Нарциссизм
Безумие смены информационной позиции с локальной на глобальную
Основная причина не доверять серверам-сиренам или опасаться их заключается не в том, что они действуют нечестно. Жизнь в целом несправедлива, и мои друзья-консерваторы никогда не устанут на это указывать. Проблема в том, что серверы-сирены в конечном итоге стали безумием из-за «смены информационной позиции с локальной на глобальную».
Сервер-сирена может стать настолько успешным – иногда в одночасье, – что изменяет и оптимизирует окружающий мир, вместо того чтобы изменяться и адаптироваться самому. Успешный сервер-сирена больше не действует как игрок в большой системе. Он становится главным проектировщиком. Это так же глупо, как централизованное планирование при коммунистическом режиме.
Эта проблема – не вина Google или хедж-фондов и не следствие финансовых махинаций. Наоборот, это опасное искушение, которым нас манит закон Мура и которому нужно научиться противостоять.
Из-за дешевых сетевых технологий сетевые эффекты усиливаются и быстрее распространяются. Это ведет к несостоятельности традиционных экономических моделей, основанных на конкуренции между множеством участников рынка, чьи информационные позиции четко определены.
Например, финансовая система, использующая сетевые технологии, продолжала притворяться, что перекладывает риски на экономику в целом, подобно компьютеру, который избавляется от избыточного тепла с помощью кулера, но в итоге риски приобрели масштабы системы. Компьютер расплавился.
Подобным же образом американские страховые медицинские организации, используя облачный компьютерный анализ данных для страхования граждан, не нуждающихся в страховке, создали риск для системы в целом. Но достаточных просторов, которые могли бы поглотить излишки, у них не было. Зато экономика стран, где финансовый сектор и страховые услуги были на первом месте, ослабла.
Увы, все серверы-сирены в нынешнем виде, скорее всего, дадут точно такой же сбой.
Google может в конце концов превратиться в Уробороса – змея, кусающего собственный хвост, – если ситуация не изменится. Это произойдет, когда огромное количество товаров и услуг станут программно-ориентированными, а информация станет «бесплатной» в таком количестве, что Google будет просто нечего рекламировать, чтобы привлечь реальные деньги.
Сегодня производитель гитар может рекламировать себя в Google. Но в один прекрасный день появится возможность напечатать гитару на 3D-принтере, и никто не будет покупать рекламу, если файлы с чертежами гитар будут «бесплатными». При этом Google существует за счет информации, бесплатно выкладываемой в сеть. Именно этот процесс и организован серверами Google. Таким образом, существующая бизнес-модель Google – ловушка в долгосрочной перспективе.
Из-за смены информационной позиции с локальной на глобальную также становится доступно меньше бизнес-планов. Кремниевая долина, казавшаяся когда-то ключом к неограниченному потенциалу, теперь больше похожа на запертую дверь, поскольку огромное количество совершенно разных компаний с разной компетенцией и культурным контекстом должны конкурировать между собой, чтобы привлечь внимание глобального пула так называемых рекламодателей. Ситуация, в которой Google и Facebook – две компании, предлагающие совершенно разные услуги, – уже вынуждены соперничать друг с другом за примерно одних и тех же клиентов, выглядит просто жалкой.
Серверы-сирены уверены, что мир вращается вокруг них
Владельцу сервера-сирены может казаться, что сервер может подобно Богу следить за событиями не только в сети, но и во всем мире. Это фантазия о глобальной оптимизации. Это иллюзия.
Миссия Facebook декларирует намерение компании «добиться большей открытости и единства во всем мире». Официальная миссия Google – «удобно организовать информацию». Ни одна из известных мне компаний, занимающихся высокочастотным трейдингом, насколько мне известно, не декларировала свою миссию публично, но когда я разговаривал с их владельцами, они заявляли, что занимаются оптимизацией всех расходов в любой точке «мира». Считать, что ты оптимизируешь мир, – значит проявлять эгоизм и заниматься самообманом. Процессы оптимизации, применяемые к реальному миру в результате деятельности серверов-сирен, оптимальны только с точки зрения этих серверов.
Для того, кто взобрался на вершину, она становится частью известного мира. В такой ситуации легко забыть, что есть и другие вершины. Это объясняет, почему при оценке вершин, которых достигли серверы-сирены, преобладает показная избирательная слепота. Руководству хедж-фондов дорого обойдется заблуждение, что фонд перекладывает на остальной мир большую часть процессов оптимизации и управления рисками. Владельцы социальных сетей поверят в то, что занимаются строительством идеального общества.
Нетрудно понять, для чего нужно оптимизировать душ. Вы можете задавать нужную температуру и напор воды. Но для чего оптимизировать рынок? В абстрактном смысле – для достижения эффективности, но идея эффективности рынка субъективна.
Когда речь заходит о серверах-сиренах, эффективность отражает то, насколько успешно сервер влияет на мир людей, сопоставляя его со своей собственной моделью мира. Именно так большие массивы данных констатируют двойственную природу искусственного интеллекта. Нельзя сказать, насколько успешность работы алгоритмов ИИ обусловлена тем, насколько меняются сами люди, чтобы создать впечатление этой успешности. Люди уже не раз доказывали, что вполне способны адаптироваться к снижению требований, лишь бы программа выглядела умной.
Если мы собираемся придерживаться чистейших абстракций, таких как эффективность с точки зрения сервера-сирены, то более «эффективная» экономика быстрее пойдет на спад по сравнению с менее эффективной. Если когда-нибудь возникнет идея о том, что роботы эффективно управляют миром, то деньги будут крайне редко переходить из рук в руки, а инвестиции почти исчезнут.
Этот экономический тупик обернется стагнацией на одном из пиков энергетического ландшафта – на вершине жалкой кочки. Если поверить иллюзии, что вершина может быть только одна или что существует лишь один вариант равновесия, то мы сможем поверить и в то, что любое отклонение от вершины этого холмика означает отрицание эффективности и рациональности. Но это станет проявлением той же самой математической безграмотности, которая уже успела отравить политику.
Какого бы результата работы рыночных механизмов мы ни ожидали, нам не найти самых высоких вершин, если мы организуем рынки так, чтобы они направляли риск вовне, а вся власть окажется в руках небольших, но влиятельных узлов компьютерной сети. Этот процесс не научит нас почти ничему.
Четвертая интерлюдияОграничения для маглов[75]
Бесконечный разговор о сердечном картеле
Тридцать лет назад мне невероятно посчастливилось встретиться с Марвином Минским, профессором Массачусетского технологического института и одним из основателей подхода к информатике с точки зрения искусственного интеллекта. Марвин был удивительно добр и великодушен по отношению ко мне, очередному юному чудаку, которого он взял под крыло. Сидя с ним за одним столом, я слышал первые проблески настроений, которые спустя десятки лет будут господствовать в Кремниевой долине.
В начале восьмидесятых Кембридж, штат Массачусетс, был захолустьем, как и большинство американских городов, которые начали загибаться в семидесятые. Здания, выглядевшие так, словно пережили бомбежку, и почти безлюдные мрачные улицы резко контрастировали с корпусами Массачусетского технологического института. Внутри этих корпусов зарождалась и ждала своего часа новая интеллектуальная жизнь. Умники только-только начали штурмовать реальность.
Как-то раз за ужином Марвин завел длинный разговор об экономических последствиях изобретения искусственного сердца. Мы находились в его огромном доме в Бруклайне, элегантном, как и все загородные дома, где царил просто очаровательный хаос. Книги и научные журналы громоздились беспорядочными кучами повсеместно, в том числе и на огромных пианино, о существовании которых можно было лишь догадываться по форме бумажных гор. Кое-где в этих завалах виднелись забавные артефакты науки двадцатого века… тут были и детали от известных роботов, и телескопы, и несколько самых первых цифровых музыкальных инструментов. Пахло старой бумагой и машинным маслом. Некогда просторный дом превратился в настоящий лабиринт. Иногда сквозь завалы проглядывали красивые деревянные стены.
Надеюсь, мне простят такую вольность, если я, спустя несколько десятков лет, перефразирую одну из провокационных фраз Марвина: «Каждый миллиардер, страдающий от кардиологических заболеваний, должен потратить миллиард долларов на разработку искусственного сердца. Исследования стоит сосредоточить на гигантском проекте вроде полета на Луну или Лос-Аламоса. Заселите маленький городок ведущими учеными и инженерами, которые сделают первые действительно качественные искусственные сердца для кучки богатеев. Конечно, некоторые интересные проекты уже запущены… но усилия в таких малых масштабах требуют слишком много времени. Не жалейте средств! Добейтесь цели! Если есть единая рабочая модель, цены рухнут, как это обычно бывает. В итоге выиграют все. Миллионы людей умирают из-за того, что мы с таким негодованием относимся к чьему-то богатству». Когда Марвин злился, глаза его забавно сверкали.
Возможно, в те времена какой-нибудь длинноволосый студент с левыми взглядами резко возразил бы ему:
– А не возникнет ли тогда картель искусственных сердец? Как остановить сердечный шантаж? Так ведь можно и в раба превратиться, лишь бы выжить.
– Нет, этого не случится, причем ровно по той же причине, почему этого не случилось с появлением доступных компьютеров. Куда больше денег можно заработать, продавая миллионы дешевых вещей, чем что-то дорогое, но в небольшом количестве.
– Но деньги всего лишь средство достижения власти. Контроль над производством и продажей искусственных сердец поможет достигнуть этой цели более прямым путем.
– То же самое можно было бы сказать о компьютерах, и такие разговоры действительно были. Если появится одно искусственное сердце, за ним появятся и другие, так что не переживай насчет картелей. Рано или поздно появятся дешевые искусственные сердца, точно так же как это было с компьютерами.
– Но если бы правительство не профинансировало информатику на заре ее появления, первые компании взяли бы компьютеры под куда более тщательный контроль.
– Слушай, даже если бы картель и возник, долго он не протянул бы. Короче говоря, чем скорее создадут технологию, позволяющую выпускать качественные искусственные сердца, тем скорее от этого выиграют люди, особенно рядовые граждане. Пока ты морщишь нос в сторону богатых, ты теряешь драгоценное время, за которое сердечный картель может распасться. Почему ты хочешь позволить миллионам людей умереть только ради того, чтобы ты жил в идеальном обществе? Оно правда того стоит?
Разговоры повторялись снова и снова. И, высказав свое мнение, мы не ложились спать, а до утра писали код.
Неспособные прикидываться рискуют жизнью
Мы не знаем наверняка, чего можно достичь с помощью технологий. Из-за горизонта нам открывается сияющий фантастический вид райского будущего, где можно добиться всего, чего пожелаешь. Нельзя сказать, насколько эта картина реальна. Мысль о том, что какую-то задачу просто невозможно решить, способна сама по себе помочь найти решение. Мы не должны мириться с ограничениями. Ограничения убивают.
Ощущение себя технарем, который вот-вот перешагнет через эти границы, сродни мании и экстазу; ему невозможно сопротивляться. Я не только в полной мере ощущал это сам, но и научился делиться этим чувством с другими. В восьмидесятые я делился мнением о перспективах виртуальной реальности на своих лекциях и бормотал об этом себе под нос, когда мы работали над демонстрационными проектами в лаборатории. Я мог внушить людям трепет предвкушения.
В виртуальной реальности можно создать любой мир и воплотить любой сценарий. Понятие «любой» обманчиво и коварно, но тогда я еще не знал об этом. Я до сих пор люблю творческий подход и самовыражение, особенно безудержное и свободное, но знаю, что они обретают смысл в борьбе с ограничениями. Смысл появляется, когда творчество многое ставит на кон. Мгновения беззаботной жизни без всяких проблем великолепны, но только когда они являются фоном, а не выходят на первый план.
Само понятие компьютера предполагает, что это машина «общего» назначения, на которой можно запустить «какую угодно» программу. И хотя на практике все иначе, зачастую мы все еще притворяемся, что это так. Поскольку вся наша жизнь все теснее связана с компьютерами, мы должны примириться с истинами и иллюзиями цифрового «чего угодно».
Первое музыкальное «что угодно»
С очарованием преодоления границ я впервые столкнулся задолго до того, как начал работать с компьютерами. Я поддался искушению, которое преследовало меня в ранней юности в работах композитора по имени Конлон Нанкарроу. Знакомство с его творчеством было чистой случайностью. Я вырос в маленьком захолустном городке на юге штата Нью-Мексико, и дело было задолго до появления интернета. Сложно было следить даже за поп-культурой того времени, не говоря уже о чем-то менее известном. Но все же я каким-то образом наткнулся на бобинные записи его музыки, и они меня заворожили.
Я был настолько впечатлен, что какое-то время едва мог говорить о чем-то другом и щедро делился энтузиазмом с незнакомцами, пока они не находили способа улизнуть. Впервые Нанкарроу заявил о себе как трубач и начинающий композитор из Оклахомы времен Великой депрессии. Он в качестве добровольца воевал против режима Франко в Испании, записавшись в Бригаду имени Линкольна, где служили американцы с левыми взглядами до вступления США во Вторую мировую войну. Позже Нанкарроу отказали в возвращении в Соединенные Штаты, странным образом определив его убеждения как «преждевременно антифашистские».
Он поселился в Мексике и занялся тем, что больше всего любил – постижением времени и ритма, а живой интерес к математике и устройству различных механизмов привел его на один из самых ярких и странных путей в музыке за всю ее историю. Почему структура ритмов должна строиться на регулярных тактах? Почему бы не использовать в тактовых размерах иррациональные числа[76] или не заставить ритмические последовательности ускоряться или замедляться, синхронизироваться или рассинхронизироваться, как делают природные волны?
Что значит писать музыку в «любом» ритме? Творцам в искусстве никогда не удавалось достичь «чего угодно». Всегда будет или цвет, который не получится смешать из имеющихся красок, или звук, которого не дадут синтезаторы твоего времени. (У них пока не получается даже убедительно синтезировать человеческую речь.) Многие люди, работавшие с синтезаторами того времени (а дело было в семидесятые), говорили, что они могут извлечь «любой» звук, но, по большому счету, все мы знали, что это не так.
Конлон стал одним из первых творцов, которые осмелились претендовать на «что угодно». Он экспериментировал с ритмом и использовал для достижения своих целей безумный и прекрасный инструмент – механическое пианино. Конлон сидел за рабочим столом, вручную перфорируя ленты для механического пианино, и тратил месяцы на то, чтобы создать минутный фрагмент.
Меня до сих пор удивляет, что музыка Конлона не особо известна. Она невероятна по своей насыщенности, жестче и резче, чем любая музыка, которую вам доводилось и доведется услышать. В этой музыке прослеживаются удивительные текстуры, гармонии и, конечно же, ритмы. Она воспринимается как чувственный и упоительный, но незнакомый мир, о котором нельзя рассказать и к которому нельзя прикоснуться как-либо еще. Большинство произведений названы просто «этюдами», например «Этюд № 27» или «Этюд № 36» (оба хороши).
И все же на сегодняшний день сложно рассказывать о влиянии музыки Конлона. Разумеется, какие-то композиции можно найти в сети. Однако информация – не опыт. Услышать, какова она на самом деле, можно было в студии Конлона, похожей на бункер, где пианино гремели, и их звук можно было ощутить физически. Существующие цифровые записи каким-то образом упускают власть музыки. Наверное, они слишком стерильны, а может, у них не тот темп или еще что-то[77].
Не нужно требовать от кого-то точной формулировки того, почему информация недостаточно отражает реальность. Не стоит взваливать на людей ношу необходимости оправдываться перед миром информации. Я не знаю, что именно не так. Но та музыка, которую я слышал, находясь рядом с Конлоном, определенно отличалась от той, что я слышал на записях. Грань различий в этом случае неоднозначна, поскольку пианино механическое, и, возможно, запись должна больше походить на оригинал, чем запись с концерта.
Я ехал в гости к Конлону автостопом до мексиканской границы. В те времена, еще до разборок наркоторговцев, Мехико в свете неоновых огней выглядел безумно, но мило. Когда я приехал, меня настолько переполняли эмоции, что я едва мог говорить. До сих пор удивляюсь, как Конлон и Йоко, его жена, приняли у себя странного необщительного юнца с восторженным взглядом.
МЫ НЕ ЗНАЕМ НАВЕРНЯКА, ЧЕГО МОЖНО ДОСТИЧЬ С ПОМОЩЬЮ ТЕХНОЛОГИЙ. МЫСЛЬ О ТОМ, ЧТО КАКУЮ-ТО ЗАДАЧУ ПРОСТО НЕВОЗМОЖНО РЕШИТЬ, СПОСОБНА САМА ПО СЕБЕ ПОМОЧЬ НАЙТИ РЕШЕНИЕ.
МЫ НЕ ДОЛЖНЫ МИРИТЬСЯ С ОГРАНИЧЕНИЯМИ. ОГРАНИЧЕНИЯ УБИВАЮТ. делал это до него? Определенно Алан Тьюринг. Великий математик-аналитик. Кто еще? Кто добился этого посредством чувственных ощущений?
Мне казалось, что я должен искать любые возможности, чтобы найти собственные равнины. Эксперименты Конлона с музыкальным ритмом можно применить и к физическим ощущениям, да и ко всему опыту человеческих ощущений. Это будет виртуальная реальность.
Восхождение на пик любого «чего угодно»
Погоня за свободой от ограничений стала главной концепцией Кремниевой долины, когда я перебрался туда через несколько лет уже в зрелом возрасте. В то время когда я говорил о возможностях виртуальной реальности, охватывающих «любую» внешнюю реальность или сенсорно-моторный опыт, некто Эрик Дрекслер говорил о том, как нанотехнологии когда-нибудь достигнут того же в физической реальности. Еще один мой друг, Стивен Лаберж, проводил в Стэнфорде эксперименты с осознанными сновидениями, предполагая, что люди, которые освоят технику осознанных сновидений, смогут добиться «любого» возможного субъективного опыта. Кремниевая долина стала в те времена храмом стремления к «всеохватности» и остается им до сих пор.
«Всеохватность» до сих пор выступает в роли основополагающего принципа свободы, достижений и обретений, на которых держится интернет. «Любые» музыка, текст, видеоматериал, доступные в любое время из любой точки.
Планшеты и смартфоны постоянно изменяются и превращаются в «любое» устройство, которое можно наделить фиксированными физическими характеристиками. Планшет может служить книгой, тюнером для настройки гитары, блокнотом для набросков художника и так далее. Со временем даже физические свойства мобильных устройств станут менее фиксированными. Как я уже говорил раньше, с помощью 3D-печати можно будет получить любую фигуру и, в конце концов, «любое» мобильное электронное устройство.
Даже в эти проекты можно заложить параметры изменения формы. Я работал над созданием роботов, разработчики которых взяли за основу разнообразие «трансформаций» у осьминогов и которые могут изменить внешний вид так, чтобы ваши руки могли ощущать самые разные постоянно меняющиеся поверхности в виртуальном мире. Используя подобного робота для обратной связи, вы сможете не только увидеть, например, виртуальную дверную ручку, но и почувствовать ее в своей руке.
Можно привести бесконечное количество других примеров. Синтетическая биология сможет когда-нибудь вывести «любой» микроорганизм, а потом и макроорганизм. Путеводная звезда, на которую мы ориентируемся, – свобода от конкретности.