– Домой, – жалобно простонал черт.
– А где вы были? – спросила Манька, усомнившись, что таким образом можно попасть в другое место.
– О! Бесплотное чудовище схватило меня и бросило в пещеру, выбраться из которой не было ну никакой возможности! И заставило лизать такую гадость! Тьфу, тьфу, тьфу! – черт высунул язык, соскребая пальцами воображаемую липучую массу. – Она жгла мне внутренность! – признался он. – Но вдруг я почувствовал, что свободен. Ну, пожалуйста!
Манька потопталась в нерешительности. А вдруг черту в самом деле без этого никак? В Ад тоже попасть не так просто – убиться надо.
– Ладно, – с сомнением согласилась она, прицениваясь к размерам черта.
Тот же рост, тот же вес, и силы, наверное, одинаковые. Спину она ему вряд ли сломает, но, возможно, черту не покажется, будто она не откликнулась. Она пристроилась сзади и, ухватив за подбородок, осторожно натянула голову на себя.
И тут обман!
Пальцы чувствовали обыкновенную кожу, а глаза зрели шерстку.
Ничего подобного ей делать не приходилось, но само действие показалось ей странно знакомым. Руки будто сами сцепились вокруг его шеи, колено уперлось в позвоночник.
Черт кряхтел, но терпел…
– Если бы чем-то натянуть… – расстроено предложила черт, когда понял, что силенок ей не хватает. – А ты веревочку возьми! – предложил он, протянув тонкую бечевку.
Бечевка тоже показалась знакомой… Манька сложила ее в два ряда и, накинув на шею черту, изо всех сил потянула на себя. Черт стал задыхаться, лицо у него вздулось, покраснело, глаза закатились, стали пустыми, зрачки расширились.
Манька испугалась.
– Тебе не больно?! – участливо поинтересовалась она, испугавшись, что черт задохнется.
– Ха-ха-ха! – мужским, странно знакомым голосом рассмеялся черт. – Я убиваю бомжу! В голове не укладывается! Но если для того, чтобы стать твоим мужем, надо убить… – да хоть сотню! Млять, эти мудаки и нищеброды нарожают, а государство воспитывай… – Манька снова оказался на месте черта, а черт-мужик сидел на ней и тянул за веревку, а она пыталась выбраться из-под него.
Манька вздрогнула, затрясшись всем телом. Пена шла у нее изо рта, лицо побагровело, она содрогалась, чувствуя на спине тяжесть. Боль вонзилась в сердце и в тело. Сознание стало уплывать, и не то черт лежал под ней, не то она под ним. И сразу почувствовала, как врезается в шею тонкая удавка, как колено упирается в позвонок, как тяжелое тело придавило внутренность чрева, как пуста ее затуманенная тяжелая голова от всяких мыслей.
– Зацени! С характером… Долго так держать? Ну понял, понял… Клянусь любить жену свою и в горе, и в радости, в болезни и здравии, в богатстве и бедности… Душу свою положу жене своей, и получу душу разумную… Аминь!
«Это меня! Меня!..»
Ее отпустили. Она попыталась встать, но тело ее не слушалось. Натиск смешанных чувств из обиды, тоски, безысходности и стыда разорвал ей грудь.
Манька отбросила удавку, откатившись от черта. Испугалась. Но это ей не помогло, она снова лежала под чертом, который был тяжелым и отпускать ее не собирался.
– Дьявол! – завопила она, внезапно осознавая, что вот-вот станет калекой. Отчаянно хотелось умереть: от стыда, от бессилия, от безнадежности… – Ой, больно!
Голос прикатил и постоял рядом легким кхе-кхе-кхе.
– С удивлением начинаю понимать: мало тебя таскали за волосы! – голос Дьявола был счастливым. – Здравствуй, Маня, с чем пожаловала? – голос раздвоился, как черт, и тот, который ответил на собственное приветствие, был один в один ее собственным: – Да вот, меня тут не рассмотрели, оплевали, и я, как человек, глубоко не безразличный к мнению мудрой нечисти, решила обречь себя на большую муку!
Дьявол засмеялся.
– О, если б я позволил убивать себя проживающим и проедающим меня, посчитавшим меня неугодным! – теперь голос его стал серьезней и свой. – Это можно. Борзеевич не обрадуется, но представляю, сколькие поймут меня! И похвалят!
Манька покраснела.
– Что делать-то?! – обижено вскрикнула она, скорее, мысленно, чем вслух. Она ползла и тащила на спине тяжесть, пытаясь повернуться и ухватить ее, но нематериальный черт был сильнее. Он молчал, не издавая никаких звуков, кроме тех, которые уже произнес, пока она была частью его, сначала на его спине, потом под ним.
– Маня, подумай, на тебе едут, а ум где-то в другом месте. С кем разговаривают?
– С вампиром! – уверенно ответила она. – Только мне от этого не легче!
– Радуйся, что подняла. Это Бог на тебе сидит! – попенял Дьявол. – А Боги не разговаривают с теми, кто их недостоин. Благодетельница с вампиром… То, чем он чаще бывает. Царь на ослице едет. Что еще делают вампиры?
Манька перестала дергаться.
– Пальмовые ветви постилают?
– Если уж Боги устроили себя в земле, физическое сопротивление бесполезно. То же самое, что истыкать копьем ветряную мельницу. Жди, пока сама земля не решит, нужны ли ей такие Боги…
Глава 8. Там, где Рай
…
Каждый раз Манька убеждалась, что стоит услышать Дьявола, как горе становится мудрой наукой, но так и не привыкла присматривать за собой, равняясь на Дьявольские мудрые наставления. Не сказать, что ей уж совсем стало свободно: своим мудрым словом он заколол не мученицу, заколол ее сознание.
Манька приструнила себя: она и так умерла. Как знать, какой Дьявол, когда он голый!
Черт стоял в стороне. Черный и лохматый. Он ухмылялся – довольно дружелюбно.
– Извини, я не хотела… Самом собой как-то вышло… – пробубнила она, оправдываясь, высматривая злодейку и ее секрет.
Злодейка, наконец, проявилась. Тело ее, как жидкая субстанция, не имело формы, но глаза просматривались. Она стояла впереди и исторгала один вопль за другим. Слезы лились из ее глаз крупными градинами. Она их не смахивала. Наоборот, отрывая у луковицы слой за слоем, промазывала ими глаза и себе, и Маньке, отчего глаза жгло, разъедало, и казалось, что слезы льются и из ее глаз.
Потом девица вдруг оказалась на спине, то угрожая самоубийством, то удивительно проникновенно рассматривая случаи из жизни, когда самоубийца открыл смерть и понял, что жизнь улыбнулась ему, открывая новые возможности.
Манька сразу догадалась, что посидеть она успела и на ее спине, и у повстанца…
Ей стало тревожно: она только сейчас заметила, что и тут и там земля пошла трещинами, земля содрогалась, будто рожала. На поверхность вырывались струйки дыма и языки пламени. Ад, похоже, намеревался изрыгнуть огонь. Или Твердь собиралась разверзнуться.
«Веселенькое местечко!» – озабоченно подумала она, судорожно сглотнув слюну. Может, Дьявол пошутил, что он Бог? И теперь Господь, который настоящий, решил в нее плюнуть? Может, она сделала что-то не так?
С чего бы Ад на нее ополчился, если Дьявол к ней с душой?
– А теперь, может, в картишки? – весело предложил черт. – Давай на золотишко!
Он с завистью уставился на крест крестов и Дьявольскую монету. Совсем как Борзеевич.
Бесстыжий, раздевает! Манька торопливо развернула крест крестов обратной стороной. Спрятать крест крестов было некуда. Одежда осталась там, где она оставила избы и друзей. Оказывается, она была голая, а все, что на ней было надето, приходило и уходило. Она устыдилась наготы, но черт не обращал на нее внимания, не щупал глазами, да он и сам был голый, в шерстке, и, похоже, бесполый. Ну, в бане-то она общественной мылась, а ад – чем не баня? Крест крестов единственное, что оставил ей Дьявол в Аду. Она и раньше побаивалась воришек, от которых одни неприятности. Мало людей на земле, которым золото не мозолило бы глаза. Встречу с чертями она помнила хорошо – вряд ли такое забудешь! Им ли не знать, что хорошо все, что плохо лежит! В подлунном мире одного черта достаточно, чтобы пойти по миру с протянутой рукой.
Становилось жарковато, а черт, как будто не замечает, беззаботно тасует колоду…
– Что ты себе позволяешь? Какие картишки?! Их не должно быть! Я их съела! И перестань моей жизнью интересоваться! – ответила она на ходу.
Самое страшное, что бежать было некуда. Ад разверзался везде.
– Мне идти некуда, – пожаловался черт. – У меня задание, мне покойника надо вынуть…
– Мне, между прочим, сам Дьявол приколол крылья! Видишь? – возмутилась она, чувствуя беспокойство. – Я не умерла еще, я в гостях!
– Тогда на крылья! – сомневаясь, предложил черт, как-то не слишком обрадовавшись, приценившись к ним и посчитав негодными. – Лошадки мне не помешают!
– Не могу, они у меня какие-то… придуманные… – с не меньшим сомнением произнесла Манька, разглядывая крылья через плечо. Причем едва и кое-как действовало только одно – серое, красно-бурое, запекшееся кровью, обмякло и висело неподвижно. – Лошадки бы мне самой пригодились.
Пожалуй, пора было отсюда сваливать.
Черт пощупал крылья. Он тоже заметил, что крылья не действуют, как положено, но сразу стало ясно, что для черта они самые настоящие. Он обошел ее кругом, разглядывая и так, и сяк, поднял красное крыло, расправил, отпустил, и оно упало, как тряпка.
Играть на крылья он передумал. Больше взять с нее было нечего. Для пущей надежности он обошел ее кругом еще раз, печально взглянул на крест-крестов, тяжело вздохнул и исчез.
Оставшись одна, Манька расстроилась.
Не сразу. Как только сообразила, что Ад не пахнет магнолией. Устрашающие языки пламени вырывались уже повсюду. Были любители экстремального туризма, но она была не из их числа. Не получилось сориентироваться на стороны света, похоже, в Аду они отсутствовали. И ландшафтные условия оставляли желать лучшего. Но расстроенные чувства длились недолго: от чертей одна морока.
«Ладно, что теперь? – подумала она, включая затылочное зрение. – Ни хрена же нет! Как тут душу вампира найдешь?!»
И застыла, как вкопанная… Вторым зрением она неожиданно для себя увидела много бросовой плодородной земли и высокое синее-синее небо. Разные оттенки голубого, от ало-голубого до насыщенного фиолетового сияли и слепили. Небо свешивалось такой глубины, что она утонула сразу, будто оно опрокинулось на нее.