«Я уже умерла и в Аду» – напомнила себе, чтобы справится с холодным мерзким чувством.
«Это я! Я! Это моя боль!» – обрадовалась Манька, блаженно улыбаясь. Она снова стала собой, и обрадовалась больше, чем если бы искупалась в живой воде.
Боль приходила с оживающими тварями, и потом как-то сразу утихала, оставляя неприятный осадок, стоило ей внимательно присмотреться к человеку. Язвы то открывались, то исчезали, и словно гора сваливалась с плеч. Принять и понять боль, которую хранили земли и ее и вампира, морально оказалось не так страшно, как физически. Боль сыпалась на нее, точно разверзлись небесные хляби, и ни в какое сравнение не шла с тем, когда ее били черти. Боль была настоящей, своей, может, не такой сильной, как в прошлом, но Маньке было не с чем сравнить.
И вдруг боль перестала проходить…
Снова и снова повторялось одно и то же, болело все ее тело, уши, глаза, спина, раскалывалась голова… – а твари зажили какой-то своей жизнью, как будто жили с ней под одной крышей. Она внезапно осознала, что не знает, как объяснить эту и боль и вампиров и тех, над кем они издевались, чтобы она чувствовала их, как себя.
Ее бабка била, а кто еще-то? Чтобы вот так? Неужели бы у нее не болело тело после того, как над ней посмеялись на шахте?
Может, поставили обезболивающее?
После того, как она пришла в себя – болел висок. Сказали, что она упала и ударилась, еще щека болела – приводили в чувство. Тянуло спину – вылетел позвоночный диск и накрылся мочевой пузырь, вдруг оказавшись ни с того ни сего надсаженным, но об этом она узнала через некоторое время – болезнь списали на простуду и осложнение, но черт, похоже, медицину не уважал, он открыл болезнь по-новому: все присутствующие непременно пожелали прокатиться на нем, иногда усаживаясь на спину по двое и по трое. Манька никогда бы не думала, что у нее столько сил, чтобы поднять вес втрое больше себя. Она несла на себе здоровых мужиков под подбадривающие выкрики, не замечая ударов плети…
Она уже не думала отбиваться, с удивлением рассматривая людей.
Некоторых она узнала, остальные оставались незнакомыми. Часть порой имели в себе какие-то несоответствия. Например, молодой человек одновременно был и в черной сутане, и она видела его одетым в джинсы и светлую рубашку… Или больной человек, то он был больной, то завидно здоровый…
Толпа бесновалась, гикала, хохотала, тыкала пальцем, кто-то приладил к черту узду, кто-то пристроился к нему сзади и кричал, что он не позволит убить человека… Боль была такой сильной, словно в голову воткнули железный штырь, а она продолжала оставаться в сумеречном состоянии. Черт то падал без чувств, то смотрел мутными глазами. Наплывали картины, в которых происходила та или иная смерть, и как будто убивали ее…
Она всегда была жертвой, или несколькими сразу. Манька и узнавала себя, и не узнавала…
Она внимательно прислушивалась к себе и черту, сверяя ощущения. Толпа бесновалась в одном времени, черт как будто в другом, а сама она отстояла то далеко и от черта, и от людей, а то вдруг снова оказывалась в толпе – а боль приходила и приходила, и никуда не уходила, накапливаясь в теле.
Наверно, в Аду нельзя было потерять сознание от болевого шока…
– Дьявол, это не моя жизнь! – возопила она, с изумлением рассматривая людей, которые над нею издевались. «Переживем и это! – почти вслух прошептала она, наблюдая за движением губ черта. Догадаться было нетрудно, давали установки на долгую память. Некоторые слова прозвучали отчетливо: «Я вор… Я мертвая… Я должна повеситься… Я уйду и забуду…»
Чертом руководили: губы его, начав движение, замирали, затем, через определенное время, повторяли фразу, в которой слов было не больше, чем мог бы подсказать человек за время молчания. Но ни одна тварь не пыталась просить его об этом.
Но кто?
И почему твари вдруг перестали уходить, почему поднялись и обрели силу, выкачивая обе земли?!
Голос Дьявол пришел сразу, но несколько замешкался с ответом, рассматривая чужих и своих.
– От одной земли к другой протянуты нити, – объяснил он. – Ими образуется пространство. Если с земли убрали забор, неизвестно кто придет за кровью. У человека есть преимущество – отвлеченное мышление, но есть минусы – никто не застрахован, что бить будут с двух сторон. Те, кто есть в обоих землях, обретают истинную силу, чтобы стать над сознанием человека, но информацию нельзя переписать, она работает согласно Закону. Это то, что предназначено для тебя, в сознании вампира есть только то, что для него.
– И что мне делать? Ну, хоть черта пожалей! – взмолилась Манька.
– Пожалуйста! – усмехнулся Дьявол.
И вмиг она оказалась там, где только что находился черт, сразу же пожалев о брошенных в запальчивости словах. Слезы брызнули из глаз. Бессовестные люди на вампира не молились. Его били так, как не бивали ее за всю ее жизнь! Боль говорила о том, что ее резали, вешали, кололи, кормили какой-то дрянью, засовывали в зад и во влагалище колья, протыкали внутренности и жгли…
Боль приходила отовсюду, иная уходила нераскрытая.
Но этого тоже не могло быть! С ума сошел Его Величество или головы у него нет совсем? О чете государевой она слышала совсем другое: умные, образованные, холеные и правильные. Если бы Его Величеству проткнули живот, неужто не закричали бы об этом все газеты? Удивление вызывал и тот факт, что сама она живая, хотя, судя по тому, что она виртуально чувствовала, живых мест в ней не осталось и она должна была умереть сотню раз.
– Дьявол! – крикнула она, не столько, чтобы позвать на помощь, сколько ругаясь. – по ощущениям ее тащили за волосы, как бревно.
Дьявол не скучал аду…
На память пришли все ужасы, которые она претерпела, но с тем, что она чувствовала сейчас, они не шли ни в какое сравнение. Видимо, все, кто сумел здесь побывать, рассказывали именно об этих ужасах.
Ну, конечно, если у вампира белые одежды, кто же будет его здесь бить?
– Фундамент твоего имиджа и состояния в его земле. Царствие Божье вампира стоит на сем камне. Имя ему – вампиризм, – философски заметил он, рассуждая сам с собой. – «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу, и тело погубить в геенне». Вампиры надеются: если здесь их встретят с любовью, как встречают на земле, им удастся на плечах гостя проникнуть в Рай. Они не боятся людей убивающих, но боятся тех, кто приходит из души. Отправить человека в геенну можно, если открыть проклятого и от нее проклясть вампира. Но проклятые, обычно, не имеют имени, а без имени проклятия не будет иметь такую силу, чтобы сломать основание камня. Открытый вампир переживает много смертей – боль сливают в землю, чтобы проклятые чувствовали то же, что их жертвы. И нет места дереву в земле проклятого. «На лезвии ножа», Маня, это такой миг, когда жертва чувствует боль и страх перед тем, как уйти. За эту грань вечного молчания они тебя не могут выставить. Но они представляют, как ты живешь – и это радость вампира. И страх. Без этого камня, стану поливать дерево – и смоет их дом.
– Но меня бьют! Бьют! – Маньку кто-то взвалил на себя, как мешок, и она поплыла в воздухе, чувствуя плоть, но не видя ее. Само пространство в этом месте было пустым. – Ой! Отвали!.. Дьявол, меня убивают!
– Убивают! – с удовлетворением согласился Дьявол. – А что ты хотела? Земля вампира обезображена и смешана с кровью. Безводная пустыня. Там нет для тебя ни одной капли воды. И ты одна можешь любоваться ею во всей красе.
– Но почему я в земле вампира?! Лучше убей! – закричала она, понимая, что над нею глумится извращенец, пытаясь раскрыть сжатые губы и засунуть свой член.
– Брат брата кормит. Голос земли слышит ближний. Кому еще ей нести свою боль и проклятие от вампира? Его земля вопиет о несправедливости – руки их в крови, а ты поднимаешь врагов до Богов – свидетельства твоей земли такие же ложные. Болит душа твоя, а как ей не болеть, если Боги устраивают такое? Ты приютила их, твоя земля купалась в лучах славы, прибрана, выметена и убрана, как имидж вампира. Ей мыли ноги и одаривали, как царей, она украшена, как престол Бога. Царь земли устроен, а нечистый изгнан. Я могу вырвать тебя прямо сейчас и показать, что Спасители твои искали не его, а твоей смерти, потому что все, о чем рассказывает твоя земля, было сказано, когда ты не могла видеть. И твоя ложь станет тебе могилой. Можно начинать?
– Господи! Спаси меня! – искренне помолилась Манька. – Меня же убьют! Как я могу свидетельствовать, если не видела?
– Вот так, Манька, скажет Спаситель: не видели меня, не знали, но приютили, подали, и устроили. Или – замолись, недостойна, не знаю тебя, хоть ты и отдавала, и молилась, и принимала, – Дьявол с наслаждением внимал ее мукам. – И тут я их остановлю, – усмехнулся он, – и законно разую глаза… Конечно, не ты и не земля славите Богов. У земли вообще нет голоса, она Безмолвный Писец, но умеет поднять любую запись и показать сознанию. Вампиры свидетельствуют о себе сами. Но ты не бунтуешь, ты принимаешь их.
– Я не принимаю! – она уже сто раз пожалела, что согласилась спуститься в ад добровольно, могла бы еще немного пожить по-человечески.
– Ключ к Богам, которые гуляют в твоей земле, как ветер, рассказывая о себе ложь, лежит здесь. Возьми его и приложи к замку.
– А как я возьму?
– Это просто! Берешь человека в одной земле, ставишь на другую сторону, и смотришь, обо что он споткнется. Вампир мертв, но горсть его земли не меньше твоей. Она хранит его боль и твою дрему, а твоя земля твою боль и его дрему. Поэтому человек может легко разобраться с врагами земли или создать демона. Когда нет души, бейся за всю землю – и за свою, и за брата твоего. Будет время, она принесет плоды. С двумя землями ты будешь не человеком, а богом! Ты у земли одна – вампир мертв. Покайся и покажи земле, что сделали с ней Боги, которые похваляются собой.
Манька отбивалась, но ни один ее ответный удар не достиг цели. Она билась с пустотой, которая метелила ее почем зря. Некоторые удары были настолько сильными, что голова ее сотрясалась. Бежать было бессмысленно и некуда, черные скалы и камни не имели укрытий, и твари, вызванные к жизни, перемещались вместе с ней, как будто она несла их на себе. В прочем, так оно и было. Она уже не сопротивлялась, взирая обреченно на них и на саму себя. Так, по крайней мере, она оставалась на месте, а твари земли двигались, но необычно, оказываясь порой наполовину в земле, или в воздухе, но ступая уверенно.