Манька надолго задумалась. Как выманишь слова, если этот субчик ничего объяснять не мог. У него был лишь интуитивный посыл, которому он подчинялся, а он отвечал ему делом. И держал в руках сокровище, имея которое, мог бы на раз расправиться с сущим потомком Змея. Но его сознанием правил червяк.
В объяснениях, которые Маньке удалось расшифровать, испробовав его боль, проскальзывало и такое, что он умер. Сказано это было спокойно и равнодушно, как признание неоспоримого факта. Без единой нотки жалости к себе. Он вообще не осознавал собственную смерть. Для него она была поступком, который должен был порадовать и разжалобить любимую, возвысив в ее глазах.
Манька даже посочувствовать ему не могла. Святая обязанность убить любого, кто убил тебя – она бы не простила. Но не объяснять же это мученику, от которого отказался вампир. Засмеют в Аду. Мертвец был мертвее мертвеца, в коих костях поселились черви, заполоняя собой пространство, с соответствующим законным правом наживать потомство. Наверно, только сейчас она осознала, как бесполезно и вредно для себя пытаться раскрыть упорствующему человеку глаза на правду, которую тот отказывается принимать.
– Бессовестно же она обошлась с тобой, – с горькой иронией произнесла она, вложив в слова все понимание поступка, коим был приговорен человек к Небытию. – Не везде же так, кто-то другим умом жив, – и заметив, как оскалился его рот, наполненный горячей слюной, поторопилась успокоить его: – Не буду я ее поносить, твоя она, твоя! Но знай, вернусь, найду и завяжу в тугой узел… И полетите, как два голубя, туда, где вам уже не будет разлуки…
– О-о-о! – тяжелый вопль вырвался из груди, до дыр прожженных легких. – Господи, где мое солнце?! Где мое небо?! Бездыханный, в блаженстве припаду к ее ногам, отплевывая любую безрадостную для моей Царицы убогую падаль. Лисы и оборотни тянут к ней сальные потные руки, но единственная моя, Царица – светлая и прекрасная свирель, не такова, отниму ее, отражу любой удар. Сердце, наполненное любовью, будет биться, пока часть меня проклинает врагов ее. Как первоцвет среди земельной грязи, украшу я жизнь ее! Все муки мира ничто, пока жива она, и буду жить, пока жива она! Как горит мое тело, изнывая от страсти, и вопль любви и радости рвется наружу! Чистая, непорочная, не оскверненная насилием любовь связала нас навеки…
– Мне это снится, или я его задела за живое? – обалдела Манька. – Прокукарекал петушок? Нетрадиционные объяснения! – констатировала она, внезапно замечая, что головня дернулась несколько раз, застонав в истоме. Глаза у головни стали почти осмысленными, он зашевелился, изображая непристойности.
– Демона благодати ты за живое задела, – усмехнулся Дьявол, в его голосе она уловила знакомые нотки, когда он недостаточно откровенно хвалил ее. – Крещение огнем подразумевает благодатный огонь, который придает взгляду священное братание с любым человеком. Поток обращений, которые поднимают в человеке его собственное либидо. Вот с таким чувством благодати люди подходят к Царице полей, лесов и рек. Я не садист, чтобы перестраивать людей, в конец измученных и измотанных, перед самым их концом.
А орел вампирской страсти между тем продолжал изливать душу:
– О, как люблю я, как люблю, душа моя, жизнь моя! – заломил он руки. – Свет мой, Бог мой, не оставляй верного пса твоего… Где я, рыцарь ее снов, в мечтах глубоких, закралось грусть, и томление тела страстным охвачено желанием, нечаянно коснувшись горячих губ. Молюсь за душу мою, за лучезарную пречистую деву, что передо мною… О-о-о-о, не выразить словами благостный огонь моего сердца! Умраю от счатья, когда мимолетный взгляд ее обратился в мою сторону! Какое счастье, что она есть! Мы там, где царство божье – любовь!
И как-то по-другому прозвучал тот же голос, только по-женски…
– Любимый, возвеличь меня, войди в меня, найди меня… Груди мои, как спелые яблоки, глаза – чистые бриллианты, изнемогает мое сочное чрево, чтобы ты, Боже, открыл его…
– Прошу, не мучь меня, помочь моей любимой нужно, прошу, дай ей всего, что попросит она! – потребовал снова тот же знакомый голос, только по-мужски, на последнем издыхании, задыхаясь и исторгая благостные вопли. – Миллионы, миллионы бросить к ее ногам, разве много?
– Где-то я это уже слышала, – навострила Манька ухо. – Деньги – это святое! Похоже, вампиры ни о чем другом думать не умеют. Даже во время сношений… Ну, еще о крови. Без крови жизнь им кажется пресной. Откуда мне знаком этот голос? – она уже не сомневалась, что славословие изрыгали все те же черви. Она никак не могла вспомнить, кому он принадлежит, начиная подозревать, что не обошлось без недоразумения, с которым против воли ее связали пожизненно. Получалось, слушала она вовсе не мученика, а своего ближнего. Факт измены был на лицо, потому что голос был один в один как тот, который она слушала со спину, когда ее решили сделать волом.
– Дьявол, блин, это мой принц лепечет? – обалдела она.
– Хм… Хм… Хы… – задумчивость Дьявола перешла в легкий смешок. – Как бы он мог смертельно болеть и заниматься любовью одновременно? И в твою землю положили то же самое, но разве ты причастна?
Манька приблизилась к статуе, преклонив ухо, расплываясь в усмешке.
– Броситься с поезда, умереть, став божьим избранником, и вечно носиться в небе, вдвоем, вдвоем… – радостно возвещала огненная статуя. – Как музыка ветра, играя, ласкает нас, как месяц младой, мы разделим наше совершенство! Синьоры и сеньориты, леди и господа, великолепие любых голосов не может сравниться с голосом моей прекрасной избранницы. Вот она, Матушка Царица, Богиня, перед моим оком, я ласками утомлю ее нежное тело, и жизнь отдам за улыбку! Все, чем владею! И напьюсь медовой речи… Молитесь, молитесь, чтобы Царь ее мог исполнить желания ее!
– Хорош, заливать! – не сдержалась Манька, ухмыляясь. – Не земля, а муравейник… Изыдите, воющие твари! Тьфу на вас! Дьявол, его надо разбудить! Если он увидит, что с ним сделали, он поймет… Давай, я с ним поговорю… В конце концов, он же человек. Тебе что, жалко, ты же все равно собираешься его утилизировать.
Бесперебойные святые покровительственные объяснения ей порядком поднадоели. Где-то глубоко шевельнулся червячок не то ревности, не то вины перед проклятым, в котором ее земля оставила след. Но поймала себя и тут же вынула вину. Жалеть о вампире она не стала бы, а лично ее вина была недоказанной. Но исправить то, что натворил вампир, наверное, стоило.
– Ты так считаешь? – обратился к ней Дьявол недовольно. – Сколько ты знаешь людей, которых оплевали, а они после этого бросились бы в объятия плюющих?
– Сколько угодно. Я имею в виду, баранов хватает.
– Вот именно. Воловье поголовье недобровольно ушло в рабство, а волка сколько не корми, он всегда будет лес помнить. Забыл закрыть клетку – и был таков. А тут земля соблазнилась на убой. Чем? Полагаю, не слишком хорошо ты разобралась в своих веселых отсутствующих воспоминаниях – недалеко ушел твой Пилат!
– Кто бы упрекал! Что же, они в любви ему объяснились? – Манька осуждающе покачала головой. – Объяснились бы, не кончился бы! Он же валялся убитый, когда они сношались и муть эту несли.
– Люди своих родителей меньше помнят, чем раз в жизни в бессознательном состоянии увиденную судьбу. Баранам все равно, какой подвиг совершать – и надежнее Ада на земле нет убойного места. Свой крест он несет с удовольствием. Видишь, как немного ему надо. Где ты видишь ум? Сознание все еще находится в пределах земли и вращается, выставляя знаки, начерченные на вратах. Он, Манька, сейчас как Царь, который обрабатывает любимую, а твой принц его одежонка, которую, если снимет, убьется еще раз… Он не болен – он мертв, у него нет ни глаз, ни ушей, земля не помнит его. У него есть только опыт, который он приобрел в жизни, а там нет ни внутреннего ока, ни затылочного зрения, ни чертей, ни представления о Законе, которым его обесточили… Манька, у тебя крылья за спиной, которые конец и начало обеих земель… Конечно, без меня не обошлось, земли у тебя как не было, так и нет, но я по твоей земле хожу уже год, и земля узнает меня и верит, что не бросил и не предал ее, а возложил важную миссию – поэтому снова крылья. Даже если я дам ему проснуться, разве он выберет нас с тобою? И как увидит, если не имеет представления ни обо мне, ни о Тверди? Первым делом он начнет избавляться от нас, чтобы вернуться к Благодетельнице.
– Если меня продали, то ему объяснили светлое радостное чувство, – оправдала Манька статую. – И как так объяснить, чтобы святая голова снесла мозги словесным поносом? Молодец, умеет жить тварь – стопудовая выживаемость, – с ненавистью процедила Манька сквозь зубы. – Может так и надо: прожить лет триста в удовольствие, и ушел в место выше Бога, как бессмертное существо. Восхитительно! Мне бы так уметь!
– Ну так, снеси пару раз кому-нибудь голову, и отстойник, любимая, я тебе обеспечу… – ухмыльнулся Дьявол.
– Вампиром я не становлюсь или становлюсь, какая разница, если мой безымянный герой продал и нашу плоть, и меня с потрохами? А так хоть один раз человеколюбивую тварь об раскаяние брякнуть, – разгневано воскликнула она. – И самой пожить… Я, по причине своей доходчивости, так и так становлюсь верховным вампиром. Я теперь не меньше их знаю, им такие знания и не снились.
– А кровь откуда собралась брать? Чем люди тебе не угодили? – коварно поинтересовался Дьявол.
– А я вампиров буду обращать на свою сторону! – не сдавалась Манька. – Объект исследований вполне доволен святым мученичеством. Ты посмотри на него! – в расстроенных чувствах, ткнула она в статую рукой. – Это ж слушать невозможно! Горстка пепла из Ада орет о миллионах монет… И ладно бы для себя! А если подлечить его? Напомнить о бренности Бытия… Немного совести вампиру не помешает…
– О чем он еще может орать? – изумился дьявол. – Думаешь, у тебя что-то лучше в землю зарыто? – ехидно полюбопытствовал он. – Искусство великих свершений таит в себе замечательное свойство: убиться тьмой, чтобы свет проник в расстроенный разум. Вампиры все озарены светом, даже самые смертные из смертных. Вот ты, посмотрела на свою землю со стороны, но разве нашла такое у себя? Мало ты знаешь! На пальцах объясняю: это то, что слышит сознание вампира и люди вокруг него! Что у тебя – да, не скрою, маленько ты видела, поняла суть и как работает, но по большей части расположила к себе зем