– Взвешивай, не взвешивай, какая разница? Если бы вы знали, как тяжело мне жить в этом доме на положении отверженной…
Мисако распрямила плечи и потупила голову. Она старалась сдержать слезы, но круглая капля выкатилась из-под ресниц и, сверкнув, упала ей на колени.
Канамэ по-прежнему не расставался с книгой, выискивая в ней места, благодаря которым она снискала репутацию непристойной. Это была задача не из простых: только один первый том, включающий в себя рассказы с первой по тридцать четвертую ночь, составлял триста шестьдесят страниц при формате в восьмую долю листа. Канамэ пробовал ориентироваться по иллюстрациям, но сколь бы завлекательной ни казалась порой картинка, текст не оправдывал его ожиданий. Оглавление тоже мало что давало, ибо по названиям вроде: «Повесть о царе Юнане и мудреце Дубане», «Рассказ о трех яблоках», «Рассказ о маклаке из Назарета», «Рассказ о юном царевиче с Черных островов» – было трудно догадаться, содержит ли та или иная история какие-либо пикантные подробности или нет.
Издание, которым располагал Канамэ, представляло собой первый дословный перевод арабского памятника на английский язык, выполненный Ричардом Бертоном[70] (до тех пор, похоже, ни одного полного перевода этого произведения на европейские языки не существовало) и опубликованный ограниченным тиражом для подписчиков «Клуба Бертона».
Почти на каждой странице книги имелись добросовестные примечания. Канамэ принялся их читать, перескакивая с пятого на десятое. Как правило, они касались лингвистических тонкостей, не представлявших для него решительно никакого интереса, но попадались и любопытные пояснения, проливающие свет на обычаи и нравы арабов, а иной раз и на содержание той или иной конкретной истории. Например, такие:
«Пупок в виде глубокой впадины не только почитается красивым, но у младенцев еще и является добрым знаком, предвещающим, что они вырастут крепкими и здоровыми».
«Небольшая щербинка между передними резцами – правда, только верхними – служит признаком красоты у арабов. Чем это объясняется, трудно сказать; по-видимому, дело в присущей этому народу любви ко всему необычному».
«Царский цирюльник, как правило, является сановником высокого ранга, что неудивительно, ибо он в буквальном смысле слова держит жизнь государя в своих руках. Рассказывают, что некая английская дама в Индии вышла замуж за такого высокородного “фигаро” и была весьма разочарована, узнав о характере его обязанностей при дворе».
«В странах мусульманского Востока молодым женщинам, как замужним, так и незамужним, возбраняется выходить из дома без провожатого, и если женщина нарушает этот запрет, полицейский имеет право заключить ее под стражу. Эта мера оказывается весьма эффективной в деле предотвращения прелюбодеяний. Во время Крымской войны сотни английских, французских и итальянских офицеров были расквартированы в Константинополе, и впоследствии многие из них похвалялись своими любовными победами над турчанками. Мне это представляется совершенно невероятным. Ставшие их добычей женщины, скорее всего, были гречанками, валахиянками, армянками или еврейками».
«Данная сцена – единственная ложка дегтя, способная омрачить впечатление от этой очаровательной истории, изложенной с таким чарующим мастерством. Само собой разумеется, что это место в переводе Лейна[71]вызвало бурю возмущений…[72]»
У Канамэ перехватило дыхание: вот оно, наконец-то! – и он стал торопливо читать дальше, стараясь не пропустить ни единого слова. «…Само собой разумеется, что это место в переводе вызвало… Следует, однако, заметить, что указанный отрывок едва ли превосходит своей фривольностью иные пассажи из наших старинных сочинений для театра (таких, например, как “Генрих V” Шекспира). При этом истории, подобные представленным в данной книге, никогда не читались вслух и не исполнялись перед публикой, состоящей из представителей обоих полов».
Канамэ тотчас приступил к чтению «Рассказа о привратнике[73] и трех знатных женщинах из Багдада», к которому относился этот комментарий, но не успел он пробежать несколько первых строк, как в коридоре послышались шаги и перед ним возник Таканацу.
– Может, отвлечешься на секундочку от чтения?
– А в чем дело?
Не поднимаясь с дивана, Канамэ с явной неохотой перевернул раскрытую книгу корешком вверх и положил себе на бедро.
– Я совершенно обескуражен!
– Обескуражен? В каком смысле?..
Таканацу несколько раз молча прошелся перед журнальным столиком, оставляя за собой шлейф сигарного дыма.
– Как я понимаю, у Мисако-сан, в сущности, нет никаких гарантий относительно ее будущего.
– Что ты имеешь в виду?
– Вы оба – и ты, и Мисако-сан – на редкость беспечные люди…
– Объясни же наконец, о чем ты? Какая муха тебя укусила?
– Оказывается, они с Асо не намерены связывать себя какими-либо обязательствами. Асо, видите ли, не считает возможным давать ей зарок вечной любви на том основании, что его чувство может со временем угаснуть, и, судя по всему, Мисако-сан принимает это как должное.
– Гм… Что ж, это на него похоже…
Поняв, что вернуться к чтению теперь удастся не скоро, Канамэ привел себя в вертикальное положение.
– Конечно, я не знаю, что он за человек, – продолжал Таканацу, – но эта его позиция мне явно не по душе. При желании ее можно расценить как обыкновенную непорядочность.
– Напротив, непорядочно поступает тот, кто сулит женщине златые горы из одного только желания ей угодить, Асо же ведет себя честно.
– Мне не нравится такая честность. По-моему, это называется не честностью, а безответственностью.
– Возможно, для тебя с твоим характером это выглядит именно так. Но сколь бы пылкой ни была любовь между мужчиной и женщиной, со временем неизбежно наступает охлаждение. Обещание страстно любить друг друга до гробовой доски звучит нелепо, и если Асо не считает возможным давать такое обещание, в этом есть свой резон. Наверное, на его месте я поступил бы так же.
– А за охлаждением вновь последует развод?
– Охлаждение и развод – разные вещи. Когда любовный пыл проходит, его сменяет привязанность. Разве не на ней держится большинство браков?
– Все это замечательно, если Асо порядочный человек. А если нет? Если в один прекрасный день он объявит Мисако, что любовь прошла, и выставит ее за дверь? Неужели тебя это нисколько не смущает? Ведь никаких гарантий на такой случай у вас нет.
– Ну, это уж ты хватил! Асо не похож на такого мерзавца.
– Надеюсь, ты воспользовался услугами частного детектива, чтобы заблаговременно навести справки об этом господине?
– Нет, к услугам частного детектива я не прибегал.
– А какими-либо иными способами ты пытался хоть что-то о нем разузнать?
– Да нет… Видишь ли, я не люблю заниматься такими вещами, к тому же это страшно обременительно…
– Ну и олух же ты, право! – выпалил Таканацу. – Слушая твои разглагольствования о том, какой Асо достойный, солидный человек, я полагал, что ты потрудился, как подобает, собрать о нем всю необходимую информацию. Ну как же можно быть таким легкомысленным?! А если он обыкновенный распутник, заморочивший голову твоей жене?
– Когда ты так говоришь, мне и впрямь делается не по себе… Но, повторяю, при встрече он отнюдь не произвел на меня впечатление какого-то проходимца. К тому же я доверяю Мисако. Она уже не девочка и способна отличить порядочного человека от негодяя. Если Мисако в нем уверена, для меня этого достаточно.
– Вот на женщин в таких вопросах как раз и нельзя полагаться. Даже самые умные из них сплошь и рядом попадают впросак.
– Ну зачем так говорить? Почему нужно непременно предполагать самое худшее?
– Странный ты человек! Твое верхоглядство просто поражает. Ты вечно стараешься избегать ясности в подобных делах, поэтому неудивительно, что все твои слова о разводе превращаются в пустой звук.
– В любом случае наводить справки об Асо нужно было раньше. Теперь уже бессмысленно об этом рассуждать… – заключил Канамэ, словно речь шла о чем-то постороннем, и устало повалился на диван.
Он не знал, насколько пылкими были чувства, связывавшие Мисако и Асо. Вникать в такие подробности неприятно всякому мужу, даже самому холодному, и хотя иной раз в нем и просыпалось любопытство, он сознательно не позволял себе строить какие-либо догадки.
Их любовный роман начался года два назад. Однажды, вернувшись из Осаки, Канамэ застал жену беседующей на веранде с незнакомым мужчиной. «Это господин Асо», – коротко представила его Мисако. Поскольку к тому времени супруги уже привыкли к определенной независимости друг от друга и у каждого образовался свой круг общения, в дальнейших объяснениях Канамэ не нуждался. Судя по всему, они познакомились на курсах французского языка в Кобэ, которые Мисако начала посещать от скуки. Вот и все, что Канамэ тогда знал. С тех пор Мисако стала уделять больше внимания своей внешности, на ее столике появлялись все новые туалетные принадлежности, но Канамэ этого не замечал, что само по себе свидетельствовало о том, как далеко он зашел в своем безразличии к жене.
Впервые Канамэ почувствовал, что с ней происходит что-то неладное, спустя примерно год. Однажды ночью его разбудили сдавленные рыдания жены, пробивавшиеся сквозь надвинутое на лицо одеяло, и он долго лежал, вперив глаза в темноту и прислушиваясь к ее всхлипываниям. Такие ночные истерики случались с Мисако и прежде. На второй или третий год их брака, когда Канамэ окончательно утратил к ней интерес, она нередко давала волю слезам, изливая перед ним горечь своего женского одиночества. Но чем яснее он понимал причину этих слез и чем большую жалость к ней испытывал, тем глубже становилась разделяющая их пропасть; не находя слов, чтобы ее утешить, он молча ждал, когда она затихнет. При одной мысли о том, что отныне ему предстоит из ночи в ночь выслушивать эти рыдания, Канамэ готов был отдать все на свете, лишь бы снова сделаться холостяком. К счастью, постепенно Мисако, как видно, смирилась со своей участью, и они прекратились.