— Спасибо, Игнатьевна. Скажу еще, что списков, кто и что дал, составлять не будем, — добавил Колобов. — Но оприходовать надо все до последнего зернышка… Есть у кого еще какие соображения? — помолчав, спросил Иван Гаврилович. — Нет? Тогда прикинем, товарищи, кому и куда идти…
За час до рассвета Петр, Костя и Катя отправились в дальнее селение. Ночной морозец подсушил снег, и он тихо поскрипывал под розвальнями. Катя задремала.
В селе, куда они приехали, ни немцев, ни полицаев не оказалось, так что удалось даже провести собрание.
— Поможем Ленинграду! — поддержали партизан колхозники. — Продуктов наскребем. А вот с лошадьми для обоза у нас худо. Тех, что получше, летом сорок первого в нашу армию отдали, поплоше остались, да немцы забрали. Но несколько лошадок будет.
— Тебе поручаю прием запасов, — распоряжался Оборя, обращаясь к Кате. — Я буду старшим учетчиком, грузчиком и разнорабочим.
— В начальство выбиваешься, ишь сколько должностей нахватал, — засмеялась Катя. — Вот смотри, первый дарщик идет. — Она показала на приближавшуюся к конюшне женщину с мешком за плечами.
Пришла старая сельская учительница. Она принесла полпуда ржаной муки.
— Возьмите, довоенная еще. Ребятишкам берегла, да такой случай, отказать нельзя.
— Спасибо! От всех ленинградцев спасибо, — сказала Катя.
— Что вы? О чем? За такое дело вам надо в ноги поклониться, — ответила учительница и, не оглядываясь, ушла в деревню.
— Чудесные люди, — растрогался Оборя, укладывая мешок в розвальни. — Гляди-ка, целую повозку волокут!
Впрягшись в сани вместо лошади, несколько стариков везли большие серые мешки. Сзади возок подталкивала худенькая женщина. Резиновые боты проваливались глубоко в снег. Капельки пота стекали с ее усталого лица. Костя с Петром подбежали к саням, взялись за оглоблю, и сани покатились быстрее. Женщина едва успевала за ними.
— Хранили подальше от чужих глаз, в яме, — сказал, оглядывая возок, седой, сухопарый старик. — Трактористом сын работал. Запасли хлебушка не на одну зиму.
— Себе-то оставили? — спросил Оборя, заметив, как грустно пожилая женщина смотрит на мешки.
— Сами перебьемся, — ответил хозяин.
И в этой маленькой деревеньке, и в других местах люди несли партизанам все, что могли: зерно, крупу, мясо, масло. Не испугались фашистов и полицаев, поделились, хотя у самих было в обрез.
Погода стояла сумрачная, землю укрыли туман и низкие облака. В сырое промозглое утро и двинулся к линии фронта обоз с продуктами.
К ночи ударил мороз. Потная, промокшая в дневную оттепель одежда превращалась в ледяной панцирь. В мокрых валенках намерзала корка льда; у тех, кто в сапогах или ботинках, обувь, будто колодки, плотно сжимала уставшие, отекшие ноги. Костер не разведешь, не обсушишься. Заметят обоз гитлеровцы — провалится с таким трудом подготовленная операция. Надо было терпеть ради Ленинграда, и партизаны обнаруживали величайшее терпение.
На другой день распогодилось, посветлело. Пришлось идти только темными вечерами да ночами. Катя шагала за Петром, стараясь ступать в его широкие следы. Сани спустились с поросшего орешником косогора и оказались в низине. В глубоких сугробах по брюхо утонули и остановились вконец измученные лошади. У саней встали партизаны и сопровождавшие их селяне. Набившийся в валенки снег таял, мокрые ноги ныли от холода.
— Как назло, на открытом месте застряли, — с тревогой сказал Оборя. — Светает. Полетят фашистские самолеты — увидят. Начнут фрицы разбираться, что за оказия. Придумать бы что-нибудь.
— По-моему, начальство за нас уже что-то решило, — тихо отозвалась Вологдина. — Слышишь, командир людей к первой подводе скликает.
Они прошли вперед, Колобов подождал, пока собрались все, и, словно не замечая усталых лиц, сказал:
— Позади трудная ночь. Лошади выбились из сил. Придется утаптывать перед ними снег. За лощиной — лес, там и сделаем привал.
Партизаны одобрительно закивали. Распрямились согнутые усталостью спины.
— Коммунисты и комсомольцы, вперед! — сказал комиссар. — Вологдина, идите к первой лошади, поведете ее под уздцы, следом другие потянутся.
Командир и комиссар отряда, Петр и его друг Костя шагнули в сугроб первыми. Вытянувшаяся за ними в неровный прямоугольник колонна будто затанцевала какой-то невиданный танец.
Идущие первыми ступали, оставляя следы. Все больше тяжелели усталые ноги. Ослабевшие люди падали, отдыхали, лежа жадно хватали разгоряченными губами снежные хлопья, с трудом поднимались и снова шли по сугробам.
Вологдина вернулась к лошадям.
— Только не лягайся, — попросила она пегую кобылку с ввалившимися боками.
Кляча стояла тихо, покорно. Катя осмелела, отбросила белые комья от лошадиных ног, взялась за уздечку и потянула ее. Лошадь мотала головой, словно хотела сказать, что не может идти, ей не сдвинуть с места тяжелый воз. Вологдина беспомощно развела руками и стала ждать возвращения кого-нибудь из ушедших вперед.
Все время, пока утрамбовывали снег, Петр думал о Кате, мысленно представляя ее усталое лицо, глаза, улыбку. Он знал, что пользуется вниманием девчат. Впервые в жизни женщина глядела на него равнодушно. Никаких намеков не хочет понимать. И как же она хороша! Ни фуфайка, ни солдатская шапка, ни большие валенки не портят ее.
Тем временем удалось выбраться на косогор.
Оборя вернулся к обозу, взял из рук Кати поводья и, понукая лошадь, стронул сани с места. Заскрипел, застонал снег под полозьями. Следом потянулись другие повозки.
Позади осталась заснеженная ложбина. Въехали в густой хвойный лес. Мерзлые ветви деревьев преграждали дорогу, распрямившись, больно хлестали лошадей, доставалось и возницам. Вологдина шла за возом, осторожно отводя ветки рукой. Запнувшись за прикрытый снегом корень, на миг расслабилась, и тут же распрямившаяся упругая ветка стеганула по щеке. Катя сняла рукавицу, набрала пригоршню снега и приложила к горящему лицу.
— Привал! — разнеслась по цепочке долгожданная команда.
Сани остановились. Партизаны рубили еловые ветви и складывали их на снег. Под высокими соснами и елями затемнели зеленые хвойные постели. С огромной охапкой веток в руках Петр подошел к Вологдиной и, глядя на нее, остановился, не выпуская ношу из рук.
— Как же тебя угораздило, Катерина? — спросил он, глядя на кровоточащую щеку.
Катя промолчала.
— Останется шрам, никто замуж не возьмет!
— Это не твоя забота, — сердито оборвала радистка, снова прикладывая снег к ранке.
— Не серчай, — попросил Петр, укладывая для нее на снегу еловые ветки, — добра тебе желаю. Не пойму толком, замужем ты или нет, другая давно бы на мое ухаживание внимание обратила.
«Пусть мелет, что хочет. Не стану ему отвечать», — решила Катя.
Она легла на подстилку и уткнулась горящей щекой в снег. Сразу немного полегчало, удалось уснуть.
Проснулась Катя от холода. Мороз пробрался через стеганую куртку и брюки, сковал тело. Катя приподнялась на локтях, осмотрелась. Петр спал, похрапывая, в метре от нее. Вологдина одернула стеганку, закрыла глаза и снова попыталась уснуть, но сон больше не шел. Она встала и, чтобы согреться, начала делать зарядку. Под ногами затрещали сучья.
— Что случилось? — вскочил на ноги встревоженный Оборя.
— Ничего, замерзла я, спи.
— Как щека?
— Ничего. Больше не ноет. А глянуть на ранку — зеркала нет.
— Давай я посмотрю, зеркалом буду.
— Только правду говори, зеркало, — усмехнулась Катя.
— До свадьбы заживет, — сказал Оборя, тяжело вздыхая и не спуская с Кати широко раскрытых глаз. — Я бы сам на тебе женился.
«Чего он заладил одно и то же. Не свататься ли собрался?» — подумала Катя, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Она не успела ответить, как подошел комиссар отряда.
— Никогда в жизни не думал, что так вот придется прокладывать дорогу лошадям, — сказал он. — Как отдохнули?
— Нормально, — одновременно ответили Катя и Петр.
Николай Петрович улыбнулся. Почти все, кого он спрашивал о самочувствии, отвечали так же: «Нормально!» Как будто не было трудного пути через леса и кручи, через заснеженные лощины и топкие, не везде застывшие болота. А впереди опасный путь к линии фронта.
Через два дня, когда уже был слышен гул канонады, пришел черед действовать Кате. Развернув рацию, она связалась с Центром. Вскоре обоз встретили красноармейцы и провели его вместе с небольшой группой партизан через передний край. Продовольствие затем было доставлено в блокированный Ленинград.
В оккупированных врагом районах из уст в уста передавалась весть о том, что из партизанского края в город Ленина было доставлено продовольствие и тринадцать тетрадей, в которых под письмом Центральному Комитету ленинской партии и Советскому правительству подписались тысячи партизан и колхозников. Они поклялись громить захватчиков до полного изгнания их с советской земли.
В этом коллективном письме были такие слова: «Кровавые фашисты хотели сломить наш дух, нашу волю. Они забыли, что имеют дело с русским народом, который никогда не стоял и не будет стоять на коленях».
Возвратившиеся из Ленинграда партизаны привезли ответ трудящихся города народным мстителям. Катя хорошо запомнила стихотворные строки из него:
В вашей пуле — особая сила.
В цель не может она
не попасть.
Там, где вы, там фашизму
могила.
Там, где вы, там
Советская власть!
У каждого самолета своя судьба. Есть машины, которые служат долго, налетывают много часов, фюзеляжи их украшают звездочками по числу одержанных побед. Другие, не набрав и крох летной жизни, погибают в первых боях. Судьба самолета в значительной мере — в руках летчика и техника. Выше мастерство пилота и авиатехника — дольше у машины век. Считают также, что в небе самолет опирается не только на подъемную силу крыла, но и на силу духа тех, кто готовил железную птицу к полету.