— Спасибо, — вслед сказала Вера, он остановился:
— В самом деле? Вы даже не представляете… — скрылся в дверях.
«Какой странный…» — размышляла Вера, направляясь к «серой папахе», — так она окрестила предмет своего внимания. Две старушки, раскачиваясь, словно под неслышную музыку, обсуждали состояние власти. «Совсем плохая стала, — говорила одна. — Никакая и пустая, как отрыжка!» — «Отнюдь, матушка, — возражала вторая. — И не отрыжка вовсе, а ярыжка!» Рядом с дремавшим «предметом» прихорашивалась дамочка, Вера тронула ее за плечо: «Мне надобно, позвольте». — Та сморщила рожицу: «Может, мне тоже нужда». — «А тогда здесь не место», — съязвила Вера и села, старательно заглядывая под сдвинутую на лоб папаху. Узнала: Пытин.
— Ну вот, Вера Дмитриевна, от вас не скроешься. Я сразу понял, что станете приставать, выспрашивать…
— Ладно. Ты почему здесь? В этой форме?
— А я… Я теперь у них. В том смысле — служу.
— С ума спрыгнул? Хватит врать! Говори!
— Что за манера, право, орать… Что вы хотите услышать?
— Правду. Что с нашими?
— Откуда я знаю? Я убежал…
— Господи… Да в чем дело-то?
— В чем, в чем… Новожилов ваш застрелил Татлина, вот что!
— Не может быть… Хотя… Это поступок, даже не ожидала. Еще что?
— А вы вернетесь? — Пытин засеменил пальцами по Вериному плечу.
— Без жестов, ты привлекаешь внимание. Послушай, к нам кажется, патруль…
И в самом деле, двое солдат и унтер подошли и звякнули винтовками.
— Документы, — сказал унтер безразличным голосом.
— Почто это? — Нервы у Пытина сдали, удостоверение личности протянул трясущейся рукой.
— По то… — ухмыльнулся унтер, вглядываясь в текст. — А дамочка?
— Да что я тебе, — взвился Пытин, — справочная книжка, что ли? Откуда я знаю?
— Вы разговаривали.
— Она меня склоняла замуж, — осклабился Пытин. — Еще сказать?
— Не надобно. И пройдемте.
В бывшем кабинете начальника станции расположилось отделение войсковой контрразведки. Возглавлял его небезызвестный Грунин, тот самый, что некогда в Казани привел Дебольцова и Бабина в штаб Каппеля. Бабин был у него заместителем по работе с маршрутной агентурой. Еще там, в Казани, после казни комиссара Шейнкмана и бандитов, они почувствовали общность интересов и сошлись. С тех пор и служили вместе.
Грунин был совсем не глуп, имел прошлое: служил в Пермском губернском жандармском управлении и разрабатывал екатеринбургскую организацию большевиков, частыми наездами бывал в Екатеринбурге, знал людей, интересовался их прошлым, поэтому — когда встал вопрос о вербовке надежного агента из среды кровавых мечтателей — не колебался. Дело в том, что был у него на примете рабочий парень высокого роста и широкий в плечах, авторитетный среди своих, заводила и убежденный ленинец. Ход к нему нашел наипростейший: подставил девку, красивую, волоокую, страстную и неглупую. Девка эта, Зинка, якшалась в Перми с золотопромышленниками, баловалась кокаином и подворовывала золотишко. Однажды, в припадке кокаинового забытья, ткнула известного деятеля от золота в шею ножичком, тот в одночасье преставился, грозила каторга, но Грунин успел первым прибыть на место, мгновенно оценил Зинку и ее возможности и состряпал историю так, что зарезали купчишку заезжие гастролеры, которыми ГЖУ[7] и заниматься даже неудобно. Дело передали сыскной полиции, там оно и умерло естественной смертью. А Зинка — по гроб жизни благодарная благодетелю — две недели после жила с ним, счастливым, в бесконечном любовном угаре, после чего рассудочный Грунин себя преодолел и отправил Зинку в Екатеринбург, где под видом учительницы и вошла она в круг большевиков. Образование у нее было: пять классов гимназии, в такой образованности потонул бы и большевистский Центральный комитет — с учетом, конечно, невероятной Зинкиной красоты. И всего-то сделала Зинка, что переспала пару раз с активистом рабочего движения, — он и трехнулся на ней. И с этого часа поставлял Грунину все необходимые сведения по партии. Кличка его была Казак. Именно он продал Дмитрия Петровича Руднева контрразведке. Но никто не знал, что «продажа» эта состоялась и по решению обкома РКП(б) тоже. Интересы, не от Бога идущие, совпадают часто…
…Патруль к Вере и Пытину послал Бабин. Надю знал и помнил хорошо, облик Веры сразу же совпал с рассказом Нади на станции — о гибели родных. В общем, Бабин был профессионал…
Пока же, в ожидании, рассказывал Грунину о том, как получил своего Владимира из рук Государя. Позже видел царя многажды и даже близко, но то, самое первое впечатление осталось на всю жизнь. «Невысокого роста, рыжеватая борода — ничего особенного… Но глаза: бездонной голубизны, завораживающие, и голос — низкий, глухой — так странно все было…» — «Вы, ротмистр, как влюбленная женщина», — улыбнулся Грунин. «Что вы, полковник… Просто я — убежденный монархист».
Привели задержанных, Бабин подвинул стул: «Прошу садиться». Грунин усмешливо вел пальцем по списку — под стеклом, на столе:
— А что, унтер-офицер, вы, случайно, не служили в Екатеринбурге, в доме Особого назначения? — И, заметив, как вздрогнул Пытин, продолжал — холодно, непримиримо: — В разведку послали? И вписали в документ настоящее имя? А они идиоты, твои начальники…
— Нет, не идиоты, — мрачно заметил Пытин. — Документ оформлял себе я сам. Надоело служить красным. Устал.
— Сволочь… — сквозь зубы сказала Вера.
— Но — дело не в этом. Разведчик ты или просто так — нам плевать. Вот то, что ты был счетоводом в скорбном месте… Это — серьезнее. Ты не сомневайся, у нас список всех, кто служил в ДОНе, мы разыскиваем всех, кто убивал Государя. Скажи, Пытин… А это не ты, часом, потерял ведомости на выдачу жалованья охране?
Пытин рванулся к дверям, сбил унтера, солдата, но остальные навалились, скрутили. Вера посмотрела в окно — лучше бы она не делала этого…
Там, у коновязи, стоял Панчин и смотрел сквозь оконное стекло, видно было, что суть происходящего он хорошо понимает. Свет померк в глазах Веры, теряя голову, бросилась к окну и закричала что было силы:
— Володя! Беги!
Грунин увидел, понял: сообщник, пусть и в форме офицера. Сразу же соотнес с телеграфным сообщением об убийстве Сомова. Догадался: они…
Рванув из угла тяжелый «льюис», саданул стволом в оконное стекло, взглянул с усмешкой:
— Куда же он убежит, голубушка… пулемет есть пулемет… — Прихлопнул диск, повел стволом. — Полковник… Если вы полковник — сдавайтесь. Толку-то что?
Панчин между тем вытащил гранату и сорвал чеку, улыбнулся и сплюнул. Взрыв встал стеной, взметнулось пламя и земля, тело Панчина взлетело высоко и тяжело рухнуло, казак у коновязи свалился мертвым, лошади оборвали поводья и умчались, внизу бежали в разные стороны одуревшие обыватели. Дымок от гранаты неспешно таял в морозном осеннем воздухе.
Вера плакала, Пытин смотрел на нее с недоумением, потом сказал:
— Вера Дмитриевна, мужчины рядом с вами поголовно умирают.
— Роковая женщина… — вздохнул Грунин. — Так это вы гробанули офицера из контрразведки? Удача, господа, — у нас, конечно, богатый улов. Но я знаю, что вы, так сказать, на почве личных отношений? Был бы смысл направить в Омск этого слабонервного полковника — кто, откуда, почему и зачем, вы понимаете? Но с вами все ясно.
— Вот и расстреляйте, — буркнула Вера.
— Замечательное предложение, — обрадовался Грунин. — Вывести за пакгауз и шлепнуть.
Солдаты взяли Веру и Пытина под руки, Пытин вырвался:
— Не делайте глупостей, господин полковник. Раз у вас список — проскрипционный…
— Грамотен, — одобрил Грунин.
— Читали кое-что, — кивнул Пытин. — Так вот: значит, вы ищете останки Николая и присных его. Я, само собой, знаю все. И предупреждаю: если что — ищите-свищите, а от меня — ни слова. Девчонку не трогать!
— Значит — расскажешь, если сохраним вам жизнь?
— Подумаю. Колчак жаждет найти тела, Верховный правитель ваш… Не наглупите, господин полковник. И вообще: вам давно пора одну простую истину понять: мы, большевики, другие люди, понимаете? У нас цель святая. Ради цели этой мы все свои жизни отдадим и не дрогнем. И кровь прольем в обилии, на крови всходы роскошные, не так ли? А вы — дворяне глупые, вся ваша цена…
Дебольцов узнал о пленении Веры и Пытина из телеграммы, полученной в контрразведке. «А Панчин погиб… — На душе было смутно, будущее не обещало ничего хорошего. — Жаль. Благородный человек, глядишь, и усмирил бы свояченицу, — усмехнулся. — Или она его… Печально, но кто знает? Говорят — все к лучшему». На этой философской ноте раздался звонок, и председатель военного суда попросил заменить его. Полковник был стар уже, многочисленные болезни и тяжкое бегство из Москвы подточили здоровье. «Алексей Александрович, вы у нас все равно присутствуете, время теперь не поймешь, законы плывут в океане необходимости. Выручите старика…» Это было совсем ни к чему — судить родственницу. Но заявить об этом — даже опираясь на покровительство Верховного? Вряд ли… Было и еще одно обстоятельство, которое сильно портило настроение Дебольцова: работая по поручению Колчака, стремился отыскать наидостойнейшего судебного следователя для открытия дела об убийстве Царской семьи, и, кажется, нашел такого: то был Николай Алексеевич Соколов, средних лет, профессионал с большим опытом. Собирался уже представить Верховному и все решить, и вот — нате вам… Оказывается, Соколов произвел окончательное оформление дела Веры и Пытина перед направлением в суд. И более того: день или два назад подошел и начал расспрашивать о родственных связях, о жене, о Бабине — это и вовсе было странно. Дебольцов решил представление Соколова отложить. Что же касалось предстоящего судебного разбирательства — нервничал: Соколов туманно намекнул, что личность подсудимых суду необходимо выяснить, Вера же молчала вмертвую, и возникала призрачная надежда, что и члены суда согласятся с невозможностью вынесения приговора…