Зинка истово помотала головой и скрылась за дверью. Жека подошел к окну, закурил и стал угрюмо наблюдать за одинокой фигуркой, бредущей между темными лужами. Потом фигурке неожиданно составили компанию еще две, мужские. Чук и Гек, вынырнувшие из машины, как чертики из табакерки.
Когда Зинка, подхваченная под руки, оглянулась на окна дома, за которыми остались ее девичьи грезы о любви до гроба, Жека быстро отвел взгляд. Казалось бы, с такого расстояния и глаз Зинкиных не разглядишь толком, а надо же – отчаяние он успел увидеть. Огромное отчаяние в далеких-далеких глазах.
Он не стал смотреть, как Зинку проволокли мимо мусорных баков и запихнули в машину. Он не услышал ее робких попискиваний, на которые, в общем-то, было плевать всем в этом мире. Он больше ничего не хотел знать. С тем и сгинула Зинка, не интересная никому, кроме своих родителей. Всякое они передумали. Могла доченька на иглу сесть, могла – не в ту попутку. А в то, что прискакал за ней принц на белом коне и увез в сказочную страну, почему-то не верилось совершенно. И проводил Зинку запоздалый родительский плач в сводке местных новостей: «Ушла из дома и не вернулась… Всех, кто может что-нибудь сообщить о местонахождении…»
Вот и вся панихидная.
2
Освещенное изнутри здание ЦУМа напоминало громадный корабль, плывущий сквозь ночную мглу и туман. Корабль, плывущий в никуда.
Внутри понуро бродил народ, пропитанный мартовской сыростью. Отделы частников ломились от изобилия, переливались всеми цветами радуги, сверкали зеркальными отражениями и мишурой, благоухали на все лады, звучали музыкальными переливами, манили взор. Публика ходила, смотрела, щупала, приценивалась. Но у большинства посетителей вид был такой понурый, будто они заблудились в волшебной сокровищнице и мечтают теперь только о том, чтобы поскорее выбраться на волю.
Жека немного подефилировал вместе со всеми по первому этажу, приглядываясь не к прилавкам, а к двум эскалаторам, неспешно ползущим вверх и вниз. Войдя в универмаг, Мила, разумеется, покрутится немного на первом этаже, а потом отправится на второй и при этом непременно воспользуется одним из эскалаторов, чтобы не бить попусту свои тоненькие ножки. Жека надеялся, что не попадется ей на глаза раньше времени и сумеет выявить слежку, если таковая будет. Надеялся, но не очень. По-настоящему он полагался лишь на «ТТ», рукоятка которого вспотела в его правой ладони, сунутой в карман.
Мила возникла с получасовым опозданием, когда уже появились серьезные поводы для сомнений. Надменно откинув коротко стриженную головку на шикарный меховой воротник долгополого пальто, она направилась прямиком через зал, ни разу не оглянувшись по сторонам. Вполне объяснимое поведение. Если странный клиент поутру просто разыграл ее, то следовало делать вид, что она явилась в универмаг ни на какое не свидание, а мимоходом, за покупками.
Побродив за девушкой некоторое время, Жека убедился, что маневрирует подобным образом лишь он один, бесшумно нагнал ее и тронул за плечо:
– Вы не скажете, как пройти в библиотеку?
Произнося классическую гайдаевскую цитату, он улыбался, а глаза его перемещались по залу, выискивая возможных топтунов.
Мила резко обернулась, но для того, чтобы увидеть того, кто стоит за спиной, ей пришлось одной рукой примять свой пышный воротник.
– Фу ты! – сказала она, дохнув на Жеку гамбургером вперемешку с ментолом. – Напугал!
– Надеюсь, не до смерти? – шутливо обеспокоился Жека, а сам ненавязчиво заставил Милу развернуться, чтобы изменить сектор обзора.
– Да что ты меня вертишь, как куклу какую-то!
– Чтобы лучше видеть твои глаза.
Глаза у нее были почти бесцветные, водянистые – такой бледной окраски они часто бывают у женщин ненасытных во всех отношениях. В остальном о Милиной внешности сказать было нечего. Просто одна из современных барышень, располагающих хорошей косметикой и дорогими шмотками.
– А что глаза? – Мила перешла на игривый тон.
– Они манят меня, влекут. – Жека бросил последний настороженный взгляд поверх ее головы. – Как и ты сама. А я? Кому нужен я?
– В смысле?
Жека посерьезнел:
– Моей персоной никто не интересовался?
– А-а, поняла, – с облегчением ответила Мила. – Напрямую нет… Но какая-то суета была… И на меня странно косились, я чувствовала. – Изложив свои интуитивные выкладки, она забросила в рот очередную лепешечку жвачки и осведомилась: – Это что, ворованные деньги?
– Ворованных денег не бывает, – усмехнулся Жека. – Есть просто деньги. Или их нет.
– Не знаю, не знаю… – В голосе Милы слышалось больше любопытства, чем сомнения. – Такая сумма…
«Пришла торговаться, – скучно подумал Жека. – Да-а, свадебным платьем от такой не отделаешься…» А вслух мягко произнес:
– Ну что мы все о деньгах да о деньгах?
– А о чем же еще? – Милины брови недоуменно дернулись.
– О тебе, например.
– И что обо мне? – Ее брови остались в прежнем положении, но выражали теперь заинтересованность.
– Вот, скажем, тебе здорово идет прическа под мальчика. – Жека понизил голос: – Может быть, это проявляются какие-то мои тайные наклонности, но я от тебя без ума… А еще тебе должен быть к лицу венчальный наряд. Выберем вместе?
– Ха! – Мила недоверчиво прищурилась и положила голову на меховой воротник. – Лучше колечко с брюликом. И сережки. Раз такой щедрый кавалер попался.
– Нет, не лучше, – вздохнул Жека.
– Знаешь, мне пора…
– Стоп! – Он удержал ее за плечо. – Ты не поняла, Милочка. Не лучше, потому что требуется и то, и другое, и еще много всякого разного. К тебе в придачу. И все – мне одному! С тобой вместе!
Ее водянистые глаза азартно расширились:
– Так ты серьезно?
– Я никогда не вру, – солгал Жека, даже не моргнув при этом.
3
Нераспакованный свадебный наряд бесцельно валялся на истертом ковре пропахшей чужими запахами квартиры. Очередная арендованная жилплощадь. А очередная арендованная сожительница с кислым видом осматривала декорации, среди которых предстояло провести безумную ночь любви.
Дворец шейха она ожидала увидеть, что ли?
– Я здесь не живу, – пояснил Жека. – И вообще мысленно я уже далеко отсюда. В самой офшорной из всех офшорных зон.
– Я кое-что захватила, – Мила открыла сумку и извлекла оттуда пачку цветастых буклетов с пальмами, яхтами, лазурными лагунами на обложках. Все столь же непохожее на окружающую серость, как фрагменты ярких снов тяжелобольного. – Смотри.
Жека перелистнул журнальчик, швырнул обратно. Хмыкнул:
– Картинки – они и есть картинки. Меня на картинке тоже можно сделать Аленом Делоном в расцвете красоты и молодости.
Мила оценивающе взглянула на него и обрадовала:
– А что? Немного похож.
– Я рад. Я просто счастлив. Но для полного счастья я хотел бы очутиться вот здесь! – Жека ткнул в изображение белого-пребелого отеля, окаймленного зеленью.
– Офшорные зоны ценны не курортами, – сказала Мила, упиваясь ролью наставницы. – Деньги, переведенные туда, вот в чем весь смак. – Ее рот по-рыбьи открылся на последнем слове. – В этих зонах деньги отмывают и укрывают их от налогов. Таких в мире достаточно много: Кипр, Панама, Багамы…
– Погоди, – поморщился Жека. – Что, я могу отправить туда свои деньги при помощи этой… – он показал подбородком, – полиграфии?
– Нет, конечно. Прежде всего нужно сумму конвертировать, потому что за бугром она – просто ноль без палочки. – Упомянув «палочку», Мила вульгарно хихикнула. – Потом необходимо зарегистрировать где-нибудь в Нассау фирму, а это могут делать только иностранные граждане или юридические лица. Потом… – Увидев вытянувшееся Жекино лицо, Мила хитро улыбнулась: – Короче, один ты не справишься. Нужно будет оформить массу разных документов. Иметь оперативную связь. Гражданство сменить. И так далее.
– Я тебя понял, – мрачно сказал Жека. – Сколько?
Мила потупила глаза:
– Говорила я в банке кое с кем… – Многозначительная-премногозначительная пауза. – Короче, есть люди, которые берутся решить твою проблему за семь тысяч наличными. И через несколько дней ты с деньгами на счету далеко-далеко отсюда.
– Мгм, – подытожил Жека, наблюдая за Милиными глазами, суетливо шныряющими из стороны в сторону. Наверняка она набавила цену, желая заработать на полной неосведомленности клиента. Что ж, каждый зарабатывает, как умеет. Если получится. И Жека изобразил улыбку, которая вполне могла сойти за ласковую, если особенно не приглядываться. – Ну что же ты медлишь?
– А? – растерялась Мила. – Не поняла…
– Платье, – мягко напомнил Жека. – Я хочу, чтобы ты его примерила. Ты поедешь со мной не в нем, но обязательно поедешь. В роли жены-референта. Я ведь в этих офшорных краях без тебя пропаду.
– Так не бывает, – жалобно сказала она, страдая от собственного коварства, которое позволило ей облапошить такого завидного жениха.
– Бывает. – Жека поднял сверток и торжественно вложил его в Милины руки. – Надень.
Мила растроганно шмыгнула носом и вдруг сказала:
– Я завтра переговорю с людьми еще раз. Думаю, с ними можно сойтись на пяти тысячах.
– Вот и экономия семейного бюджета, – похвалил Жека. Почти силой впихнув сверток Миле в руки, он провел губами по ее шее.
– Как… как хорошо, – прошептала она.
– То, что мы вместе?
– И это тоже… А еще у меня как раз закончились месячные. Представляешь? Как по заказу.
– Представляю. – Жеку невольно передернуло от столь неожиданного признания. – Ох, как представляю…
Животрепещущая тема тампаксов и прокладок, денно и нощно обсасываемая телевидением, зародила в мужском подсознании сильную убежденность в том, что женщины постоянно переживают критические дни. Может быть, благодаря всяким «олвейсам» дамы действительно чувствуют себя легко и свободно и даже способны воспарить на гигиенических крылышках, но мужчинам-то ведь не дано пережить всю прелесть такого полета. Вот и выходит, что одна половина человечества после просмотра телереклам чувствует себя легко и свободно, а вторая – скованно и напряженно.