— Нет, — наконец, твердо произнесла она. — Я еще живая. И вернуться хочу живой! К Борзеевичу. К избам. К земле своей…
Ошеломленный заявлением черт разинул рот. Он растерялся.
— Вот видишь! Ходишь вокруг да около! — воскликнул он горячо, убежденный, что она заблуждается. — И придумываешь себе покой с миром. Если живая, поймай меня и накрути хвост на рога!.. — воскликнул он ехидно. И задумался, произнес неуверенно рассуждая сам с собой: — И не совсем мертвая… Мертвые ни в Ад, ни в Рай дорогу не ищут… И крылья не болеют у них… У них и крыльев-то нет… И почти поймала… Не пойму, зачем тебе еще куда-то идти?!
— Так надо, — мягко и настойчиво повторила Манька. — Мне нужно в Ад.
Черт взглянул на нее с сожалением и провалился сквозь землю. Но одна она стояла недолго. Он вернулся с большим белым пушистым существом. Момент их появления она пропустила — не было сил любоваться гордым Раем. Сравнение лишь увеличивало пропасть и ввергало в уныние.
Черт начал что-то быстро объяснять существу, отчаянно жестикулируя руками. Тот слушал его, с любопытством посматривая в сторону крыльев.
«Но это не человек! — расстроилась Манька. — Чем же он мне поможет?»
Белое пушистое существо вынырнуло из-под земли, точь-в-точь как горбунок, представь перед глазами — рогатый, весь в чешуе, со сверкающими как у Дьявола глазами, выше ее метра на три, и весь какой-то стальной. На поясе рогатого чудовища висел самый настоящий меч, красивый, чуть загнутый, в золотой оправе. Одежда его и перепончатые крылья, похожие на белые спущенные паруса, блистали снежной белизной. Манька раскрыла рот, да так и осталась стоять.
Рогатый окинул ее цепким взглядом, что-то по-своему сказал черту, и тот в мгновение ока исчез из вида, часть пути проскочив по камням и лаве в Аду. После этого он одним пальцем, осторожно приподнял Маньке челюсть, вставляя ее на место.
— Я рад (Мне противно!) нашей встрече (видеть тебя!), — чешуйчатый улыбнулся… или взглянул сурово и злобно.
Манька зажмурилась, потрясла головой, и открыла глаза.
Чешуйчатый стоял на том же самом месте. Манька пожалела себя. Динозавр мог прихлопнуть ее одной лапой. Его челюстям с мощными огромными клыками позавидовал бы любой хищник. Слова прозвучали, раздвоившись, как змеиное жало. Манька оглянулась, в поисках убежища: Ад продолжал накаливаться. Потоки лавы местами уже бурлили, поднимаясь из земли, как мыльное пенистое облако. Наверное, все-таки рад…
— Я это… я тоже… — Манька растерялась, сообразив, что и рогатый мог услышать не то, что она собиралась сказать. — Мне это… мне в Ад надо…
Чешуйчатый широко улыбнулся (оскалился злобной ухмылкой), развел руками.
У Маньки затряслись колени.
— Вы в Раю ( в Аду), — ответил незнакомец. — Добро пожаловать (Пошла ты …)!
Манька заметила, что губы незнакомца не произнесли ни слова. Она облизала сухие губы. Он разговаривал с ней, или молчал все это время? Недоумение сменилось изумлением: он телепатировал ей, как Дьявол. Но кто бы мог подумать! Конечно, Дьявол же говорил, что язык у всех один… был, пока люди его не смешали…
— Пожалуйста, мне надо… — Манька подняла с земли горсть камней и протянула чешуйчатому рогоносцу с мечом.
Чешуйчатый озадачено почесал затылок, пощупал ее крылья. Заметив медальон на шее, он удивленно вскинул бровь.
— Это твой (У кого стащила, чей)?!
Если я начну доказывать, что я его не воровала, радио обязательно ответит наоборот! — с отчаянием догадалась Манька. Лучше было промолчать.
Незнакомец провел лапой над крестом крестов и золото, и сам крест засияли, полыхнув лучом света.
И началось невообразимое: Ад зашатался, в мгновение ока взревели трубы, и потекли потоки лавы. Манька с ужасом наблюдала, как раскалываются горы и скалы, и рушится свод неба. Черные камни падали, сотрясая и пробивая землю, оставляя воронки, ломая скалы, подхватываемые огненными потоками. Пропасти и каньоны разрезали долину. Она осталась стоять, но боль ворвалась в тело, в каждый нерв.
Манька согнулась, глухо застонав.
Но чешуйчатый будто не замечал ни камней, ни потоков лавы, ни гор и скал из черного камня. Он подхватил ее и через секунду опустил на каменную плиту посредине огненного озера. Вокруг бушевал огонь.
— Господи! Убивают! — закричала она, ползая по плите.
Голос ее дрожал, руки и ноги свело судорогами. Она с ужасом смотрела, как наступает конец света. Огонь был повсюду. Потоки расплавленных черных камней сливались и бурлили, и набрасывались на раскаленные докрасна камни у подножия, куда положил ее чешуйчатый. Дым, вонь и гарь выжигали легкие. Манька сомневалась, что они у нее еще есть. Брызги мгновенно разъедали кожу.
Манька приподнялась, подтягивая под себя ноги, заметив, что, кроме чешуйчатого, еще несколько думающих и сознающих из Дьявольского народонаселения присутствуют при ее смерти. Слегка озабоченные (озлобленные) лица. Стояли твердо, при мечах, разглядывая ее с любопытством (с ненавистью). Они о чем-то переговаривались между собой, кивая головой в ее сторону. Они не боялись огня, казалось, огонь им был нипочем, и голоса их не достигали ее ушей. Они ходили прямо по огню, по лаве, и вряд ли чувствовали ее, но над огненным озером пролетали, опускаясь на плиту рядом. Щупали крылья и поглаживали, пытаясь почистить и уложить, черпая из огненного озера огонь и поливали их, проплывая мимо, как призраки, и точно так же проваливались сквозь землю, иногда становясь чуть плотнее, иногда исчезая дымкой.
Народ поглазел и начал расходится.
Вскоре возле нее остались три возбужденных статных не то старца, не то молодых человека. Они появились последними. Трое о чем-то спрашивали: нашла — не нашла, пригодилось — не пригодилось, но она не понимала, а только кивала головой, крепко сжимая зубы и кулаки, чтобы не разреветься. Потом трое заспорили между собой, и смотрели на нее с удивлением, как на чудо, тыча в нее посохами…
Один из них возложил руки на голову, и голова раскололась надвое.
Боль разлетелась тоже. В каждом месте стала другая — сразу стало легче. Какая-то часть боли вышла наружу, и висела в воздухе, став частью Ада. О том, что Бог создал человека из левой и правой части, Дьявол не однажды пытался ей втолковать, но его слова были не больше, чем образное наставление. Она и раньше чувствовала нечто подобное, когда начинала понимать, что радио не сидит на одном месте, но сейчас она точно знала, где проходит граница между ее землей и землей вампира. Манька пощупала себя, вроде все осталось на месте, попыталась подняться, но ноги не слушались, и она плюхнулась обратно, прислушиваясь к своему новому состоянию три в одном: она, ее левая часть, и правая. А еще было вокруг.
Ужас сыграл с ней злую шутку: испугавшись за себя еще больше, Манька внезапно успокоилась. Ей стало наплевать и на Ад, на свою расстроившуюся сущность, на боль, и на вампиров. Люди улыбались, теперь она видела это так же ясно, как то, что трое приняли ее за знакомую, и улыбнулась им в ответ. Через свою голову, которая в это время пыталась облить ее грязью.
— Не бойся! — попросил один, удержав в своей призрачной и несуществующей руке ее руку.
Манька услышала слова его ясно, почти как голос Дьявола, но другой, радостный и доброжелательный. Голос не летел отовсюду, он исходил из определенного места.
— Она не боится, — сказал второй, и тоже положил руку поверх ладони первого.
— Так надо, — успокоил ее третий, очевидно понимая, что Маньке приходится несладко.
— А как там старик? — спросил один из них, озорно сверкнув глазами.
— Нормально, — Манька пожала плечами. Наверное, они спрашивали ее о Борзеевиче.
— Надо понять, — сказал один из них. — Войти в огонь и понять! Мы не должны мешать…
Все трое шумно заговорили между собой на своем языке. И ушли.
Манька расстроилась, подключая затылочное зрение, чтобы понять, что происходит на другой стороне…
И обомлела, позабыв, что она в Аду.
Земля у Дьявола была настолько неописуемо красивая, что увидеть и умереть — было невеликой платой за ее кадастровые достоинства. Пусть не тем зрением, каким положено…
Похоже, чешуйчатый отнес ее в какой-то парк, или зоопарк, уложив на широкую резную плиту, вокруг которого разливалось небольшое озерцо или запруда… С высокой скалы в озеро красивейшим водопадом, над которым сверкала яркая радуга, падали тонны воды, само озерцо было чуть выше реки, и как-то странно устроено, стекая в реку бурным потоком, а источник, очевидно, был где-то на дне озера… Местность просматривалась далеко, будто она лежала на склоне высокой горы. Впрочем, так оно и было. С плиты, на которую ее усадил чешуйчатый, склон просматривался, как на ладони.
Здесь были тысячи и тысячи видов растений, птиц и разнообразных существ. Целые полчища насекомых, бабочек, гусениц всех сортов и мастей, и с синими прожилками, и в красную крапинку, и бледно-зелененькие, и голубенькие, и разномастные, дружно объедались мягкими побегами, которые перли из земли, будто в ускоренном режиме прокручивался фильм. Цветы, невообразимых форм и расцветок, росли букетами, как в цветочном магазине, обрамляя садовые дорожки, и распускались на кустах и деревьях между сочными плодами. Райские птицы щебетали в тысячи глоток. Строгие птицы, веселые птички, диковинные… все они сидели в куче насекомых, придирчиво выбирая вредителя, чтобы не нажить себе обжорства. Не брезгуя мясом.
Манька заметила, что мухи вьются возле невысоких корявых деревьев с толстыми мясистыми сучьями, на которых висели плоды, странно похожие на мясные вырезки в тонкой кожистой оболочке. Мясные деревца мало походили на деревья. Тем более, что они умели ползать. За каждым из них оставалась дорожка, из объеденной до корней травы. Настоящий комбайн, который переваривал траву и выращивал мясные вырезки на косточке. У них почти не было листьев. А те, которые были, вряд ли можно назвать этим словом: две пары связанных в пучок рук, которыми деревца срывали листья с де