ькали отблески пожара. От окна Катю отвлек настойчивый стук в дверь.
— Кто там?
— Соседка Юлия Ивановна!
Катя не очень жаловала эту говорливую, неопределенного возраста женщину с нижнего этажа, всегда кричавшую на ребят: «Не бегайте по двору, дети», «Не надо мучить кошку», «Не катайтесь на перилах». Ребятня обходила ее стороной, передразнивала, копируя речь, жесты, походку. Сейчас Вологдина была рада и этой собеседнице.
— Мне чего-то боязно стало, — торопливо заговорила та, войдя в комнату. — Вдвоем мы в подъезде. Видела, ты шла. Дай, думаю, загляну.
— Дом где-то загорелся, мне не по себе сделалось, — отозвалась Катя, — садитесь, пожалуйста.
— Похоже, крупный снаряд фашист положил. Ближе к Неве горит.
— Может, быстрее потушат, воды рядом достаточно.
И правда, когда они немного погодя выглянули в форточку, возле реки уже потемнело. Огонь затух, не набрав силу.
— Посидите еще, Юлия Ивановна, — предложила Катя, — кипяточку согреем.
Соседка будто только и ждала приглашения. Она пересела со стула на диван, подобрала под себя ноги и заговорила о том, что знает с малых лет всех жителей дома, что перед войной молодежь пошла неуважительная, а раньше старших почитали…
Вдруг, видимо поняв, что говорит совсем не то, рассказала, что случилось с ней недавно.
— Живую меня чуть не похоронили, — сказала она с улыбкой, никак не вязавшейся с такими страшными словами. — Совсем доходягой стала. Упала на улице без сознания. Очнулась в морге. В чем дело, сначала и не поняла. Снизу и сверху люди. Сообразила, закричала. Не откликается никто, а сама выбраться не могу. По счастью, тут вскорости хоронить мертвецов приехали. Помогли выбраться. Посидела на скамеечке, отошла немного. На другой день на работу ни на минуточку не опоздала.
— Не приведи судьба пережить такое, — произнесла Катя, поняв, что не такая уж пустозвонка эта пожилая женщина.
— Правда, на работу мне тут недалеко, к Ситному рынку. А голодают нынче многие. Я что, лучше всех?
— Да, время наступило страшное…
— Ты что-то, Катерина, загрустила? Выше нос надо держать! О себе расскажи. О летчике, муженьке своем.
Вологдина долго собиралась с мыслями.
— Учусь. Муж воюет. Скоро сама на фронт буду проситься, — коротко ответила Катя.
— Да, все сейчас на фронте, — подхватила соседка. — Из шестой квартиры недавно паренек приезжал; как с тобой, с ним говорили. Пацаном его помню. Нынче командиром стал, медаль имеет.
Юлия Ивановна снова заговорила о том, что знает всех в доме, что раньше стариков почитали и слушали… Она спохватилась, лишь увидев, что усыпила свою слушательницу.
— И то польза, а то ведь после пожара, набоявшись, не скоро уснула бы, — прошептала она, тихонько закрывая английский замок.
Утром Катя поднялась задолго до рассвета. На улице было морозно. Сосало под ложечкой, очень хотелось есть. Редкие прохожие брели ей навстречу, безразличные к тому, что она замерзла, голодна, что скоро для нее должно начаться новое, неизведанное.
Немало городов, больших и малых, повидал Михаил Вологдин за свою короткую жизнь, а вот крохотный городишко, на окраине которого стоял запасный авиационный полк, где он осваивал новый самолет, толком и не разглядел. Запомнился старенький, грязный вокзал, куда приехал после госпиталя и откуда снова уезжал на фронт. Напряженные недели изучения штурмовика Ил-2 пролетели быстро. В феврале 1942 года капитаном, командиром звена Михаил вернулся на Балтику, в свою эскадрилью, ставшую штурмовой. И командовал ею Гусев, теперь майор.
Что такое эскадрилья? С военной точки зрения всего лишь тактическая единица. Но за этим понятием — боевое братство летчиков, техников, механиков, мотористов, вооруженцев, коммунистов и комсомольцев, начальников и подчиненных, товарищей и друзей. Кроме людей — это еще самолеты, точные приборы и грозное оружие. Михаил любил свою эскадрилью и рад был в нее вернуться.
Аэродром под Ленинградом, на котором размещались их самолеты, он давно знал. Ему нравилась площадка перед штабной землянкой, прикрытая со стороны летного поля березовой рощицей, зато открытая с востока и юга. В погожие дни почти с утра до вечера она была залита солнцем. Здесь собирались летчики, когда выпадали свободные минуты.
У штаба Михаил встретил комиссара полка Николая Николаевича Бойцова, получившего повышение после службы на МБР. Тут Вологдин познакомился с ведомым — младшим лейтенантом Киселевым.
Глядя на нового подчиненного, Вологдин подумал, как красив этот парень: высок, белокур, большие глаза светятся голубизной. Как он в деле проявится?
Бой, о котором думал Михаил, произошел через несколько дней. Задание было обычным: штурмовка обнаруженной вражеской автоколонны. Капитан Вологдин пришел из штаба на стоянку самолетов, когда двигатель его машины работал на полных оборотах. «Механик прогревает», — подумал он, вслушиваясь в рев мотора. Позади «ила» бушевала снежная пурга.
— Самолет к боевому вылету готов, — доложил летчику, спустившись с плоскости, авиамеханик Иванидзе, симпатичный, чернявый сержант, и добавил: — Мотор — зверь, работает как часы.
Вологдин улыбнулся. Слишком уж несовместимыми показались ему слова «зверь» и «часы». Хотел сказать об этом механику, но передумал: не стоило тратить время на пустопорожние разговоры. Капитан забрался в кабину и передвинул ручку сектора газа вперед. Иванидзе вытащил из-под колес колодки, и самолет подрулил к старту.
Вологдин с трудом оторвал от взлетной полосы тяжело нагруженный бомбами «ил» и повел над кромкой аэродрома по кругу, а когда, замкнув, повернул на запад, к нему пристроился штурмовик Киселева. За облаками «илы» пересекли линию фронта и снизились в ближнем вражеском тылу.
С быстро летящего самолета непросто заметить в заснеженном поле или лесу дорогу. Иное дело прифронтовые пути, изъезженные до полуметровой глубины, с остовами сгоревших автомашин по сторонам от колеи, с коробками застывших на обочинах поврежденных танков. Такую дорогу найти нетрудно, и штурмовики, пробив облака, сразу вышли к чернеющей ленточке. Ближе к фронту на дороге не было ни машин, ни повозок, ни пешеходов. Зато километрах в двух позади виднелись кузова больших машин. «Торопятся к передовой, а мы устроим им здесь вечную стоянку», — зло прошептал Михаил.
Круто снизившись, самолеты спикировали на колонну. Вздыбилась перед грузовиками земля. Словно легкий спичечный коробок, перевернулась первая машина, через брезентовую крышу второй рванулись вверх черно-желтые языки пламени. Замерла, застыла серая змея-колонна, попрыгали на дорогу и побежали врассыпную зеленоватые фигурки. Новый заход штурмовиков — и новые взрывы в колонне. Пушки и скорострельные пулеметы «илов» косили убегавших: фигуры вражеских солдат замирали на белой скатерти снега.
Обойдя по метнувшейся в сторону второй колее горящие машины, вперед вырвался один грузовик. «Обстановка, — решил Вологдин, — самая простая: крупная цель, и нет зенитного прикрытия».
— Атакуйте одиночную цель! — приказал по радио ведомому.
Вологдин видел, как самолет Киселева, сделав горку, накренился на вираже, вернулся к дороге и вошел в крутое снижение. «Промажет», — подумал Михаил. Шофер дал полный газ, машина резко увеличила скорость и напоролась на огненную трассу.
— Порядок в летных частях? — спросил на земле у Вологдина еще не остывший после боя Киселев.
— Порядок в основном, — ответил Михаил.
Он понимал: сказал не все, что надо бы, такой ответ мало поможет молодому летчику. Атаковал Киселев смело, но говорить ли ему о слишком крутом и рискованном снижении?
— Идите отдыхайте, — решил он отложить детальный разбор полета.
Мурлыкая слова модной перед войной песенки «Звать любовь не надо, явится незваной», младший лейтенант ушел в общежитие. «Легко ему живется, или делает вид, что легко, — подумал Михаил, прохаживаясь у самолета. — Так не хочется упрекать его за лихость. Парню поддержка нужна. Человек он впечатлительный, эмоциональный…»
— Стоял он, дум великих полн! — услышал за спиной Вологдин голос комиссара полка. — Здравствуйте, капитан!
— Здравия желаю, товарищ батальонный комиссар! — пожал Михаил протянутую руку. — Думы о первом боевом вылете, о ведомом, о том, как лучше понять друг друга.
— Проблемы, чувствую, намечаются серьезные, — проговорил Бойцов. — Время у вас сейчас есть? Пойдемте ко мне, потолкуем.
В кабинете комиссара Вологдин рассказал о бое, о рискованных действиях Киселева и своих раздумьях.
— Что же, вы правы, все решать по-лобовому и не надо, — неторопливо заговорил Бойцов. — Подход к человеку нужен.
— Какой? — приподнявшись на стуле, спросил капитан.
— Если бы мы имели советы на все случаи жизни, слишком все было бы просто, — улыбнулся Бойцов. — Ни забот, ни раздумий, ни трудных решений, ни бессонных ночей. — Он пригладил коротко остриженные волосы, оперся локтями о стол. — Сам думку одну имею, первому вам высказываю. Посоветуйте, можно ли ее в обиход пустить. Есть такой термин в авиации — потолок.
— Понимаю, предельная высота, которую может набрать самолет, — отозвался Михаил, еще толком не понимая, что комиссар имеет в виду.
— Верно. Но потолок машины ограничен техническими характеристиками. А вот потолок роста летчика, его знаний, мастерства, если хотите — даже таланта, беспределен. От самого человека он зависит, от его стремления достигнуть больше, идти дальше. Можно ли каждому человеку дотянуться до своего потолка?
— Можно, — сказал Вологдин. — Предела знаниям и мастерству нет. Надо только мобилизовать всю свою волю, все свое умение.
— И хорошо видеть перспективу, — добавил Бойцов.
— Теперь у меня есть предмет для разговора с Киселевым, — обрадовался Вологдин.
— И у меня тоже… с некоторыми зазнавшимися летчиками, — сказал комиссар. — Пусть мы ведем бои, которые не войдут в будущие учебники тактики, но и в нашем деле нет предела в совершенствовании. Точно?