м тылу, были очень нужны.
— Павел Максимович, мне бы обратно к партизанам, — снова заговорила Вологдина, почувствовав, что майор не спешит с ответом.
— К сожалению, Екатерина Дмитриевна, вашего отряда уже нет. Несколько человек, оставшихся в живых, включая и Колобова, влились в другое партизанское формирование. — Майор посмотрел на часы, скосил глаза на дверь, видно ожидал кого-то, и добавил: — В партизанскую бригаду отправитесь вместе с одним товарищем. Жду его. По времени подойти бы должен.
Он хотел еще что-то сказать, но его на полуслове остановил негромкий стук в дверь.
— Заходите!
— Мятелков Олег Денисович! — поправив очки, представился вошедший.
По газетным публикациям Катя знала фамилию известного ленинградского журналиста и с интересом посмотрела на невысокого человека с черными, заметно поседевшими волосами и острой пегой бородкой. «Вот уж никогда не думала, что он похож на доктора, который лечил меня в детстве», — мысленно улыбнулась Вологдина.
Поднявшись навстречу Мятелкову, Павел Максимович крепко пожал его не по росту большую руку и улыбнулся:
— На ловца и зверь бежит! Не обижайтесь за пословицу, очень к месту она.
— Что вы! Что вы! Люблю острое словцо, к тому же к месту сказанное.
— Садитесь и знакомьтесь! — показал майор на Вологдину.
— Нет уж, сначала буду знакомиться, потом садиться, — поклонился Мятелков Кате. — Коль велите знакомиться, полагаю, придется вместе работать.
— Догадливый вы, Олег Денисович! — кивнул майор.
— Профессия обязывает, дорогой, — отозвался гость, садясь за столик напротив Вологдиной.
— Товарищ Мятелков, — пояснил Павел Максимович, — сотрудник партизанской газеты. Прошу любить и жаловать!
Зазвонил телефон. Извинившись, майор взял трубку. «Местный аппарат, — определила Вологдина. — У городского не такой резкий звонок». Она угадала. Павел Максимович говорил с кем-то из штаба. По разговору можно было понять, что речь шла об отправке куда-то людей. Но ни Катя, ни Мятелков не догадывались, что речь идет и о них.
Положив на рычаг трубку, майор произнес:
— Повезло вам, товарищи. Некоторые неделями оказии дожидаются. А вам сразу подвернулась. Завтра вылететь готовы?
— Хоть сегодня! — разом ответили Катя и Мятелков.
Потом они вместе получили на складе зимнюю одежду. Журналист поспешно откланялся, сказав, что у него уйма незавершенных дел. Вологдина слушала его краем уха. Думала, что и ей многое надо успеть, и еще о том, что на редкость удачно все получилось. Даже чересчур легко и просто.
На следующий день в назначенный час, под вечер, Вологдина и Мятелков, встретились на затихшем в сумерках аэродроме.
Холодной ночью «Дуглас» с группой партизан медленно плыл по звездному небу. Навстречу самолету, обливая его белым светом, катилась большая, словно выплавленная из серебра, луна. Машина на высоте пересекла искрящуюся огненными пунктирами пулеметных трасс и тусклыми, сверху похожими на желуди вспышками ракет изгибающуюся змеей линию.
— Фронт прошли, — сказала Вологдина соседу, когда вспыхивавшие вдали огоньки растворились во мраке. — Второй раз через него лечу!
— Я тоже не впервые. Ракеты вблизи яркими кажутся, а издалека, с высоты, будто едва теплятся… Доберемся, — сказал Мятелков и опять о чем-то задумался.
Вологдина решила не отвлекать его разговорами, продолжала смотреть в иллюминатор. На посеребренной луной земле крупными квадратами белели поля, узкими ниточками чернели дороги, поодаль угадывались зубчатые очертания леса. Совсем неожиданно внизу возник четырехугольник костров. Самолет снизился, и впереди открылась переливающаяся льдистым хрусталем посадочная полоса. «Почему земля такая необычная, светящаяся?» — подумала Катя.
— На лед озера садимся, — взглянув в иллюминатор, заметил Мятелков.
Летчик выключил двигатели. К самолету спешили вооруженные люди. Среди встречавших на земле Катя разглядела знакомое лицо. «Оборя! — встрепенулась она. — Раздобрел, бороду отрастил, а глаза прежние, при свете костра горят как угольки».
— Не сразу тебя узнаешь, чуть за Деда не приняла, — обрадованно сказала Вологдина, обнимая Петра.
— Так подчиненные со временем становятся на своих начальников похожими! — усмехнулся Оборя.
— Что-то не замечала!
— С мое поживешь — не такое узнаешь!
Кате понравился его прежний дружеский тон, и она приняла его.
— Да ты на много ль меня старше? Воображения больше, чем соображения!
— Точно не знаю, у женщин возраст не спрашивают, но на войне один день недели стоит.
— Смотри-ка, да ты философом стал! Куда поведешь нас?
— К командиру бригады тебе с журналистом велено прибыть. Остальных отведут в другое место.
— С неба сразу в дело?
— Много будешь знать, девушка, скоро состаришься. Разбаловали тебя там, в Ленинграде.
…В просторной землянке было жарко натоплено. Командир партизанской бригады — мужчина лет сорока с крупным, без морщин лицом — сидел, склонившись над бумагами. Подняв голову, он внимательно посмотрел на Вологдину и Мятелкова, встал и, подойдя к вошедшим, протянул обе руки: правую — Олегу Денисовичу, левую — Кате.
— Глядите весело, стало быть, добрались хорошо. Не судите за то, что отдохнуть не даем, время не терпит. Давайте знакомиться. Соколов Василий Дмитриевич.
Мятелков и Вологдина слушали раскатистый окающий баритон комбрига и пока еще не понимали, каким будет первое задание.
— Вы только что с Большой земли. Впечатления свежие, регулярно газеты читали, радио слушали. Так?
— Все правильно, — согласился Мятелков. — Вчерашних газет вам пачку привезли.
— Хорошо! Сегодня мы жителей нескольких деревень собираем. Вас я попросил бы рассказать о Ленинграде, о жизни, труде горожан. Понимаете, как важно здесь людям правду знать.
И Вологдина, и Мятелков понимали, что с людьми поговорили бы и без них. Комбриг подыгрывал им, чтобы подчеркнуть важность первого задания, но обоим были приятны его манера встречать новых людей, и доверие, позволявшее сразу включиться в активную работу.
— Как Ленинград поживает? — спросил комбриг. — Буду вашим первым слушателем. Согласны?
Комбриг прослушал их рассказ, не перебивая. Время от времени на его широкое лицо набегала тень — переживал, когда говорилось о бедах, перенесенных городом, ленинградцами.
…Через несколько часов после беседы с командиром бригады Катя и Мятелков вместе с парнишкой-партизаном, одетым в серый большой ватник, туго перепоясанный узким ремешком, шагали к примостившейся на лесной опушке деревушке.
— Фашисты в деревне давно были? — спросила Катя у проводника.
— Летом наезжали один раз. На отшибе деревенька наша. Сейчас снегом всю замело, не больно-то проберешься!
— А свои из других деревень доберутся? — забеспокоился Мятелков.
— Наши придут. На самодельных лыжах прикатят. Самых надежных ребят оповестили. Не впервой, чай!
— А верно паренек сказал, что соберутся, — шепнула Катя журналисту, когда они вошли в просторную избу, порядком уже заполненную народом.
— Хлопцев и девчат пришло больше, чем приглашали, — с гордостью сказал Вологдиной встретивший гостей молодой партизан.
— Будем начинать! — предложил Мятелков.
Партизан согласно кивнул.
Олег Денисович подошел к небольшому, разукрашенному морозом окну, положил на подоконник несколько прихваченных из Ленинграда газет и, повернувшись к сидевшим на скамейках и на полу ребятам и девчатам, заговорил:
— Мне рассказали, что тут собрались представители от разных деревень. Так вот задача у всех нас общая — сделать так, чтобы земля горела под ногами фашистских оккупантов. Мы с этой вот женщиной, — показал Мятелков на Катю, — только сегодня из Ленинграда. Вы не представляете, как тяжело было в городе совсем недавно. А сейчас жизнь идет нормально. Город Ленина выстоял и скоро окончательно сбросит ярмо осады. Чтобы приблизить победу, рабочие трудятся на заводах по шестнадцать часов в сутки. Я прочитаю вам несколько сообщений из газет, где сказано, как работают и воюют люди.
Мятелков зачитал заметки из «Ленинградской правды», потом раздал привезенные газеты и продолжил свою речь:
— Тут собрались те, кто готов помочь Родине в трудный для нее час. Давайте начинать вместе, я ведь среди партизан тоже первый день. Екатерина Дмитриевна, — Олег Денисович снова показал на Вологдину, — уже партизанка со стажем. Вот ее, мои юные друзья, я и хочу попросить продолжить разговор.
Катя готовилась выступить, но как-то совсем неожиданно предоставил ей слово Мятелков. Слушатели уважительно, с ожиданием смотрели на нее, а она не знала, с чего лучше начать, не о себе же говорить, хотя и представил ее журналист как бывалую партизанку.
Первые фразы получились стандартными, общими:
— Партизанская жизнь трудна, сложна и опасна. Надо многое знать и уметь, быть готовыми преодолевать любые неурядицы…
«Зачем я это говорю? — расстроенно подумала Катя. — Надо же проще, сказать о людях — о командире отряда Колобове, о мужественном комиссаре Петрове, о веселом добряке Оборе». И стала рассказывать о своих живых и мертвых боевых друзьях.
Посматривала на собравшихся и видела, что теперь доходят ее слова до их сердец.
Когда закончилось собрание, Катя предложила:
— Давайте, ребята, споем и потанцуем! Назло фашистам!
— Это уж вы зря, — сердито зашептал ей на ухо Мятелков. — У них в каждой деревне горе, многие издалека пришли, а вы какие-то танцы-манцы затеваете…
— Пусть молодежь сама решит стоит или не стоит, — громко сказала Катя. — Будем петь и танцевать?
— Будем! Будем! — ответили дружно.
Вологдина запела: «Вставай, страна огромная…» Песню подхватили. Ее слышали здесь еще до оккупации. Потом Катя запела новую песню, о том, как девушка провожала бойца на фронт и как ему за туманом светит огонек ее окна. Все тихонько слушали, а кое-кто торопливо записывал карандашом на клочке бумаги слова.
— Какая хорошая песня. За сердце берет. Я ее раньше не слышала, — сказала девушка лет семнадцати, и бледное исхудавшее лицо порозовело, стало красивее.