса, сделанного одним из депутатов Бундестага, стало известно, что Ангела Меркель не собирается участвовать в совместных церемониях, на которых Берлин будут представлять министр иностранных дел Штайнмайер и министр юстиции Хайко Маас (Heiko Мааs). Первый в конце апреля участвовал в дебатах во Франции, а второй – в мероприятиях, состоявшихся в пограничном франко-германском регионе. Депутат Севим Дагделен раскритиковала германские власти за то, что они никак не собирались отметить годовщину событий, происходивших на восточном фронте: «Странно, что правительство организует мероприятия в Бенине и Боливии, поддерживает манифестации в Южной Африке и на западе черного континента, а ничего не предусмотрело для Восточной Европы». В интервью «Гардиан» Дагделен выразила удивление в связи с тем, что «для правительства миллион жертв Первой мировой войны в Польше, Белоруссии, России и Украине не является заслуживающим внимания фактом. Это скандал». Критические настроенные историки также отмечают непростительное невнимание к восточному фронту. По их мнению, Германии следовало предпринять больше запланированного