господи милостивый!
а он, Асариас, смотрел на нее, улыбаясь беззубым ртом, а сеньорита Мириам все глядела на кроватку, словно обратившись в соляной столп, так неподвижно она стояла и такая была бледная
господи!
повторяла она, быстро качая головой, как будто пыталась отогнать дурную мысль, но Асариас взял Малышку на руки, и, что-то бормоча, сел на табурет, и примостил детскую головку к своему плечу, и левой рукой взял птицу, а правой — Малышкин палец, и поднес этот палец к птичьей переносице, и почесал им, и засмеялся, и прижал Малышку к себе, и умиленно сказал немного в нос
хорошая у нас птичка?
Книга пятаяБЕДА
Когда начинался перелет голубей, сеньорито Иван поселялся недели на две в усадьбе, а Пако к этой поре успевал заготовить подсадных птиц, и смазанный салом балансир, и все, что надо, и, только приедет сеньорито, они садились в «лендровер» и колесили по лесу, по дорогам, искали, куда садятся стаи, смотря по тому, где много желудей, но годы шли, и Пако становилось труднее взбираться на деревья, и сеньорито глядел, как он лезет на дуб, и смеялся, и говорил
старость не радость, Пако, зад тяжелеет, ничего не попишешь
но самолюбивый Пако не сдавался, и лазал на дубы, держась за веревку, хотя так быстрее обдерешь ладони, и прикреплял подсадную птицу, где повиднее, лучше всего на макушке, и гордо глядел на сеньорито, раздувая ноздри, словно ими он и глядит, и радостно кричал
гожусь я еще, а?
и, верхом на суку, усевшись покрепче, дергал за веревку, привязанную к балансиру, чтобы, потеряв опору, голубь забился посильнее, а сеньорито смотрел из засады в небо, как там стаи, и говорил
дюжины две, Пако, не ори
или так
целая стая, Пако, сиди потише
или еще
поосторожней, Пако, они засуетились
и Пако сидел потише, не кричал, следил за голубями, но сеньорито Ивану этого было мало, и он говорил
да поаккуратней, кретин, ты же всех распугаешь!
и Пако поаккуратней, поосторожней делал свое дело, пока полдюжины голубей не отрывались от стаи, и сеньорито не вскидывал ружье, и не говорил умиленно
тише, летят сюда
и Пенёк Пакито резко, часто, мерно дергал за веревку, чтобы подсадной голубь не раскрыл крыльев, а птицы приближались, и сеньорито вскидывал ружье, и прицеливался, и стрелял
две штуки, разом!
ликовал Пако в листве, а сеньорито говорил
заткнись
и пиф, и паф!
еще две!
голосил Пако, не в силах сдержаться, а сеньорито говорил
да заткнись, чтоб тебя
и пиф, и паф!
ах ты, одна улетела!
сокрушался Пако, а сеньорито говорил
да замолчишь ты, кретин собачий?
и, пока там что, у Пако затекали ноги, все же он сидел верхом на суку, и, спустившись, он растирал их, разминал, совсем не чувствовал, вернее сказать, по ним бежали пузырьки, как от газировки, и ходить он не мог, но сеньорито Иван с этим не считался и торопил его, чтобы он поскорее нашел новый дуб, сеньорито любил менять место четыре-пять раз на дню, так что к вечеру у Пако болела спина, и руки болели, и ноги, как будто сдвинулись суставы, но наутро он шел опять, сеньорито любил охоту с подсадной птицей, плохое это дело, а он любил — больше, чем бить куропаток, или рябчиков на болоте, или соек, тут уж нужны охотничий пес и бубенец, очень любил голубиную охоту, все ему было мало, и ни свет ни заря места себе не находил, спрашивал
устал, Пако?
и ехидно ухмылялся, и говорил
старость не радость, тебе ли не знать
и Пако обижался, и хотел себя показать, и лез на деревья еще шустрее, чем вчера, хотя мог разбиться, и укреплял на вершине подсадную птицу, а если голуби не шли, не доверяли, слезал, и находил другое место, и переходил от дуба к дубу, и выдыхался вконец, но перед сеньорито надо было держаться, как бы чего не заметил, и Пако снова лез половчее, и, когда долезал почти до макушки, сеньорито ему кричал
не здесь, так тебя так, дуб маловат, не видишь? поищи повыше, не ленись
и Пако спускался, и находил повыше, и лез наверх, на вершину, с подсадной птицей в руке, но однажды он сказал
влипли мы, сеньорито, я позабыл колпачки
а сеньорито Иван в этот день разборзился, очень уж много голубей пролетало над рощей, и он велел
что ж, выколи ему глаза, не будем терять времени
а Пако спросил
выколоть, сеньорито, или я завяжу платочком?
а сеньорито сказал
ты что, меня не слышал?
и, не дождавшись других слов, Пако уселся получше на суку, и открыл ножик, и — раз-два! — выколол голубю глаза, и ослепшая птица неловко забилась и двигалась как-то криво, но дело делала, голубей приманила больше, чем обычно, и сеньорито Иван едва успевал стрелять, а потом сказал
Пако, теперь всегда выкалывай, слышишь? через эти хваленые колпачки они что-то видят, толку мало
и так день ото дня, а потом, однажды, в конце недели, еще на полпути, Пако слезал с огромного дуба, и оступился, нога затекла, и упал как тюк метра за два от сеньорито, а сеньорито перепугался, и отскочил, и крикнул
ну и кретин, чуть меня не раздавил!
но Пако лежал и корчился, и сеньорито подошел и спросил
ты что, расшибся?
но Пако ответить не мог, он ударился грудью, и дух у него перехватило, он только показывал на правую ногу, и сеньорито сказал
а, ну это ничего!
и попытался ему помочь, поставить на ноги, но Пако, только смог говорить, сказал, опираясь о дерево
нога не держит, сеньорито, будто ее и нет
а сеньорито сказал
как так не держит? ты у меня смотри — не канючь, застудишь — хуже будет
и Пако попытался сделать шаг и сказал
не идет, сам слышал, кость хряснула
и сеньорито сказал
тьфу, мерзопакость! кто же мне птицу привяжет? вон их сколько летит
и Пако, лежа на земле, понял, что он наделал, и виновато сказал
может, мой Кирсе, он у меня шустрый,
сеньорито, говорит мало, а вам поможет и скривился, очень болела нога, а сеньорито в сомнении покачал головой, но все же пошел к опушке, и приложил ко рту руки, и кричал, все громче, все чаще, все нетерпеливей, чтобы пришли из усадьбы, но никто не отзывался, и он стал браниться, а потом вернулся к Пако и сказал ему
это точно, что ты ничего не можешь?
и Пако сказал, держась за ствол дуба
худо дело, сеньорито Иван
и тут, невесть откуда, взялся старший сынок Факундо, встал в воротах, и сеньорито вынул белый платок и взмахнул им, и сынок Факундо замахал в ответ руками, как мельница, и минут через пятнадцать, пыхтя, подбежал к ним, когда сеньорито зовет, надо спешить, все знают, тем паче если он с ружьем, и сеньорито Иван положил ему руки на плечи, и сжал их, чтобы он понял, какое важное дело, и сказал
пускай сюда придут двое, кто угодно, надо помочь Пако, он расшибся, а Кирсе останется со мной, ты понял?
пока он говорил, сынок Факундо, темнолицый и быстроглазый, кивал на каждое слово, и сеньорито махнул головой, вон Пако, и еще объяснил
этот кретин упал и ушибся, можно сказать — везет!
и скоро пришли двое из усадьбы и унесли Пако на носилках, а сеньорито Иван ушел в рощу с Кирсе, стараясь его расшевелить, но тот, мерзавец, ни в какую, мычит, молчит, угрюмый, словно бы немой, зато с веревкой и приманной птицей справился на диво, прямо дар какой-то, что ни скажи, туже, мягче, подтяни, отпусти, все мигом сделает и в точности как по нотам, голуби прямо так и шли, а сеньорито только поспевал, пиф-паф, все ему мало, но стрелял он сегодня плохо и кричал-бранился, а больше всего его брала досада, что нельзя ни на кого свалить, и еще он злился, что Кирсе видит его неудачи, и говорил
папаша твой меня расстроил, руки дрожат, в жизни так плохо не стрелял
а Кирсе отвечал из листвы
бывает, бывает
а сеньорито распалялся
бывает или не бывает, так тебя растак, а я говорю то, что есть, и ты это помни
и пиф, и паф, и пиф-паф-паф-паф! и орет
еще один кретин на мою шею!
а Кирсе наверху сидит, молчит, словно это не про него, а когда вернулись в усадьбу, сеньорито пошел к Пако и сказал
как живем? лучше тебе, Пако?
а Пако отвечал
ничего, сеньорито Иван
а нога лежала на табурете и очень распухла, как резиновая
плохо она сломалась, сеньорито
говорил Пако
вы не слышали, кость треснула?
а сеньорито гнул свое
знаешь, Пако, в жизни я столько не мазал, как сегодня, ну прямо как новичок, что твой сын подумает?
а Пако отвечал
ясное дело, разволновались!
но сеньорито продолжал
ладно-ладно, ты меня не оправдывай, столько охот на моем счету, разве это мыслимо, чтобы я промазал вон на таком расстоянии, как отсюда до цветов? а, Пако? видел ты, чтобы я промазал как отсюда и до цветов?
а Кирсе пришел вслед за ним скучный, как и нет его, в одной руке связка убитых птиц, в другой — чехол с ружьем, а тут, в проеме дверей, под виноградом, появился Асариас, босой, ноги грязные, штаны висят, сам улыбается, поскуливает, как кутенок, и Пако немного смутился, и показал на него, и сказал:
это мой шурин
и сеньорито Иван оглядел Асариаса и сказал да, семья у тебя подходящая…
а он, Асариас, пошел к голубям, словно его тянуло магнитом, и выкинул руку, и стал их щупать одного за другим, открывал клюв, рассматривал лапки, проверял, молодой или старый, самец или самка, а потом поднял тусклые глаза и посмотрел на сеньорито можно, я ощипаю?
жалобно сказал он, а сеньорито спросил
ты умеешь ощипывать птицу?
и тут вмешался Пако
как не уметь, только это всю жизнь и делал
и, без лишних объяснений, сеньорито взял у Кирсе связку, и дал Асариасу, и сказал
когда ощиплешь, отнеси донье Пурите, от меня, понял? а ты, Пако, собирайся, поедем в Кордовилью к доктору, не нравится мне твоя нога, а двадцать второго охота
и все они вместе, сеньорито, и Кирсе, и Регула, перенесли Пако в машину, а в Кордовилье дон Мануэль, доктор, пощупал ногу, и подергал, и сделал два снимка, а потом сдвинул брови и сказал