Зенобия смотрела на мужа, и взгляд ее был полон преданности и любви.
Клубящаяся пыльная туча пододвигалась все ближе с каждым ударом сердца. Уже хорошо была видна длинная шеренга всадников, далеко растянувшаяся в стороны. Посередине скакал предводитель в ало-золотом ярком наряде, а подле него виднелась фигурка поменьше, облаченная в развевающиеся шелка. Конан приподнялся в седле и напряг орлиное зрение. Вглядевшись, он вздрогнул и выругался сквозь зубы.
Зенобия приложила стрелу к тетиве и вопросительно посмотрела на мужа.
— Занара! — прорычал король. — Наш крылатый дружок спас ее у островов Журази. Дьяволица опять на коне и опять готовит мне западню!..
Всадники были уже так близко, что до слуха долетал ослабленный расстоянием воинственный клич. Вот, нацеливаясь, поблескивающей волной опустились копья… Конан подобрался в седле, готовясь достойно встретить туранцев.
И вдруг, один за другим, нападающие стали придерживать своих скакунов. Разогнавшиеся кони поднимались на дыбы и кружились; стройная линия атаки была нарушена.
Конан бросил взгляд через плечо, желая знать, что же могло привести их в такое смущение.
Полуденное солнце слепило глаза, отражаясь от полированных лат, шлемов с забралами, склоненных пик и обнаженных клинков. Четыре тысячи хайборийских рыцарей во весь опор летели навстречу туранцам. И знамя Аквилонии вилось на ветру, рея над острием железного клина.
Аквилонцы разомкнули строй, обтекая Конана и его королеву, — и грохочущей молнией врезались в ряды ошеломленных туранцев. Люди и лошади валились сотнями. Аквилонские рыцари сражались, как тигры. Конан, конечно же, не смог устоять в стороне и кинулся в сечу. Его меч обрушился на шлем рослого туранского всадника и вышиб его из седла. В мгновение ока король Аквилонии оставил своего измотанного коня и перескочил на свежую лошадь. И без промедления направил ее в самую гущу врагов. Его меч свистел и сверкал, оставляя кровавую просеку в туранских рядах.
Какой-то лучник прицелился в него в упор, но Конан одним взмахом швырнул его наземь, точно смятую куклу. И оказался лицом к лицу с эмиром — тем самым великаном вельможей в алом и золотом.
— Собака-варвар! — крикнул ему тот. — Вот мы и встретились вновь! Я повешу твою голову на стене замка госпожи Занары!
— Я смотрю, ты уже оправился от оплеухи, что я тебе тогда закатил, — взревел киммериец, обмениваясь с ним мастерскими ударами. — Вероломной шлюхе только и не хватало сподвижника вроде тебя. Отправляйся же в ад!
Его меч засверкал с удвоенной силой и быстротой, и в какой-то миг рука Ардашира дрогнула. Тяжелая отточенная сталь рассекла кольчугу, мышцы и кость. Туранский офицер повалился наземь, разрубленный почти до седла.
Конан огляделся вокруг. Повсюду валялись мертвые тела в остроконечных шлемах. Пять тысяч туранцев почти полностью полегли в степи, аквилонцы же отделались небольшими потерями. Сверкая доспехами, рыцари Запада устремлялись туда, где еще длилось сражение. Уцелевшие туранцы бросали оружие, прося пощады. Немногие, вовремя вырвавшиеся из схватки, успели превратиться в точки на горизонте. Конан улыбнулся с угрюмым удовлетворением и огляделся в поисках Зенобии.
Он успел отпрянуть в сторону, заметив краешком глаза какое-то движение. И тотчас же мимо просвистела стрела: Конана в который раз спасла присущая варварам молниеносная реакция мышц. В тридцати футах от себя он увидел Занару. Лицо ее было искажено яростью, рука снова натягивала тетиву. Вот она вскинула лук, прицелилась… но в это время стрела, взявшаяся неизвестно откуда, с чмокающим звуком впилась ей прямо в грудь, и прекрасная йедка сползла наземь с седла. Зенобия подъехала к Конану и остановила коня. Меткости в стрельбе ей было не занимать.
— У кого еще есть такая жена! — прогремел Конан, снимая ее с коня и усаживая на луку своего седла. — У какого короля есть подобная королева!
Битва была кончена. Двое рыцарей в запыленных доспехах подъехали к королю, подняли забрала и поклонились.
— Просперо! Троцеро! — Пыль взвилась тучей: тяжелый кулак Конана с размаху прошелся по их окованным сталью плечам в дружеском приветствии. — Вовремя вы подоспели, друзья! Еще чуть-чуть, и нам пришлось бы несладко. Но откуда вы здесь? Я прямо глазам своим не поверил!
Просперо — гибкий, прямой, ясноглазый — ответил:
— Нас вел Пелиас. Я часто посещал его с тех пор, как ты уехал. Волшебство помогло ему выведать, что ты победил и возвращаешься. Он провидел и то, что здесь, на границе, на тебя нападут. Вот мы и выехали навстречу. В горах Коринфии мы сбились с пути, но, по счастью, все-таки не опоздали!
— А как наше королевство, Троцеро?
— Народ с любовью и надеждой ждет твоего возвращения, государь. Когда мы покидали Тарантию, вслед нам летело столько благословений, сколько не доставалось на долю еще ни одному пуантенцу. На границах мир; никто не отважился покуситься на нас. Урожай изобилен, страна процветает, как никогда. Не хватает лишь короля с королевой, чтобы до края наполнить чашу изобилия и довольства.
— Хорошо сказано, дружище… Э, а это еще кто? Чтоб мне лопнуть, если это не Пелиас!
К ним и в самом деле ехал волшебник — высокий, сухопарый, седовласый, с улыбкой на устах. Ветер развевал его шелковые одежды.
— Добро пожаловать домой, король Конан, — сказал он искренне. — Много месяцев прошло с того вечера, когда мы держали совет у меня в башне. Ты избавил землю от алчного чудовища: мир станет светлей и, надеюсь, счастливее…
— Спасибо тебе, Пелиас, и за своевременную подмогу, и за то, что одолжил эту вот безделушку, — сказал Конан, вытаскивая из кошеля кольцо Рахамона. — Возьми ее обратно. Несколько раз она и впрямь неплохо мне послужила, но я крепко надеюсь, что больше в ней не будет нужды!
Бросив последний взгляд на залитое кровью поле битвы, Конан повернул коня и поскакал к западу во главе своих рыцарей.
— Проклятье! От всей этой говорильни у меня в глотке сухо, точно в преисподней, — вполголоса обратился он к ехавшему рядом Просперо. — Есть у тебя хоть капля вина в седельной фляжке?..
Лин Картер, Л. Спрэг де КампГиперборейская колдуньяПеревод А. Чеха
1Белый олень
День близился к концу. Тяжелые тучи нависали над поляной измятым грязным одеялом, покрывшим собой все небо. Облачка тумана бродили между темными от сырости стволами деревьев подобно бесплотным призракам. Капли, то и дело срывавшиеся с крон, тяжело падали на землю, укрытую цветастым ковром опавшей листвы.
Раздался глухой стук копыт и поскрипывание кожи — на окутанную сумерками поляну выехал огромный вороной жеребец. В седле сидел широкоплечий великан. Человек этот был уже немолод. Время украсило сединами его темную шевелюру и пышные грозные усы. Годы наложили отпечаток и на его лицо, изрезанное глубокими морщинами. Смуглое скуластое лицо и мускулистые руки всадника были покрыты бесчисленными шрамами, свидетельствовавшими о том, что жизнь его была нелегкой, однако можно было с уверенностью сказать, что годы его не сломили, — он уверенно держался в седле, движения же его были точны и легки.
Всадник остановил своего взмыленного жеребца. Он стал оглядывать залитую туманом поляну — его живые глаза поблескивали из-под широких полей видавшей виды фетровой шляпы. Едва слышно он выругался.
Этого смуглолицего великана легко можно было принять за лесного разбойника, однако на головке рукояти его огромного меча красовался такой бриллиант, который мог принадлежать разве что знатному вельможе, рогу же, висевшему у него за спиной, и вовсе не было цены — он был вырезан из слоновой кости и украшен затейливой золотой филигранью. Всадником этим был сам король Аквилонии — державы, равной которой не было на всем Западе. Звали его — Конан.
Он пристально разглядывал следы конских копыт, что шли к центру поляны. Свет быстро мерк, и читать их становилось все труднее.
Конан потянул за перевязь и, взяв в руки рог, хотел уже было затрубить в него, но тут вдруг услышал стук копыт. Из-за кустов, росших на опушке леса, выехала серая кобыла. Ее седоком был темноглазый человек средних лет с черными как смоль волосами. Судя по тому, как всадник поприветствовал короля, можно было понять, что они хорошо знакомы.
Что же касается Конана, то он, едва заслышав стук копыт, тут же схватился за меч: хотя он и понимал, что в этом огромном мрачном лесу, лежавшем к северо-востоку от Танасула, ему бояться нечего, бдительности он не терял. Увидев перед собой одного из старейших своих товарищей, Конан позволил себе слегка расслабиться. Подъехавший к нему человек заговорил:
— Сэр, я осмотрел всю тропу — похоже, принц назад не возвращался. Но разве возможно, чтобы этот парень так и шел по следу белого оленя?
— Боюсь, что так оно и есть, — проворчал Конан. — Чего-чего, а упрямства этому мальчишке не занимать — у него характер в отца. Ох и несладко ему ночью придется — того и гляди снова этот проклятый дождь пойдет!
Просперо, пуантенский генерал армии Конана, изобразил на лице некое подобие улыбки. Этот огромный киммериец то ли случайно, то ли благодаря воле судьбы или прихоти своего северного бога смог взойти на престол Аквилонии, величайшего королевства Запада; однако оставался он все тем же варваром — примитивным и своенравным. Сын его — пропавший принц Конн — рос таким же, как и отец. Мальчик походил на него не только внешне: как и у отца, единственной его страстью были приключения.
— Может быть, созвать людей, сэр? — спросил Просперо. — Негоже оставлять наследника трона в лесу. Мы рассредоточимся и затрубим в рога.
Конан стал покусывать ус. Пред ними расстилались темные леса восточного Гандерланда. Мрачная эта чащоба мало кому была ведома. Король посмотрел на небо — судя по всему, дождь вот-вот должен был пойти вновь.
— Этого делать как раз не стоит. Будем считать, что это будет для него хорошим уроком. Подумаешь, один раз не поспит! В его возрасте я не одну ночь провел под открытым небом на киммерийских пустошах. Возвращаемся в лагерь! Олень от нас ушел, но, думаю, нам хватит и медведя. Ну а жаркое мы запьем добрым старым пуантенским. Ух, как я проголодался!