зм“ („The Early Christian Church and Modern Spiritualisms), 1925; „Сохранение души после смерти тела (опыты в исследовании человеческой психики)“ („Psychic experiences (Survival)“), 1925; „История спиритуализма“ („The History of Spiritualisms), 1926; „Финеас говорит“ („Pheneas Speaks. Direct Spirit Communications in the Family Circle Reported by Sir A. C. Doyle)“), 1927; „Чему учит спиритуализм“ („What does Spiritualism actually Teach and Stand for?“), 1928; „Предостережение“ („A Word of Warning“), 1928; „Открытое письмо моему поколению“ („An Open Letter to those of my Generation“), 1929; „Грань неведомого“ („The Edge of the Unknown“), 1930 – а помимо этого еще более двухсот статей в „Лайте“, „Стрэнде“ и множестве других периодических изданий; а еще целый ряд автобиографических текстов, где о спиритуализме упоминается в той или иной степени, как, например, в „Воспоминаниях и приключениях“, в путевых очерках „Наши приключения в Америке“ („Our American Adventure“), „Наши новые приключения в Америке“ („Our Second American Adventure“), „Наша африканская зима“ («Our African Winter“); а еще записи выступлений, диспутов; а еще серия статей на тему «Спиритизм и сумасшествие“; а еще переводы десятков иностранных авторов, предисловия и комментарии к ним; а еще тезисы в различных сборниках, которым несть числа[39].
Только с осени 1918-го по весну 1919-го Дойл провел не менее шестидесяти встреч-бесед в различных городах Великобритании; начиная с 1920-го он объехал с лекциями полмира. Он отдал пропаганде спиритуалистического учения двенадцать лет; он потратил на это почти все свое состояние – 250 тысяч фунтов, не заработав, естественно, ни пенни. Но что такое деньги – пустяк... «Мальчики говорят мне, что никто больше не хочет с ними разговаривать! Неправда, неправда: есть по крайней мере один человек, который хочет, и будет, и разговаривает постоянно, и никогда не бросит их одних там, в стране туманов, и всему свету объяснит, как это жестоко – похоронить, смириться, отречься, забыть, не говорить, не звать, не отвечать на вопросы!»
С начала 1918 года Дойл параллельно с «Британской кампанией во Франции и Фландрии» работал над небольшой по объему книгой, в которой пытался сказать все, что думал о жизни и смерти. Основные тезисы этой книги содержались в речи, которую он произнес в октябре 1917-го. Он назвал ее «Новое откровение». Это вещь небольшая по объему (хотя для Дойла, любившего военную краткость и редко писавшего длинные тексты, она достаточно велика) – примерно с «Долину ужаса». В первой главе Дойл излагает историю своих собственных сомнений, начиная со студенческого материализма и телепатических опытов с архитектором Боллом, – эта история нам уже известна. В начале следующей главы объясняется, какими способами человечеству надлежит узнать о существовании откровения: метод автоматического письма, вращающиеся столы и пр. Далее Дойл – пока что очень сдержанно и деликатно – отвергает возможные обвинения в «связях с дьяволом» и тому подобном в адрес спиритов со стороны традиционно верующих.
«Сами результаты психических исследований, выводы, которые мы из них извлекаем, и уроки, которые они могут нам дать, учат тому, что жизнь души продолжается и после смерти. <...> Если в этом заключается различие с религией, то я должен признаться, что не очень-то разумею, в чем, собственно, оно состоит. Для меня это и есть религия – самая ее суть. <...> Оно (новое откровение. – М. Ч.) устранит серьезные недоумения, всегда оскорблявшие чувства всякого мыслящего человека; оно также подтвердит и сделает абсолютно определенным факт продолжения жизни после смерти, факт, лежащий в основании всякой религии. <...> Оно подтвердит идею о рае и временном состоянии искупления, которое соответствует более понятию чистилища, нежели ада. Таким образом, это Новое откровение в самых жизненно важных своих точках никак не разрушает все прежние верования, и действительно серьезными людьми, какой бы веры они ни придерживались, оно должно быть встречено как исключительно могучий союзник, а не опасный недруг, порождение дьявола».
Если со стороны религиозных людей, по мнению доктора, претензий к спиритизму быть не должно, то у спиритизма к традиционной религии (имеется в виду христианская, естественно) претензий довольно много. Во-первых, ее учение устарело и не согласуется с современной наукой: когда известно, какой длинный и сложный эволюционный путь прошел человек, всерьез воспринимать мифы об Адаме и Еве, Авеле и Каине, говорить о падении и первородном грехе, не ставя эти слова в кавычки, попросту смешно. Во-вторых, поклонение божеству, которое требует жертвоприношений и искуплений за несуществующий грех, оскорбляет нравственное чувство мыслящего человека. В-третьих, традиционная церковь искажает личность Христа, рассматривая ее под неверным углом зрения.
«По моему мнению, слишком много внимания уделено смерти Христа и слишком мало – его жизни, ибо именно в этой последней заключаются истинное величие и настоящий урок. Это была жизнь, которая даже в тех ограниченных воспоминаниях, что дошли до нас, не содержит в себе ни единой черты, которая не была бы прекрасной, жизнь, полная естественной терпимости к другим, всеохватывающего милосердия, умеренности, обусловленной широтой ума, и благородной отваги; жизнь, устремленная всегда вперед и вверх, открытая новым идеям и все же никогда не питающая горечи в отношении тех идей, которые она пришла упразднить, хотя порой даже и Христос теряет терпение из-за узости ума и фанатизма их защитников. <...> Больше ни у кого и никогда не было такого могучего здравого смысла или такого сострадания слабому. Именно эта восхитительная и необычная жизнь является истинным центром христианской религии. <. > Если бы человечество искренне посвятило себя изучению этой жизни и подражанию ей, вместо того чтобы забивать себе голову мистической и противоречивой философией, насколько выше был бы сейчас уровень культуры, благополучия и счастья на нашей планете!»
Далее в этой же главе Дойл (затратив на это всего один абзац) разъясняет, что такое Бог и как «там» все в принципе устроено: над духами недавно усопших землян имеется множество других духов, их превосходящих и иерархически соотнесенных, («назовите их „ангелами“, если вы желаете говорить языком старой религии»). Над этими высокоразвитыми духами находится самый Высший Дух – «не Бог, поскольку Бог столь бесконечен, что недосягаем для нас, – но тот, который ближе других к Богу и который, до известной степени, представляет самого Бога: это Дух Христа». Дух Христа любит и защищает планету Земля; он жил среди землян, чтобы преподать им пример идеальной жизни, и теперь по-прежнему питает к ним самые добрые чувства, несмотря на их несовершенство. Во всяком случае, именно так рассказывают духи, которые общались с медиумами. Был ли медиумом сам Христос, обладал ли он высокоразвитыми духовными способностями (которые мы назвали бы экстрасенсорными)? О, разумеется: иначе как бы он мог излечивать больных, идти по воде и совершать другие деяния, которые описывали его биографы-апостолы и которые церковь трактует как чудо? Сильными медиумами были и сами апостолы, и ничего сверхъестественного в этом нет.
Третья глава «Нового откровения» содержит самое интересное: что именно ждет нас «на той стороне»? Помня, какое пристрастие доктор всегда питал к реализму в мелочах (то змея на сцене, то настоящий синяк под глазом у артиста, играющего боксера), мы заранее ожидаем увидеть иной мир таким же реалистическим – и наши ожидания не обмануты. «Отшедшие, все в один голос, указывают, что переход обычно легок и в то же время безболезнен и сопровождается необъятным ощущением мира и покоя. Человек обретает себя в духовном теле, которое является точной копией его физического тела, исключая его болезни, слабости и уродства, которым новое тело не подвержено. Тело это стоит или витает близ старого тела и одновременно сознает его и окружающих людей. <...> Вскоре он, к своему изумлению, обнаруживает, что хотя он и пытается сообщаться с теми, кого видит, но его эфирный голос и эфирные прикосновения равно не способны как-либо воздействовать на человеческие органы, настроенные лишь на более грубые возбудители. <...> Теперь он уже сознает, что в комнате, рядом с людьми, которые были здесь при его жизни, есть еще и другие, которые представляются ему столь же вещественными, как и живые, и среди них он узнает знакомые лица и чувствует, как ему пожимают руку и целуют в уста те, кого он когда-то любил на земле и потом потерял. Затем вместе с ними и с помощью и под водительством некоего лучезарного существа, которое стояло тут же и ожидало вновь прибывшего, он, к своему удивлению, устремляется сквозь все препятствия и материальные преграды навстречу новой жизни».
Потом дух переживает некую «пору сна», то есть отдыхает от треволнений прежней жизни; постепенно к нему возвращается бодрость и он начинает осваиваться на новом месте. Таким образом, дух, по Дойлу, – это тот же самый и такой же человек, каким он был прежде, – «со всеми его достоинствами и недостатками, мудростью и глупостью, так же как и его внешностью»; а поскольку среди нас глупцов и людей невежественных, к сожалению, хоть отбавляй, то стоит ли удивляться, почему некоторые духи, явившись на сеанс, мелют вздор. (В другой книге Дойла об этом сказано очень мило и убедительно: «Они (духи. – М. Ч.) иногда говорят такие глупости! – Умирают всякие, а не только те, что семи пядей во лбу. На том свете не умнеют».)
Если есть бестолковые и глупые духи – значит, есть и злые и подлые; неужели все они живут в тех же условиях, что и добродетельные духи? А как же наказание? «Понятие об аде, я должен сказать, вообще отпадает, как уже давным-давно оно выпало из мыслей всякого разумного человека. Эта одиозная концепция выражает собой такой взгляд на Создателя, который по сути дела есть не что иное, как богохульство. <...> Не существует ада как места особого и постоянного. Но идея искупления, очищения страданием, т. е. чистилища, подтверждается сообщениями с того света. Без такого наказания в мире не было бы справедливости, ибо невозможно помыслить, чтобы, к примеру, у Распутина и у отца Дамиана была та же самая участь». Но чистилище доктора Дойла – не тюрьма; это – школа или, быть может,