Когда пришло время прощаться, многие подошли к Вологдиной и Мятелкову, сказали:
— Передайте товарищам в отряде, что молодежь не подведет.
Только через два дня Кате удалось как следует поговорить с Петром Оборей.
— Где наши? Где Колобов? Где Тереха? Где Костя Рыжий?
— Да не сыпь ты, как из пулемета! — шутливо отмахнулся от нее парень. — Давай обо всех по порядку. Иван Гаврилович теперь начальник разведки бригады. Сейчас на задании, скоро вернется, и свидитесь. Тереха Бляхин в его группе. Тоже стал партизанским разведчиком. А вот Костя… — Оборя тяжело вздохнул. — Нет больше нашего Кости… Никто толком не знает, как он карателям в руки попал, видимо, после перестрелки раненого взяли. Вскоре после того как нас на плоту проводили. Повесили его на площади в родной деревне…
Катя почувствовала, как закололо у нее в груди. Представить добродушного Костю истерзанным, с петлей на шее было выше ее сил.
— Дорого заплатят гады за Костины муки, — словно прочитав ее мысли, скрипнул зубами Петр.
На небольшой площадке перед штабной землянкой против наскоро сколоченной трибуны замер построенный в две шеренги полк. На трибуне рядом со знаменем стоял командующий авиацией флота.
Чеканя каждое слово, он зачитывал гвардейскую клятву балтийских соколов. Летчики, техники, механики, оружейники, мотористы вслед за генералом повторяли гордые слова:
«Сегодня мы приносим тебе, Родина, святую клятву на верность. Клянемся еще беспощаднее бить врага, умножать славу Отчизны, быть достойными ее сыновьями.
Страна родная! Пока послушны руки, видят глаза и бьется в груди сердце, мы будем сражаться с врагами, не зная страха, презирая смерть, до полной и окончательной победы над фашизмом».
Капитан Вологдин смотрел на стоявших рядом, в строю, товарищей, на неутомимого работягу и доброго друга инженера Ивана Залесного, инициативного и рассудительного парторга Калашникова, мастера золотые руки авиамеханика Георгия Иванидзе. Сосредоточенны были их лица, строги взгляды.
«Гвардеец может умереть, но должен победить…» — повторял про себя Вологдин слова клятвы, и как живые в его памяти вставали товарищи: бесстрашный большевистский комиссар Бойцов, стрелок-радист МБР Глухов, спасший Вологдина ценой собственной жизни, командир эскадрильи Жагин, таранивший «юнкерс». Их было немало, славных, верных друзей, ушедших из жизни, но обретших бессмертие.
«Красное знамя советской гвардии мы пронесем сквозь пламя Великой Отечественной войны к светлому дню Победы…» Шепча эти слова, Вологдин думал о том, что живые обязательно дойдут до фашистского логова через любые бури, испытания.
Думал он и о том, что в двадцать с небольшим лет все у него впереди: хочется жить, после войны слетать на Северный и Южный полюса. По он понимал: впереди немало напряженных боев, каждый из которых может стать последним, что, возможно, не удастся ему увидеть своими глазами победу, но не пожалеет крови, жизни, чтобы приблизить ее хотя бы на день или даже на час…
Командир полка принял из рук генерала гвардейское знамя, сказал то, о чем только что думал Вологдин. Может, только иными словами.
Вологдин первый раз стоял во главе строя эскадрильи. Утром его пригласил прибывший для вручения знамени командующий авиацией и, побеседовав с ним, объявил о назначении заместителем командира эскадрильи. Когда распустили строй и поздравившие друг друга гвардейцы разошлись, Михаил не удержался, напрямик спросил Гусева:
— Товарищ майор! С утра мучаюсь сомнением, да дел у вас перед построением невпроворот было.
— Догадываюсь, почему, — усмехнулся комэск, — даже, пожалуй, знаю. Ну что ж, слушаю вас.
— Назначение какое-то странное. Разве теперешнего вашего зама куда-то переводят?
— Вопрос по существу. Но я и сам не больше вашего знаю. Командующий вызвал и сказал: «Кого хочешь взять своим заместителем?» Я ответил, что заместитель у меня есть, жив-здоров и летает неплохо. А генерал мне в ответ: «Известно ли тебе, что твой зам жалобу на тебя настрочил? Обвиняет тебя в том, что слишком много воли летчикам даешь, молодым сложные задания доверяешь. Оттого, мол, теряете машины, людей…» Я объяснил командующему, что он мне самому это в лицо говорил, но мы с ним в этом вопросе принципиально расходимся. Я — за то, чтобы командиры звеньев, отдельных самолетов приучались к самостоятельности, а по его мнению, летчики должны выполнять команды ведущих, держаться за них, как за мамкин подол. «Товарищи из штаба разбирались. Да и сам вижу, — говорит генерал, — что вы оба в этом вопросе перегибаете. Вот и решил вас развести». Так что принимайте дела у Нозлова, командующий его сегодня с собой забирает!
Прием и сдача дел заняли немного времени. Потом капитан Нозлов сухо откланялся, и Вологдин остался один в кабинете.
Апартаменты замкомэска представляли собой выгороженный в землянке закуток — два метра на два с половиной. Кровать, две табуретки, прикроватная тумбочка и вбитые в стену гвозди — вот и вся обстановка. Но вполне можно работать, беседовать с людьми, просто забежать на пяток минут, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Сейчас долго побыть одному не пришлось.
— Поздравляю с новым назначением, — крикнул, входя, Залесный.
— Здравствуй, Иван!
— Становишься кабинетной крысой!
— Тогда уж не крысой, а коршуном. Крысы все-таки существа бескрылые.
— Какой ты коршун, ты у нас сокол! Нозлов-то в какую сторону горизонта отправился?
— Понятия не имею. Выспрашивать не стал.
— Нудный человек. Летать и рисковать поменьше старался.
— Не мне его судить…
— Обмоем это дело, — подмигнул Михаилу Залесный.
Он зачерпнул алюминиевой кружкой воду из списанного самолетного бензинового бачка, пошутил, что вода припахивает не тем, чем положено в такой радостный день.
— Хочешь, плесну настоящего спирта? — принял шутку Вологдин.
— Если бы хотел… Помнишь, как сына моего, Андрюшку, обмывали?
— Слушай, Иван, а ведь и я, оказывается, давно уже отцом стал, — разоткровенничался вдруг Михаил.
— Ты? Отцом? Это с каких таких статей?
— Нет, в самом деле. Оказывается, Катя решила удочерить девчушку, которая без родителей осталась. Наша, ленинградка, Галинкой зовут. Сейчас в детском доме на Урале.
— Такое одобряю. Я сам, если Наталья мне семерых не родит, полный дом ребятни усыновлю. Ну извини, Миша, я помчался. Дел у меня больше, чем волос на голове осталось!
Михаил посмотрел ему вслед. Думалось о своем. Конечно, своеобразным человеком был предшественник, недолюбливали Нозлова в эскадрилье. И тут же пристыдил себя: «Легко в чужом глазу соринку увидеть, в своем бревна порой не замечаешь. Еще как сам покажусь на его месте. Людей и техники в три раза больше, чем в звене… Опять же вся эскадрилья «илы» получила двухместные».
А круговорот в природе, невзирая на войну, шел своим чередом. Совсем недавно, кажется, когда шли на прорыв через белую мглу по заснеженной Неве солдаты, бушевал вьюгами январь, и вот вступила в свои права весна, постучавшая в окна домов и людские души светлой обнадеживающей капелью.
Беспокойными выдались весенние месяцы для эскадрильи. Летчики изучали и осваивали новую технику — двухместные «илы». Экипажи вводили машины в строй, проверяли оружие, отрабатывали взлеты и посадки, облетывали самолеты… А на завтра планировался боевой вылет.
Вместе с Иванидзе и воздушным стрелком младшим сержантом Долговым Вологдин хлопотал возле нового «ила». Гога придирчиво осматривал агрегаты, магистрали, провода, бурча под нос, что если будущий сын его слушаться не будет, отдаст его в мотористы. Долгов сосредоточенно колдовал у крупнокалиберного пулемета в задней кабине. Экипажу предстояло ввести машину в боевой строй, проверить оружие, облетать самолет в зоне, отработать взлеты и посадки.
Долгов доложил о готовности. Нравился Вологдину новый подчиненный. Парень ладный, пусть ростом не вышел, зато в кабине ему будет просторней. А каков из него боец — первые полеты покажут.
Вылет предстоял на рассвете. Раньше для получения задания собрались бы только летчики с двенадцати машин. А тут на инструктаж пришло двадцать четыре человека — летчики и воздушные стрелки. Майор Гусев, с удовлетворением оглядев присутствующих, заговорил:
— Нашего полку прибыло. Новые машины облетаны. Теперь пришел черед испытать их в бою. — Комэск подошел к прикрепленной на доске карте, испещренной красными и синими значками. — Задача — ударить по железнодорожному узлу. Эскадрилью поведу сам. Действуем по такой схеме…
Командир эскадрильи ставил боевую задачу, и словно оживали значки на карте, лежавшие перед ним на столе макеты самолетов. Летчики делали пометки на своих топографических картах, уточняли детали.
Фашисты не ожидали налета. Их служба воздушного наблюдения прозевала советские самолеты. Зенитки затявкали тогда, когда девятка краснозвездных «илов» была уже над целью.
Сквозь задержавшуюся у земли утреннюю дымку Вологдин увидел на путях эшелоны — открытые платформы с танками, круглые цистерны с горючим, красные товарные и зеленые пассажирские вагоны. Заходили в атаку с различных направлений и высот. Звено Вологдина атаковало первым. Его задачей было подавить зенитную батарею.
Возле пушек суетились солдаты, не зная, с какого направления ставить завесу летевшим, казалось, со всех сторон «илам». Михаил нажал кнопку — и к орудиям понеслись огненные трассы реактивных снарядов. Заметались багровые смерчи, врассыпную бросились от орудий уцелевшие зенитчики. Длинными очередями бил по ним из пулемета младший сержант Долгов.
Бомбы накрыли эшелоны, постройки, станция окуталась дымом. Слышались гулкие взрывы. В небо то и дело вздымались желтые всполохи. «В крытых вагонах были боеприпасы», — понял Михаил. Его обрадовало мысленное «были», относившееся теперь к боеприпасам, и к цистернам, и к вагонам, да и, пожалуй, ко всему железнодорожному узлу. На восстановление станции врагу потребуется немало времени.