– Да, – сказал я. – Мне в этом деле все время везло. А вам – нет. Увы, голубушка, и на старуху бывает проруха!
Она опустила руки на колени, лицо перекосилось от жгучей ненависти.
– Повезло вам лишь в том, что вы успели обзавестись «рубашкой» прежде, чем я взялась за вас! А дальше везение обеспечивала уже сама «рубашка». – Ненависть как вспыхнула, так и угасла: мгновенно. – У Савицкой были бы очень счастливые дети…
– У нее еще не все потеряно, – сказал я.
Альбина ничего не ответила и вновь принялась теребить рукав халата.
– Это вы подсказали полковнику Раскатову, что я жив?
Она подняла голову:
– Три дня назад. Его люди нашли меня. Он тряс меня до тех пор, пока я ему кое-что не выложила. Потом заявил, что вы спрятали кейс с «рубашками» на каком-то из вокзалов, но, к сожалению, были убиты. Я заверила его, что он ошибается. Тогда он пообещал найти вас и вернуть кейс. Велел сидеть дома и оставил охрану. Решил использовать меня в качестве приманки, сволочь! Та еще была скотина! Честно говоря, я не жалею, что он умер. Все равно рано или поздно мне самой пришлось бы устроить ему разрыв сердца.
– Погодите! – Я опешил. – Ведь он тоже носил «рубашку»!
Альбина презрительно усмехнулась:
– Разве это рубашка! На халяву сокровище только в сказке получишь!.. Обделать партнера в карты… Удачно сыграть на бирже… От серьезных бед его «рубашка» не охраняла. Не то, что ваша! Из Савицкой могла бы выйти очень сильная ведьма.
– Не понял, – сказал я. – Из Кати – ведьма?
Презрительная усмешка Альбины теперь относилась ко мне.
– Где уж понять! В мире иногда рождаются очень необычные женщины. Такие, как я или Савицкая. Разница между нами лишь в том, что во мне сила проснулась, и я стала ведьмой. А в Савицкой не проснулась, и ее удел – рожать детей в очень хороших «рубашках».
В моей Кате спала ведьма!.. Я оторопел. Но потом вспомнил, что за последние дни узнал и более сногсшибательные вещи.
– Кстати, – сказал я. – Вы утащили «рубашку» второго ребенка Савицкой. Где она?
Альбина хотела соврать. И не соврала.
– Там, в спальне.
– Идемте! Я забираю ее. Вам она уже не понадобится.
Она встала с дивана, одернула подол, прошла в спальню. Я последовал туда же, держа пистолет наготове.
Это была не спальня. Это была самая настоящая химическая лаборатория. На покрытом стеклом столе – спиртовка и набор колб разного калибра. Тут же реторта и змеевик. Какие-то горшочки на полках, рядом с горшочками пучки засушенных трав. На другом столе – шесть подсвечников с погашенными свечами. На окнах – тяжеленные черные шторы. Правда, сейчас они были раздернуты.
Я представил себе, что будет, если их задернуть.
Химическая лаборатория немедленно превратилась в настоящее логово ведьмы. Не хватало только потрошеных жаб, совы на жердочке да окровавленных человеческих внутренностей.
Впрочем, все-таки это была и спальня – в дальнем углу стояла узкая подростковая кровать. Незастеленая – видимо, когда я пожаловал в гости, Альбина спала после ночных колдовских трудов. Рядом с кроватью стояла тумбочка. На ней лежала вылепленная из черного пластилина куколка, в грудь которой была воткнута вязальная спица.
Я спрятал пистолет в кобуру, подошел поближе.
К пластилиновой голове были прилеплены три волоска.
– Это я?
– Вы. – Альбина виновато развела руками. – Я пыталась достать вас каждую ночь. У меня не было иного выхода, поймите вы!
Я взял фигурку в руки. Было странно держать в руке себя самого, родимого. Выдернул спицу. Конец ее оказался черным от копоти.
– Несколько раз мне снились гигантские пальцы, пытающиеся проткнуть копьем сердце. Но этой ночью я спал спокойно.
– Да. – Альбина кивнула. – Вы совсем перестали откликаться на мой зов. «Рубашка» приросла к вам, как ваша собственная кожа, и я уже ничего не могла с нею поделать.
Меня вдруг осенило.
– Подождите-ка! Но умри я, как бы вы с полковником Раскатовым нашли кейс?
Она опять презрительно усмехнулась:
– Вы полагаете, что я, умея снимать «рубашки», не смогу найти их без вашей помощи?
– И вы не сказали об этом Раскатову?
– А зачем?
Я хмыкнул. И в самом деле – зачем? У каждого свой интерес, у каждого свои козыри. Нет, этой женщине надо отдать должное: хватка у нее мужская.
Я оторвал от пластилиновой головы свои волосы, а фигурку превратил в бесформенный ком. Бросил его на тумбочку, волосы спрятал в нагрудный карман.
– Где шкатулка?
– Здесь. – Альбина шагнула к тумбочке.
– Стоп!.. Сам возьму. Сядьте на кровать.
Она села, поджала ноги.
Не выпуская ее из виду, я открыл тумбочку.
Хрустальная шкатулка стояла внизу, среди флакончиков с туалетной водой и духами. Я достал ее, нажал кнопочку. Крышка открылась. Внутри лежал знакомый перламутровый шарик.
– А почему вы не надели ее на себя?
– Не могу. Это «мужская» рубашка. А над женскими я и вовсе не властна.
– Да, помню. Вы – ведьма-половинка.
Мне вдруг страшно захотелось коснуться шарика, почувствовать его теплую, мягкую, живую упругость. И я не удержался, тронул его указательным пальцем.
По затылку на этот раз меня не било, просто встали дыбом волосы. Как давеча у полковника Раскатова…
Альбина вскочила с кровати.
– Вы… вы… Как вам удалось? Ведь он не инициирован! – Она подняла ко рту правую руку, прикусила пальцы. – Боже, значит Савицкая все еще любит вас! Иначе бы вы не смогли…
– Сядьте! – сказал я. – Чему вы удивляетесь? Жена любит мужа. Она всегда меня любила. Во всем виноват был я сам.
Альбина не поняла, но объяснять я ничего не собирался: беседа близилась к концу.
И вот это ведьма поняла сразу.
– Неужели вы меня убьете? – пролепетала она. – У вас теперь две «рубашки». Вам никто не страшен! Даже сам дьявол! Не то что ведьма-половинка…
Я вспомнил фразу, которую сказал своему командиру и с которой все началось.
– Солдату не пристало с п…здой воевать пистолетом. – Я отстегнул кобуру и положил на стол со свечами..
Альбина смотрела, раскрыв рот и хлопая ресницами. Но когда я расстегнул ремень и снял брюки, до нее дошло.
– Не-е-ет!!! – завопила она и бросилась к двери. – Ма-а-ама! Ма-а-амочка!
Я догнал ее в два прыжка, обхватил под мышками и зажал правой рукой рот. Потом оторвал от пола и понес к постели. Ведьма попыталась укусить меня за руку, но хватка была железной. Возле кровати я поставил ее на ноги, повернул к себе лицом и одним движением разодрал халат – только пуговицы горохом посыпались. Она тут же попыталась ударить меня коленом в промежность, но легким движением ноги я блокировал эту попытку. Альбина зашипела, как кошка, а я опрокинул ее на постель.
Под халатом у нее ничего не было: видимо, она и вправду спала перед моим приходом. Впрочем, бюстгальтер ей и не требовался – чтобы поддерживать такой бюст, достаточно обыкновенной мужской майки. Лишь крупные соски намекали на то, что в принципе созданы для кормления детей, а в остальном от шеи до пояса передо мной лежал самый обыкновенный мальчишка.
– Голубчик, не надо! – залепетала она. – Не надо, голубчик! – И попыталась ударить меня ногами.
Я с легкостью отбил и эту атаку, навалился на мальчишеское тело шестью пудами живого веса.
Она попыталась вцепиться мне в глаза. Пришлось завести агрессивные мальчишеские руки за голову и левой слить их воедино. Правой же я сумел стащить с себя то последнее, что разделяло наши тела. Почувствовав прикосновение главной угрозы, Альбина вновь завопила. Я опять зажал раскрывшийся рот, и ей осталось только извиваться. Впрочем, то, что она так отчаянно сопротивлялась, играло для меня и положительную роль. Иначе бы это тело черта с два меня возбудило. А так мой конь начал вставать на дыбы, превращаясь в таран. Почувствовав это, она переплела лодыжки и крепко стиснула бедра. Глаза ее опять горели такой ненавистью, что если бы это чувство сжигало, я бы давно превратился в кучку пепла.
Тогда я вставил ей между бедрами колено и изо всех сил надавил. Клин – давнее орудие человеческой цивилизации. Сработал он и в данном случае, конь добрался до единственного, что в Альбине было не от мальчишки, и устремился по давно изведанной с другими любовницами дорожке.
Думая, что я ослабил бдительность, ведьма вновь попыталась укусить мою ладонь. Однако я не тешил плоть – исполнял долг. И потому был настороже.
Альбина извивалась и брыкалась, пока мой таран не проломил крепостную стену ее девственности, а потом… Нет, не сверкнула молния и не загрохотал гром. И не потянуло серой из углов комнаты. Просто Альбина вздохнула, обмякла, закрыла глаза А потом ведьмины бедра начали совершать инстинктивные женские движения. Тогда я отпустил ее руки, и она тут же вцепилась пальцами мне в загривок. Глядя на блаженное лицо, я улыбнулся: сейчас мои волосы были ей нужны совсем для другого колдовства, для того колдовства, что зовется плотской любовью.
Впрочем, любовью я по-прежнему не занимался. Дождавшись, когда она стиснула бедрами мою талию, содрогнулась и запищала от наслаждения, я тут же скатился с кровати и принялся заталкивать вздыбленного коня в привычную полотняную тюрьму.
Спарились и разбежались!.. Я вспомнил, откуда эта фраза. Так думал писатель Виктор Банев о своих взаимоотношениях с медсестрой Дианой. Вольно было Баневу так думать! Он находился в опале, но его не приговаривали к смертной казни. Его ребенок был жив. А главное, модный писатель занимался любовью, абсолютно не заботясь о том, что может подарить своей партнерше незапланированного бэби.
Я помотал головой. Глупости какие-то приходят на ум. Наверное, это то, что осталось во мне от Арчи Гудвина…
Я оделся, угнездил под мышку кобуру и взглянул на Альбину.
Та ответила взглядом, полным нежности и надежды:
– Может, мы еще встретимся?
– Обязательно, – сказал я. – Когда рак на горе свистнет!
В этих словах тоже был Арчи, и я не стал ему сопротивляться.