Конан и другие бессмертные — страница 13 из 37

Там обосновались изгнанники и жили много веков, становясь постепенно сильным и могущественным народом. И так умножилось их потомство, что постепенно распространилось по всему миру. От африканских пустынь до прибалтийских лесов, от Нила до гор Альбы расселились они и выращивали хлеб, разводили скот, ткали одежду. На озерах Альбы строили они свои лодки-куруглы, на равнинах Британии возводили каменные храмы. Они теснили атлантов и изгоняли рыжеволосое племя охотников на северного оленя...

Но потом с севера пришли кельты, вооруженные копьями и мечами из бронзы. Они явились из таинственной страны Великих Снегов, с берегов далекого Северного моря. Это была Четвертая раса. И пикты бежали от них, ибо это были могучие люди, высокие, поджарые, крепкие, сероглазые, с рыже-каштановыми волосами. По всему миру прокатились сражения между кельтами и пиктами, и повсюду кельты держали верх. Ибо в течение долгих столетий мира пиктские племена совсем утратили былой воинский натиск. Вот так и вышло, что постепенно они удалились на окраины мира, в отдаленные, заброшенные уголки.

Та же судьба постигла и пиктов Альбы. На запад и на север бежали они, постепенно смешавшись с народом рыжеволосых великанов, которых сами перед тем загнали туда же, выдворив с плодоносных равнин. Смешанные браки были не в обычае пиктов, но до того ли народу, загнанному в угол и принужденному бороться за выживание?

Века сменяли века, и облик расы менялся. Гибкие, невысокие, черноволосые люди, перемешавшись с грубо скроенными рыжими дикарями, породили негодное потомство, искалеченное духом и телом, утратившее былую сметку в ремеслах. Зато свирепой воинской хитростью новый народ наделен был в избытке. Он забыл ткацкий станок, гончарную печь и хлебную мельницу, сумев сохранить в чистоте лишь одно — род предводителей. И наконец этот род дал жизнь тебе, Бран МакМорн, Волк Пустошей!..

...Какое-то время на вершине холма царила полная тишина. Молчаливое кольцо воинов еще вслушивалось, как бы ловя эхо голоса колдуна. Тихо шептал ночной ветер. Костер добрался до новой порции сушняка и вспыхнул неожиданно ярко, взметнув языки пламени с такой быстротой, словно пытаясь ухватить тени.

Потом снова полилась монотонная речь колдуна:

— Так минула слава Безымянного племени. Ушла, точно снег, падающий в воду, точно дым, растаявший в небесах. Кануло в вечность великолепие Атлантиды, догорел темный закат Лемурии. Народы каменного века тают, словно иней на солнце. Из ночи мы некогда вышли, и обратно в ночь мы уходим. Что суть люди? Тени на лике Земли. Вот и мы — народ-тень. Наше время прошло. Волки бродят в храмах бога Луны. Морские змеи вьются кольцами в наших затонувших дворцах. Тишина поглотила Лемурию; проклятие сторожит Атлантиду. Краснокожие дикари бродят в западных землях, кочуют в долине Западной реки, оскверняют храмовые крепости, возведенные лемурийцами во славу бога Моря. А на юге отцветает империя лемурийцев-тольтеков. Это исход Изначальных рас. Зато Люди Новой Зари становятся все сильней...

Колдун схватил из костра головню и невероятно быстрым движением, за которым не мог уследить глаз, вычертил в воздухе треугольник и круг. И удивительное дело! Мистический символ еще какое-то время висел в воздухе, пылая огнем!

— Круг не имеет ни конца, ни начала, — снова услышал я голос старого колдуна. — Змей, окруживший всю Землю, кусает собственный хвост. А треугольник есть мистическое триединство: зарождение, мимолетность, завершение. Творение, сохранение, разрушение. Разрушение, сохранение, творение... Лягушка, Яйцо, Змея... Змея, Яйцо, Лягушка... Три стихии: Огонь, Воздух, Вода. И еще фаллический символ. Возрадуйся, бог Огня!..

Я уже подметил свирепое, почти яростное сосредоточение, с которым пикты взирали в огонь. Костер метался и бушевал. Дым клубами поднимался вверх, постепенно рассеиваясь. Кругом распространялась странная желтоватая мгла: ни огонь, ни дым, ни туман, но как бы странное сочетание всех трех. Небо слилось с землей и пропиталось огнем. Я почувствовал, как утрачиваю плоть и становлюсь просто парой глаз — не более.

И вот в желтоватой мгле начали оформляться смутные образы. Они то показывались, то вновь исчезали. Прошлое скользило мимо меня, разворачиваясь вереницей видений. Вот появилось бранное поле, где по одну сторону было множество воинов, внешне очень похожих на Брана МакМорна, но, в отличие от него, явно непривычных к сражениям. По другую сторону сражалось войско рослых худощавых мужей, вооруженных копьями и мечами из бронзы. Гэлы!

Потом возникло новое поле и закипела новая битва, и я понял, что миновали века. И вновь гэлы разили своими бронзовыми мечами, но на сей раз счастье было не на их стороне. Они клонились и отступали перед войском светловолосых великанов, чье оружие тоже было из бронзы. Похоже, сражение ознаменовало приход бриттов, давших имя Британии.

Далее потянулась сплошная вереница смутных, мимолетных сцен, сменявшихся так быстро, что ничего не удавалось распознать толком. Оставалось впечатление великих деяний, подвигов и свершений... но все слишком смутно. На какой-то миг в тумане появилось лицо. Сильное, волевое лицо, с серо-стальными глазами и белокурыми усами, нависшими над тонкогубым ртом. И я каким-то образом почувствовал, что это был не кто иной, как Бран, он же знаменитый Бренн — вождь кельтов-галлов, чьи полчища некогда осадили и разграбили Рим. Спустя миг лицо сменилось другим, проявившимся с потрясающей яркостью. Лицо молодого мужчины, высокомерного и самоуверенного, с великолепным лбом, но у рта кривились морщины, говорившие о жестокости и о склонности к чувственным удовольствиям. Лицо полубога... и в то же время — выродка.

Цезарь!..

Какое-то темное побережье... Лес в тумане... Грохот сражения... Легионы крушат войско Карактака...

А потом смутно и стремительно замелькали картины славы и величия Рима. Вот возвращаются победоносные легионы, гоня перед собой сотни закованных пленников. Вот тучные сенаторы и вельможи в роскошных банях, на оргиях и пирах. Вот ленивые женоподобные купцы и ростовщики, лениво нежащиеся в Остии, в Массилии, в Аква Суле. А потом — ярким контрастом — копящиеся силы внешнего мира. Желтоволосые, свирепо глядящие норманны. Великаны-германцы. Огненноголовые дикари Уэльса и Дамнонии и их союзники, пикты Силура. Тут я понял, что видения прошлого кончились; настал черед настоящего и даже будущего!

И вот явилась смутная картина, напоминавшая светопреставление: переселялись народы, двигались войска, возникали и исчезали фигуры людей.

— Рим падет!.. — донесся возглас старика, исполненный яростного восторга. — Глядите: пята вандала попирает камни римского форума! Дикая орда марширует по Аппиевой дороге! Светловолосые варвары насилуют девственных весталок! Вы видите падение Рима!..

К ночному небу взвился многоголосый вопль торжества.

— Я вижу Британию у ног северных пришельцев. Я вижу, как спускаются с гор воинства пиктов. Повсюду насилие, война и огонь!..

В огненном тумане появилось лицо Брана Мак-Морна.

— Да здравствует тот, кому суждено нас возвысить! Я вижу, как пиктский народ выходит из мрака к свету, к новому свету!..

— Волчий вой —

Насмешка над тьмой.

Новый рассвет —

На множество лет.

Тени отцов

Вышли из снов.

Новый огонь

Ныне зажжен.

Тяжким быком

Шествует гром.

Будет велик

Нынешний пикт!

Прочь, воронье!

Этот костер,

Пламя и дым, —

Неугасим...

Небо на востоке начало понемногу сереть. В этом призрачном свете лицо Брана МакМорна снова показалось мне отлитым из бронзы — неподвижное, непроницаемое лицо изваяния. Темные глаза пристально глядели в огонь. Что они там видели? Мечты об империи, рассеявшиеся вместе с дымом?..

— ...Ибо то, чего мы не смогли отстоять оружием, мы сберегли хитростью на многое множество столетий, — долетал голос колдуна. — Однако Новые расы вздымаются океанским приливом, исполинской волной, а значит, Древние должны уступить им место. В туманных горах Гэллоуэя наш народ даст свой последний бой, и страшно будет это сражение. И с падением Брана МакМорна угаснет Затерянный Огонь. Угаснет уже навсегда. Грядущие века и эпохи уже не увидят его...

Как только он произнес эти слова, пламя костра собралось в один сверхъестественный ком, подпрыгнуло высоко вверх... и исчезло.

На востоке, над далекими горами, все уверенней разгорался рассвет. 

ПОРОЖДЕНИЯ БЕЗДНЫ

1

— Вбивайте гвозди, солдаты! Пусть видит гость, как свершается наше римское правосудие!

Говоривший плотнее закутал пурпурной мантией крепкие широкие плечи и вновь опустился в официальное кресло. Так, по всей видимости, он раньше усаживался на трибуне Большого Цирка, чтобы полюбоваться гладиаторами, скрестившими мечи на арене. В каждом движении этого человека чувствовалась хорошо осознанная властность. Обостренная гордость была характерной чертой всех римлян, а Титу Сулле воистину было чем гордиться. Ибо он являлся военным правителем Эборакума и ответ держал непосредственно перед императором Рима, а больше ни перед кем.

Внешне это был крепкий, сильный мужчина среднего роста с ястребиными чертами лица, свойственными чистокровным уроженцам Рима. В данный момент его полные губы кривила насмешливая улыбка, еще более усугублявшая присущий Титу Сулле высокомерный и самоуверенный вид. И он был, что называется, до самых кончиков ногтей воином и полководцем. Он сидел в чешуйчатых позолоченных латах и гравированном нагруднике — знаке высокого ранга, у пояса висел короткий колющий меч, а на коленях красовался посеребренный шлем с высоким щетинистым гребнем.

За спиной Тита Суллы бесстрастно стояли несколько солдат с копьями и щитами — белокурые исполины, родившиеся на берегах Рейна. А непосредственно перед глазами полководца разворачивалось действо, созерцание которого доставляло ему столь заметное удовольствие.

Ничего необычного в происходившем, впрочем, не было. Подобные дела творились повсюду, куда только достигала широко распростершаяся римская власть. На голой земле лежал грубо сколоченный деревянный крест. К нему был привязан человек. Полуголый, жилистый, диковатого вида парень с горящими глазами и спутанной гривой черных волос. Вокруг него суетились палачи — римские солдаты. Они готовили тяжелые молотки и железные гвозди, которыми предстояло прибить руки и ноги приговоренного к кресту.

Все это происходило вне городских стен, в нарочно отведенном месте, которое благодаря постоянным казням успело заслужить жуткую славу. За зловещими приготовлениями наблюдало всего несколько человек: Тит Сулла со своей бдительной стражей, несколько молодых римских офицеров и человек, которого Сулла только что поименовал «гостем». Этот последний стоял молча и неподвижно, точно темное бронзовое изваяние.

Среди блистающих доспехов римлян его простая одежда выглядела тусклой и чуть ли не мрачной. Он был смуглым и темноволосым, но тем и ограничивалось всякое сходство между ним и латинянами, стоявшими вокруг. В нем не было ни малейшего намека на полнокровную, почти восточную чувственность, присущую уроженцам Средиземноморья. Белокурые варвары, стоявшие за троном Суллы, и те больше напоминали «гостя», чем смуглокожие римляне. Его невозможно было принять и за грека: ни тебе полных, красиво изогнутых губ, ни вьющихся волос. Даже оттенок его кожи вовсе не был темно-оливковым, как у южан; скорее уж он нес в себе сумрачность туманного Севера. Как-то сама собой приходила мысль о наползающих туманах, о непроглядных ночах и о стылом режущем ветре бесплодных северных равнин. Даже черные глаза и те лучились диковатым холодом, словно два черных огня, зажженные в ледяной глубине.

Он не отличался высоким ростом, но ему было присуще нечто совершенно особенное, и притом большее, чем чисто телесные размеры и мощь, — некая врожденная, яростная жизненная сила вроде той, которую сразу чувствуешь, взглянув на волка или пантеру. И это свойство сквозило буквально во всем — и в каждом движении крепкого поджарого тела, в линии тонких губ, даже в блеске прямых жестких волос. Ястребиная посадка головы, жилистая шея, широкие квадратные плечи, мощная грудь, узкие бедра, ноги охотника... В нем не было ничего лишнего, как нет лишнего в свирепой пантере. Свернутая пружина немедленного действия, сдерживаемая уздой железного самообладания...

У ног «гостя» Тита Суллы съежился на земле еще один человек, такой же смуглый и темноволосый. Однако больше ничего общего между ними обнаружить было нельзя. Сидевший на земле казался великаном, исковерканным какой-то злой волей. У него были узловатые руки и ноги, плотное тело, низкий покатый лоб и лицо с застывшим на нем выражением тупого зверства. В данный момент к этому выражению отчетливо примешивался страх. Человек на кресте явно принадлежал к тому же племени, что и «гость» римлянина. Но физически он гораздо больше походил на его спутника.

— Ну, Парта Мак-Отна, — умышленно нагловатым тоном произнес военный правитель, — когда ты вернешься к своему племени, тебе поистине будет что рассказать своим о справедливости Рима, царящего на юге!

— Да, мне будет что рассказать, — прозвучало в ответ. В голосе не было ни тени каких-либо чувств, точно так же как и на лице. Черты, застывшие в неподвижности, не позволяли даже заподозрить, какой безумный водоворот страстей бесновался в душе.

— Справедливость, распространяющаяся на всех, кто живет под властью Рима, — сказал Сулла. — Pax Rormna! Вознаграждение за добродетель, наказание за дурные дела! — Он посмеялся про себя собственному лицемерию и продолжил: — Теперь ты видишь, посланец страны пиктов, как быстро расправляется Рим с любыми преступниками!

— Вижу, — ответствовал пикт. Надежно усмиренная ярость придавала его голосу неуловимый оттенок страшной угрозы. — Вижу, что с подданным чужеземного властителя здесь обращаются, точно с римским рабом!

— Он был допрошен и проговорен непредвзятым и беспристрастным судом, — парировал Сулла.

— О да! Если не считать той малости, что обвинитель был римлянин, свидетель — римлянин, и судья — опять римлянин! Он совершил убийство? Да. Он поддался ярости и поднял руку на купца-римлянина, который обманывал, обсчитывал и всячески грабил его, а потом еще увенчал нанесенный вред оскорблением, не говоря уже об ударе! Вы, видимо, считаете правителя пиктов последней собакой, если его подданных судят римским судом и распинают, не спрашивая его мнения? Наверное, владыка пиктов то ли слаб, то ли глуп и неспособен сам совершить справедливость над своим человеком? Правильно, зачем еще беспокоиться, сообщать ему о прегрешении подданного и выдвигать какое следует обвинение...

— Что ж, — цинично пожал плечами Сулла, — можешь, если хочешь, сам сообщить обо всем Брану Мак-Морну. Рим, друг мой, не видит никакой нужды отчитываться в своих действиях перед варварскими царьками. Если варвары являются в наши пределы, пусть ведут себя подобающим образом. Или пеняют на себя!..

Выслушав этот ответ, пикт резко стиснул зубы, так что Сулла понял: дальше задирать его без толку, все равно он не скажет больше ни слова. Римлянин махнул рукой палачам. Один из них взял длинный гвоздь и, приставив его к широкому запястью приговоренного, с силой ударил молотком. Железное острие глубоко ушло в плоть, скрежетнув по костям. Губы казнимого мучительно искривились, но он не издал ни единого стона. Привязанное тело непроизвольно рванулось, начало корчиться... Так бьется о прутья решетки волк, угодивший в железную клетку. На висках вспухли толстые жилы, низкий лоб усеяли капли пота, мышцы рук и ног судорожно напряглись, вздуваясь узлами. Молотки неотвратимо наносили удар за ударом, вгоняя острия всё глубже сквозь тело, пронзая запястья и лодыжки. Темная кровь густо пятнала руки, державшие гвозди, и впитывалась в древесину креста. Было слышно, как раскалывались пробитые кости... Тем не менее мученик по-прежнему не издавал ни звука. Только почерневшие губы растянулись в оскале, обнажая десны, да дергалась из стороны в сторону косматая голова...

Человек, которого называли Парта Мак-Отна, стоял точно железное изваяние, лишь горели с непроницаемого лица бешеные глаза. Ему стоило таких усилий держать себя в узде, что все тело свело от невероятного напряжения.

Уродливый слуга прижимался к его коленям, обхватив ручищами ноги своего господина и испуганно отворачиваясь от страшного зрелища. Ручищи были стальные, но бедняга дрожал всем телом и беспрестанно что-то бормотал еле слышно, как заклинание.

...И вот наконец отзвучал последний удар. Упали веревки, связывавшие руки и ноги; приговоренному предстояло висеть, опираясь всем весом только на гвозди. Он больше не корчился, ибо каждое движение только усиливало мучительную боль в ранах. Ясные черные глаза еще не подернула стеклянная пленка смерти, и они не покидали лица человека по имени Парта Мак-Отна; несмотря ни на что, в них еще светилась несбыточная надежда.

Солдаты подняли крест и вставили его нижним концом в заранее приготовленную яму. И старательно утоптали землю, чтобы крест не свалился. Пикт повис на гвоздях... ни крика, ни стона! И он по-прежнему смотрел на посланника пиктов, вот только надежда в его глазах постепенно уступала место отчаянию.

— А ведь он способен прожить еще несколько дней! — жизнерадостно заявил Сулла. — Эти пикты! Живучи, как кошки. Надо будет приставить десяток солдат, пускай следят днем и ночью, а то как бы кто не снял его еще живого! Эй, Валерий! Давай почтим нашего уважаемого соседа, великого правителя Брана МакМорна. Дай этому парню чашу вина!

Молодой офицер со смехом вышел вперед, держа в руках чашу с вином, полную до краев. Поднявшись на цыпочки, он поднес вино к пересохшим губам страдальца. В черных глазах взметнулась багряная волна неукротимой ненависти. Пикт отдернул голову в сторону, чтобы ненароком не прикоснуться к вину, и плюнул молодому римлянину прямо в глаза. Выругавшись, Валерий швырнул чашу наземь, выхватил меч и по рукоять всадил его в тело распятого.

Никто не успел остановить его.

Сулла с гневным восклицанием приподнялся в кресле; человек по имени Парта Мак-Отна вздрогнул, но только прикусил губу — и ничего не сказал. Валерий принялся мрачно вытирать меч. Казалось, он сам дивился собственному порыву. На самом деле он действовал инстинктивно: каким еще мог быть ответ на оскорбление, нанесенное его гордости римлянина?.. Только таким...

— Сдать меч, юноша! — распорядился Сулла. — Центурион Публий! Препроводить его в заключение. Несколько дней на черством хлебе с водой научат тебя, Валерий, смирять свою гордыню патриция и не пытаться оспаривать волю империи. Неужели ты не понимаешь, юный глупец, что при всем желании ты не мог бы сделать этой собаке более милосердного подарка? Еще бы ему не предпочесть быструю смерть от меча медленной агонии на кресте!.. Увести Валерия!.. А ты, центурион, поставь стражу возле креста, чтобы никто не унес тело, пока вороны не очистят добела его кости!.. Парта Мак-Отна, я сейчас отправляюсь на пир в доме Деметрия. Не желаешь составить мне компанию?

Пиктский посланец отрицательно покачал головой и ничего не ответил. Его пристальный взгляд не покидал тела, безжизненно обмякшего на черном от крови кресте. Сулла язвительно улыбнулся. Потом поднялся и зашагал прочь. Писец поспешил за ним, почтительно неся золоченое кресло. Следом двигались безразличные ко всему солдаты. Между ними, повесив голову, шел Валерий.

Человек, которого называли Парта Мак-Отна, завернулся в широкий плащ, помедлил еще немного, глядя на страшный крест с замершим на нем телом, четко очерченным на фоне малинового закатного неба, в котором уже громоздились непроглядные ночные облака. Потом и он зашагал прочь, сопровождаемый молчаливым слугой...

2

Спустя некоторое время человека, именуемого римлянами Парта Мак-Отна, можно было видеть в одном из внутренних покоев Эборакума. Он без устали ходил взад и вперед по комнате, точно тигр, запертый в клетку. Его ноги в сандалиях бесшумно ступали по мраморным плитам.

— Громм! — наконец повернулся он к скрюченному великану, своему прислужнику. — Я ведь отлично знаю, почему ты так цеплялся за мои колени и призывал на помощь Лунную Женщину. Ты боялся, что я потеряю власть над собой и очертя голову брошусь выручать бедолагу!.. Во имя богов! Я уверен, именно на это и был расчет у римского пса. То-то его закованная в железо стража с меня глаз не спускала!.. Я все знал с самого начала, но, право же, сегодня искушение было не чета обычным!.. О, боги Света и Тьмы!.. — Он с силой потряс над головой стиснутыми кулаками, давая хоть какой-то выход черному бешенству. — Заставить меня — меня! — стоять и спокойно смотреть, как римская сволочь приколачивает к поганому кресту моего человека!.. Безо всякого на то права, я уж не говорю про то, что все их судилище было чистой насмешкой!.. О, Черные боги Р’лиеха! Я даже и к вам не побоялся бы воззвать, дабы навлечь погибель на палачей!.. Я клянусь Безымянным, что многие умрут в муках, расплачиваясь за то, что сегодня произошло!.. Самый Рим вскрикнет, как женщина, наступившая впотьмах на гадюку!..

— Он ведь узнал тебя, хозяин, — сказал Громм.

Его господин опустил голову и закрыл руками лицо, пряча исказившую его гримасу жестокого страдания.

— Эти глаза будут. преследовать меня до смертного часа, — выговорил он глухо. — Да, он узнал меня... И почти до самого конца бедняга надеялся, что я как-нибудь исхитрюсь его выручить. О, боги и демоны!.. Неужели Рим так и будет казнить мой народ у меня на глазах?!. Если я допущу это, значит, я не вождь, а последняя собака, которую...

— Во имя всех богов, тише, хозяин!.. — испуганно воскликнул Громм. — Если бы римляне пронюхали, что ты и есть Бран МакМорн, они бы тебя сразу на крест привесили рядом с тем парнем...

— Что ж, скоро им в любом случае предстоит узнать, что к чему, — угрюмо ответствовал вождь. — Слишком долго я торчал здесь в обличье посланника, подглядывая за своими врагами. Они вздумали поиграть со мной, эти римляне, прячущие презрение и насмешку за якобы утонченной издевкой! Рим окружает варварских посланников всяческой заботой, нам предоставляют отменные жилища, потворствуют любой нашей прихоти, будь то женщины, вино, золото или азартные игры. Но сами при этом над нами смеются. Их гостеприимство — оскорбление! А иногда, вот как, к примеру, сегодня, скрытое презрение вылезает на поверхность, уже не прячась за внешним лоском... Ха! Я насквозь вижу все их ловушки. Я всегда умел сохранить невозмутимость. Я молча глотал намеренные оскорбления... Но это!.. Клянусь всеми демонами преисподней, это превосходит все, что дано выдержать человеку!.. Мой народ надеется на меня... И если я его подведу... Если я не оправдаю чаяний даже одного человека... даже самого распоследнего в племени... Если не я, то кто им поможет?.. К кому им обратиться за помощью? Нет, во имя богов!.. Я отвечу на все насмешки и подначки римских собак черной стрелой и отточенной сталью!..

— А вождь с перьями на голове? — спросил Громм. Он имел в виду военного управителя, и его гортанный голос прямо-таки дрожал от кровожадной ярости. — Он тоже умрет?

И Громм быстро обнажил стальной клинок.

Бран нахмурился:

— Легче сказать, чем сделать. Да, ему следует умереть. Но как с ним расправиться? Германская стража день-деньской торчит у него за спиной, а ночью караулит все окна и двери. Благо, врагов у Суллы хватает, как среди самих римлян, так и среди варваров. Немало бриттов с радостью перерезали бы ему глотку...

Громм ухватился за одежду Брана, что-то нечленораздельно бормоча. Его свирепое рвение намного превосходило способность облекать свои мысли словами.

— Позволь мне, хозяин!.. — выговорил он наконец. — Моя жизнь ничего не стоит. Я прирежу подлого пса даже посреди всего его войска!

Бран ответил улыбкой не менее кровожадной, чем его собственная. И хлопнул Громма по плечу с такой силой, что более слабый человек просто не удержался бы на ногах.

— Нет, старый драчливый пес, — сказал он. — Ты слишком мне нужен! Незачем безо всякого толку отдавать им твою жизнь. И потом, Сулла с первого взгляда распознает твои намерения, и дротики его тевтонов пронзят твое тело еще прежде, чем ты доберешься до негодяя. Нет, этого римлянина поразит не кинжал, ударивший из темноты, не яд в сосуде с вином и не стрела из кустов при дороге...

Вождь отвернулся и вновь заходил по комнате, на сей раз — задумчиво склонив голову. И постепенно его взгляд затопила непроглядная тьма придумки столь жуткой, что он даже не решился вслух поделиться ею с Громмом, замершим в напряженном ожидании.

— Пока я торчал здесь, в этом богами проклятом нагромождении глины и мрамора, я начал худо-бедно разбираться в хитросплетениях римской политики, — сказал он. — Если возле Вала начнется заварушка, Тит Сулла, как управитель здешней провинции, должен будет поспешить туда во главе войска. Вот только сомневаюсь я, что он именно так и поступит. Не-ет, он не трус. Просто, как бы ни был храбр тот или иной человек, он все же стремится избегать некоторых вещей. У каждого живет внутри свой собственный страх... Вот и он все время посылает вместо себя Кая Камилла. Пока тихо, тот исправно обходит дозором западные болота, чтобы бритты поменьше совались через границу. А Сулла садится вместо него в Башне Траяна. Ха!..

Он круто развернулся, стальные пальцы стиснули плечи Громма:

— Вот что! Бери-ка рыжего жеребца и во всю прыть дуй на север. Да так, чтобы под копытами горела трава! Скачи к Кормаку из Коннахта и скажи ему: пусть устроит на границе изрядный переполох! Пусть не скупится ни на мечи, ни на огонь!.. Пусть даст своим диким гэлам в полной мере насытиться смертоубийством!.. Чуть позже и я к нему присоединюсь. Только сперва обстряпаю одно дельце на западе...

Черные глаза Громма выразительно засверкали, корявая рука дернулась в непроизвольном жесте, исполненном мстительной ярости.

Бран вытащил из-под куртки тяжелую бронзовую печать...

— Вот эта вещь, — сказал он, — заключает в себе мое право посланника. С нею я вхож к любому римскому двору. Она откроет тебе все двери — отсюда и до самого Баал-дора. А если какой-нибудь чиновник уж очень начнет к тебе приставать... Держи!

Подняв крышку окованного железом сундука, Бран вытащил небольшой, но тяжелый кожаный мешочек и вложил его в ладонь своего воина.

— Когда ни один ключ не подходит к замку, попробуй воспользоваться золотым! — произнес он с усмешкой. — Ступай!

Правитель варваров обошелся без длительных церемоний, прощаясь со своим диким подданным. Громм вскинул руку в простом приветственном жесте... и, повернувшись, немедленно поспешил прочь.

Бран же подошел к зарешеченному окошку и выглянул на улицу, залитую лунным светом.

— Только бы дождаться, пока сядет луна! — пробормотал он угрюмо. — И тогда я тоже отправлюсь в путь... в самую преисподнюю, вот куда! Но прежде отдам должок кое-кому...

Его слуха достиг осторожный цокот копыт по каменной мостовой.

— Вот так-то! — пробормотал Бран. — Даже Рим не сумеет остановить пиктского лазутчика, снабженного печатью и золотом!.. А я, пожалуй, посплю, пока не закатилась луна!

Он презрительно оскалил зубы, взглянув на мраморные рельефы и желобчатые колонны — все это должно было внушать ему постоянную мысль о величии Рима, так вот вам!.. — и опустился на ложе, с которого он давным-давно содрал за ненадобностью все подушки и шелковые перины. Его закаленное тело ни в какой роскоши не нуждалось.

Улегшись, Бран сразу заснул, несмотря на черную жажду отмщения, по-прежнему клокотавшую в сердце. Это, пожалуй, был самый первый урок, преподанный ему суровой и безжалостной жизнью воина пустошей: можешь урвать мгновение сна — не упускай случая. Так время от времени дарит себе отдых охотящийся волк.

Обычно Бран спал чутко, словно вечно настороженная пантера. Сегодня получилось иначе. Он как будто провалился в серую туманную бездну, обитель бесформенных теней, где не было времени. И там он встретил высокого, худого, седобородого человека: старого Гонара, жреца Луны, своего главного советника. И Бран, хорошо знавший его, невольно открыл рот от изумления: лицо старика было белее снега, он трясся, как в лихорадке. Бран дивился недаром: сколько лет он знал жреца, но ни разу не видел, чтобы Гонар Мудрый выказывал хоть какие-то признаки страха!

— Что стряслось, дед? — прямо спросил пиктский владыка. — Все ли благополучно в Баал-доре?..

— Все благополучно в Баал-доре, где теперь лежит мое спящее тело, — ответил старый Гонар. — Но мой дух преодолел пустые бездны, чтобы сразиться с тобой за твою же душу, о вождь! Или ты обезумел, допустив в свой разум посетившую тебя мысль?..

— Гонар, — хмуро ответствовал Бран, — сегодня я вынужден был беспомощно наблюдать, как мой человек погибает на римском кресте. Я не знаю ни его имени, ни положения в племени. Да и не все ли равно, был ли он верным воином, оставшимся неведомым мне, или негодяем, объявленным вне закона! Я знаю только, что он был из моих! И что первым запахом, который он когда-то вдохнул, был запах вереска, а самым первым зрелищем, представшим его глазам, — восход солнца над пиктскими холмами. Он принадлежал мне, а не Риму. Если он заслуживал наказания, это я должен был назначить ему кару. Если его следовало судить, судьей опять же должен был быть я. Ибо в наших жилах текла одна кровь. Наше сознание воспламенял один и тот же огонь. В детстве мы слушали одни и те же старинные сказки, в юности пели одни и те же старые песни. Струны наших сердец отзывались на одну и ту же боль, как, впрочем, у любого мужчины, женщины или ребенка в пиктской стране! Я должен был защитить его, но не смог. А теперь я, его вождь, должен за него отомстить!..

— Но, во имя богов, Бран!.. — увещевал старый колдун. — Неужели нельзя отомстить как-нибудь по-другому? Вернись на пустоши, собери воинов... позови Кормака с его гэлами... затопите огнем и кровью все подступы к великому Валу!

— Уж об этом не беспокойся, — сурово заверил его Бран. — Именно так я и сделаю. Но для начала — для начала! — я воздам за парня так, как не снилось еще ни одному римлянину! Ха, они воображают, будто успели что-то узнать о тайнах нашего древнего острова, давшего приют иной жизни задолго до того, как Рим вырос на болотах близ Тибра!..

— Бран, но некоторые средства возмездия слишком нечисты, чтобы использовать их даже против римлян...

Бран ответил коротким смешком, похожим на лай шакала.

— О нет!.. Нет на свете оружия, которое я отказался бы обратить против Рима!.. Я стою спиной к стене, Гонар. Клянусь кровью демонов, неужели ты хочешь сказать, будто Рим воевал со мной честно?.. Ха! Да кто я такой? Варварский царек в мантии из волчьей шкуры, с железной короной на голове, дерзнувший с горсточкой жалких дикарей бросить вызов повелителям мира!.. Велики ли мои владения? Вересковые пустоши, плетеные мазанки да копья моей косматой дружины... И я — я! — объявляю войну Риму с его закованными в броню легионами, с его тучными полями и морем, приносящим богатства! С горами, реками и блистающими городами! С его богатством, мощью оружия, ремесленным мастерством и царственным гневом!.. Что ж, я пущу в ход не только сталь и огонь, но и хитрость с предательством! Я буду гвоздем в сапоге, гадюкой на тропе, ядом в чаше, кинжалом во тьме. О да!.. — Его голос окрасился дыханием темноты. — О да, я призову на помощь даже порождения Бездны!..

— Но это безумие!.. — вскричал Гонар. — Задуманное тобой погубит тебя. Ты отправишься в преисподнюю и не вернешься оттуда! Что тогда станется с твоим народом, о котором ты столь радеешь?..

— Если я не умею помочь ему, уж лучше мне умереть! — проворчал вождь.

— Но ты даже не сможешь достигнуть существ, которых вознамерился повидать! — почти закричал Гонар. — Они не встречались с людьми уже несчитанные столетия. Нет двери, сквозь которую можно было бы войти в ним. Они давным-давно разорвали все связи с известным нам миром...

— Ты сам мне вдалбливал, — непреклонно отвечал Бран, — будто нет ничего во Вселенной, что было бы начисто оторвано от великой реки Жизни. Мудрые слова, в справедливости которых я убеждался уже многократно.

Нет ни одного народа, нет ни единого проявления жизни, не впряденного тем или иным образом в живую ткань мироздания. Где-то есть звено, связующее ИХ с известным мне миром. Где-то она есть, эта Дверь. И я разыщу ее где-нибудь там, в безлюдных болотах и плавнях западного края...

Глаза старца наполнились сверхчеловеческим ужасом.

— Горе, горе, горе племени пиктов!.. — вскричал он, отступая прочь. — Горе нерожденной державе!.. Горе, черное горе сынам людей...

Бран проснулся в потемках: только звезды светили в зарешеченное окно. Луны не было видно, хотя ее сияние еще мерцало над крышами. Бран припомнил свой сон, вздрогнул и выругался сквозь зубы.

Поднявшись, он сбросил плащ, надев взамен него легкую вороненую кольчугу и опоясавшись мечом и кинжалом. Вновь подойдя к окованному железом сундуку, он вытащил несколько маленьких мешочков и пересыпал позвякивавшее содержимое в поясной кошель. Потом, снова завернувшись в широкий плащ, он тихо вышел из дому. Здесь не было слуг, которые могли бы за ним проследить, поскольку Бран раз за. разом с мрачным упорством отказывался от рабов, столь же упорно навязываемых римлянами варварским посланникам. Нужды у Брана были простые, хватало ему и одного Громма.

Конюшни выходили во внутренний двор. Немного пошарив впотьмах, Бран коснулся рукой ноздрей громадного жеребца. Конь узнал хозяина и хотел приветствовать радостным ржанием, но Бран удержал его. Ему не понадобилось света, чтобы взнуздать и оседлать могучего зверя. Бран миновал двор и вышел на улицу, ведя коня в поводу. Луна уже садилась за горизонт, вдоль западной стены ширилась полоса непроглядной тени. Глубокая тишина распростерлась над мраморными дворцами и глиняными лачугами Эборакума, залитого светом холодных звезд.

Бран коснулся рукой седельной сумки, отягощенной золотыми монетами римской чеканки. Он явился сюда, в Эборакум, под личиной пиктского посланника, но сам все это время шпионил. Однако он был варваром. А потому и не смог доиграть свою роль, ни разу не сбросив маски отстраненной холодности и сдержанного достоинства. И вот теперь в памяти всплывали отрывочные картины разнузданных пиров, на которых фонтаны били вином. Бран вспоминал белогрудых римлянок; изнеженные красавицы, давно пресытившиеся цивилизованными любовниками, взирали на мужественного варвара с чем-то большим, нежели простое любопытство. Он вспоминал гладиаторские бои и азартные игры, стук брошенных костей и высокие стопки золотых монет, переходившие из рук в руки. Бран накачивался вином и отчаянно бросался в игру. Так поступают все варвары. И ему несусветно везло. Вероятно, именно потому, что выигрывал и проигрывал он с одинаковым безразличием. Золото для пикта было песком, текущим меж пальцев. Дома, в родной стране, воин в золоте не нуждался. Однако в цивилизованных краях оно имело громадную силу, и Бран это отлично понял.

Почти достигнув тени под западной стеной, он увидел перед собой огромную сторожевую башню. Она была соединена со внешней стеной и высоко возвышалась над ней. Один из углов крепостной башни, самый дальний от стены, служил местом заточения.

Бран оставил коня стоять в темном переулке. Он не стал привязывать его — повод свободно свисал наземь. Сам же пикт, точно крадущийся волк, скользнул в тень башни.

Молодой офицер по имени Валерий, посаженный под замок, спал беспокойным неглубоким сном. Осторожный звук, долетевший со стороны зарешеченного окна, заставил его немедленно пробудиться. Он сел на лежанке и тихо выругался: в окно проникал звездный свет, очерчивая на полу полосатый квадрат, и это зрелище тотчас напомнило юному офицеру о бесчестье, которому подверг его Сулла. Ну что ж! Потерпеть несколько дней, и все останется в прошлом. Сулла не станет очень уж тыкать носом в грязь человека с такими, как у него, Валерия, высокими связями. Ну а потом, когда он выйдет отсюда, пусть только попробует кто-нибудь — все равно, мужчина или женщина — над ним насмехаться! Да будь он проклят вовеки, этот наглый пикт!..

«Но погодите-ка, — оборвал сам Себя молодой офицер. — Что это там за звук меня разбудил?..»

— Ш-ш-ш!.. — долетел из-за решетки человеческий голос.

Что еще за секреты, удивился Валерий. Врагам здесь взяться неоткуда. Стало быть, это друг. Но с какой стати?.. Он поднялся и пересек каземат, подойдя вплотную к окошку. Слабый свет звезд не давал толком ничего разглядеть по ту сторону решетки. Валерий смог только различить смутный человеческий силуэт.

— Кто ты? — спросил он, прижимаясь к прутьям и напрягая зрение.

В ответ прозвучал торжествующий раскат по-волчьи хищного смеха, и звезды блеснули на длинной полосе отточенной стали. Валерий отшатнулся от окна и обрушился на пол, хватаясь за горло. Он силился закричать, но изо рта вырывалось лишь жуткое бульканье. Между пальцами хлестала кровь. Она растекалась лужей вокруг тела, корчившегося на полу, в ней тускло дрожали багровые отражения звезд...

По ту сторону решетки Бран уже скользил прочь. Он не стал терять время, заглядывая внутрь каземата. Зачем?.. Тем более что еще через минуту из-за угла должна была выйти стража, совершавшая обычный обход. Он уже отчетливо слышал размеренный топот ног, обутых в железо. Бран растворился во тьме, не дожидаясь появления римлян. А те, обогнув угол башни, преспокойно прошествовали мимо зарешеченного окна, никакого понятия не имея о том, что внутри, на полу, лежал труп.

Бран подъехал к небольшим воротам в западной стене. Сонная стража и не подумала его окликать. В Эборакуме не опасались вражеского нашествия, зато хорошо организованные воры и похитители женщин давно успели внушить привратникам простую истину: не проявляй лишней бдительности, это невыгодно.

Однако единственный стражник, карауливший западные ворота (его товарищи, вусмерть пьяные, валялись в ближайшем лупанарии), поднял копье и заорал на Брана, требуя остановиться и дать полный отчет: кто, куда и зачем. Пикт молча подъехал вплотную... Он кутался в темный плащ и казался римлянину смутной тенью, плоть от плоти окружающей темноты. Стражник отчетливо видел лишь холодный блеск его глаз. Но вот Бран поднял руку, и солдат уловил мерцание золота. Одновременно в другой руке Брана блеснул длинный клинок. Солдат сразу все понял. Ему не потребовалось мучительно выбирать между взяткой и смертельным боем с неведомым чужаком — явно варваром из какого-то очень свирепого племени. Буркнув что-то, он опустил копье и распахнул перед Браном ворота. Пикт проехал, бросив римлянину горстку монет. Они золотым дождем просыпались к его ногам и запрыгали, звеня по каменным плитам. Солдат жадно нагнулся и принялся торопливо собирать деньги, а Бран МакМорн помчался на запад, точно призрак, летящий сквозь ночь.

3

Бран МакМорн пробирался безлюдными топями западного края... Холодный ветер мел угрюмый простор. Несколько цапель, тяжело хлопая крыльями, пролетели под серыми облаками. Высокие камыши и болотная трава волновались повсюду кругом, сколько хватало глаз. Недвижная вода открытых топей отражала тусклый свет дня. Там и сям виднелись холмики подозрительно правильной формы, темные на фоне пасмурного неба. По их вершинам тянулась вдаль вереница стоячих камней — менгиров, возведенных... кем? Чьими руками?..

Едва видимая полоска, синевшая на западе, обозначала отроги диких гор Уэльса, лежавших за горизонтом. Бран знал, что там обитали дикие племена кельтов — свирепых голубоглазых людей, не познавших римского ига. По всей границе их земель стояли сторожевые башни с сильными гарнизонами — на случай возможных вылазок. Бран присмотрелся. Даже отсюда, из самого сердца болот, была видна неприступная цитадель, которую люди называли Башней Траяна...

Негостеприимные здешние земли на первый взгляд казались символом абсолютного уединения. Однако даже и здесь не обошлось без некоторых признаков человеческой жизни. Бран уже встречал жителей топи: скрытных, молчаливых людей, темноглазых и темноволосых, говоривших на странном смешанном наречии. Из какого языка пришло то или иное слово, уже невозможно было проследить. Бран признавал между ними и собой определенную степень родства, но поглядывал на местных несколько свысока. Он был чистокровный пикт и тем гордился, а они — не разбери-поймешь.

Здесь надо заметить, что каледонское простонародье, в отличие от Брана и других вождей, чистотой происхождения также не отличалось. Коренастым сложением и толстыми узловатыми конечностями они были обязаны первобытному племени германского происхождения, некогда, еще до нашествия кельтов, поселившемуся на севере острова. Потом они влились в состав пиктов и смешались с ними. Только вожди пиктов с незапамятных времен тщательно охраняли свой род от какого-либо влияния чуждой крови. Сам Бран был чистейшим потомком Древней расы... А вот через этих болотных жителей какие только волны не прокатывались, и каждая оставила свой след. Бриттские, гэльские, римские завоеватели... Ни своего изначального происхождения, ни языка этот народ уже не помнил.

Бран же происходил из невероятно древнего племени. Его предки заполонили весь запад Европы и установили в ней свою Темную Империю еще до прихода арийцев, в те времена, когда предки кельтов, эллинов и германцев были еще единым первобытным сообществом и этому сообществу только предстояло начать движение к западу, дробясь на отдельные племена...

Только здесь, в Каледонии, насколько было известно Брану, его народ сумел избежать нашествия арийцев. Он, правда, слышал еще об одной ветви пиктов, именуемой басками. Засев высоко в Пиренейских горах, эти люди провозгласили себя несломленной, никому не подчиняющейся расой. Бран знал, однако, что они столетиями платили дань предкам гэлов, еще прежде, чем те покинули свое горное царство и отправились в Ирландию на парусных кораблях. Нет, по-настоящему свободными и независимыми оставались только каледонские пикты, да и те распались на множество мелких враждующих племен. Бран стал первым за пять столетий верховным правителем. Он собирался основать новую династию... то есть нет: возродить прежнюю, пусть и под другим именем.

Под самым боком у римлян Бран МакМорн всерьез мечтал об империи.

И вот теперь он брел болотами, отыскивая Дверь. Разговаривая с темноглазыми жителями топей, он ни словом не упоминул о своих поисках. Люди снабжали его новостями, передававшимися из уст в уста. О большой войне на севере, о том, что на всем протяжении великого Вала пронзительно пели боевые волынки, о кострах над пустошами, возле которых собирались вооруженные люди. О дыме, пламени, жестоком насилии и о мечах гэлов, досыта упившихся кровью. Орлы легионов постепенно перемещались на север; древний большак гудел от поступи согласно марширующих ног, обутых в железо.

Бран слушал все это в самом сердце болот западного края и посмеивался, очень довольный.

А в Эборакуме Тит Сулла отдал тайный приказ всенепременно сыскать и доставить к нему пиктского посланника с гэльским именем. Посланник находился под подозрением, ибо умудрился таинственно исчезнуть в ту самую ночь, когда молодого Валерия нашли в камере мертвым, со вспоротым горлом. Сулла чувствовал, что внезапная вспышка боевых действий у Вала была самым непосредственным образом связана с распятием осужденного пре-ступника-пикта, и тотчас приставил к делу всю сеть своих доносчиков и соглядатаев, хотя и понимал, что так называемый Парта Мак-Отна давно уже был вне его досягаемости. Затем Сулла стал готовиться к выступлению из Эборакума, но сам с многочисленными легионерами, отправленными им на север, не поехал. Сулла был отважным человеком, но у любого храбреца есть хоть что-то, чего он смертельно боится. Так вот, кошмаром Суллы был Кормак на-Коннахт, черноволосый гэльский принц. Этот Кормак некогда поклялся выдрать у Суллы из груди сердце и съесть его сырым. И посему Сулла, сопровождаемый своими всегдашними телохранителями, отправился на запад, в Башню Траяна. Там заправлял делами воинственный Кай Камилл, а он ничего так не любил, как замещать своего непосредственного начальника, когда подножие Вала в очередной раз начинал захлестывать кровавый прибой. Вот такая хитрая политика. Впрочем, римский легат нечасто навещал отдаленный остров, а в его отсутствие

Тит Сулла, богач и матерый интриган, обладал высшей властью в Британии.

Бран все это знал. И терпеливо ожидал его появления, обосновавшись в маленьком, полуразвалившемся домике...

Однажды хмурым вечером он шел через болота — зловещий силуэт, черный на фоне малиново тлевшего заката. Он всей кожей ощущал невероятную древность здешней земли. Он прямо-таки чувствовал себя последним представителем рода людского, чудом уцелевшего после Судного Дня. И тем не менее — вскоре ему попался на глаза знак человеческого присутствия. Убогий домишко, мазанка с плетеными стенами, угнездившаяся посреди камышей.

Женщина, стоявшая в раскрытой двери, приветствовала его, и угрюмые зрачки Брана подозрительно сузились. Женщину никак нельзя было назвать старой; откуда же эта злая мудрость веков, светившаяся в ее взгляде? Ее скудная одежда была совсем изорвана, нечесаные черные пряди спутались, придавая жительнице трясин дикий и неухоженный вид, вполне соответствовавший первобытности мрачного края. Алые губы улыбались, но в смехе женщины не было никакого веселья — лишь тень насмешки. А зубы во рту были белыми и заостренными, точно клыки.

— Входи же, господин мой! — сказала она. — Если, конечно, не боишься разделить кров с ведьмой Дагонмура!

Бран молча вошел внутрь и сел на поломанную скамью, а женщина занялась скромным ужином, поспевавшим над огнем давно не чищенного очага. Бран следил за ее движениями и подмечал их змеиную гибкость. Уши у женщины казались почти заостренными, а желтые глаза — странно раскосыми...

— Чего ты ищешь в наших болотах, государь мой? — спросила она, оборачиваясь к своему гостю. Повернулась она тоже совершенно особенным образом, плавно изогнувшись всем телом.

— Мне нужна Дверь, — ответствовал Бран, опуская подбородок на сжатый кулак. — Хочу пропеть одну песенку Порождениям Бездн!

Она резко вздрогнула, выпрямляясь. Кувшин вывалился из ее рук и раскололся, ударившись о камни очага.

— Плохие слова, — запинаясь, выговорила она наконец. — Нехорошо, когда люди даже случайно их произносят...

Он сказал:

— Я произнес их не случайно, а очень даже преднамеренно.

Она покачала головой:

— Не понимаю тебя...

— Отлично понимаешь, — сказал Бран. — О да, ты прекрасно все поняла! Мой народ очень древен, мы правили Британией еще прежде, нежели чрево племен исторгло из себя кельтов и эллинов. Но еще до нас в Британии жили Другие. Твоя кожа лоснится, глаза раскосы, а по венам бежит особая кровь. Так что ты в полной мере понимаешь, о чем я говорю!

Она помолчала некоторое время. Ее губы по-прежнему улыбались, но лицо оставалось непроницаемым.

— Не иначе, ты обезумел! — сказала она затем. — Надо быть сумасшедшим, чтобы по своей воле разыскивать Тех, от кого в прежние времена с криками бежали могущественные мужи!..

— Я возжелал мести, — был ответ. — И совершить ее могут лишь Те, кого я ищу.

Женщина вновь покачала головой:

— Ты наслушался пения птиц... Насмотрелся снов.

— Скорее уж я наслушался гадючьего шипения, — проворчал Бран. — И я знаю, какой сон пустой, а какой нет. Хватит меня морочить словами! Я пришел искать связь между двумя мирами. И я ее отыскал!

— Что ж, больше не стану лгать тебе, человек с Севера, — сказала женщина. — Те, к кому ты пришел, в самом деле по-прежнему живут в недрах сонных холмов. Они просто ушли прочь. И уходят все дальше и дальше от мира, к которому ты привык...

— И все-таки Они, как я вижу, временами высовываются наружу, чтобы похищать в ночи женщин, заблудившихся среди болот, — заметил он, поглядывая на косой разрез ее глаз.

Она озорно рассмеялась:

— От меня-то ты чего хочешь?

— Хочу, чтобы ты отвела меня к Ним.

Она откинула голову и презрительно расхохоталась. Возмущенный Бран железной хваткой сцапал ее за ворот, между тем как правая нащупала рукоять оружия... Женщина засмеялась ему в лицо:

— Убей меня и будь проклят, северный волк!.. Ты что, воображаешь, будто моя жизнь так уж сладостна? Что я буду цепляться за нее, точно младенец, которого отрывают от материнской груди?..

Бран разжал пальцы и признался:

— Ты права, грозить тебе глупо... Что ж, я куплю твою помощь.

— Каким же образом? — смеющийся голос опять был полон насмешки.

Бран расстегнул кошель; в его подставленную ладонь потекла золотая струя.

— Здесь богатства больше, — сказал он, — чем когда-либо снилось жителям болотного края!

И опять она засмеялась:

— Да на что мне нужен твой несчастный металл? Прибереги его для какой-нибудь римской шлюхи с белыми сиськами. Может, и сделаешь из нее предательницу...

— Ну так назови цену! — попросил Бран. — Может, голову какого-нибудь обидчика тебе принести?

— Во имя крови в моих жилах, несущей древнюю ненависть! Кто мой худший враг, если не ты?.. — захохотала она. И, рванувшись по-кошачьи, ударила кинжалом. Но ее кинжал сломался о кольчугу, которую Бран носил под плащом. Воин отшвырнул ее прочь, презрительно двинув запястьем. Женщина отлетела и растянулась на травяной лежанке.

И опять засмеялась, глядя на него снизу вверх...

— Что ж, мой волк, я назову тебе цену. И, может статься, придет день, когда ты проклянешь доспех, остановивший кинжал Атлы!.. — Она поднялась и, подойдя вплотную, вцепилась нечеловечески длинными пальцами в его плащ. — Да, я все скажу тебе, Черный Бран, властелин Каледона... О-о, я сразу узнала тебя, как только ты вошел в мою хижину, такой черноволосый, с холодными глазами!.. Что ж, я отведу тебя ко вратам преисподней, если ты так уж этого хочешь. Но за это ты заплатишь мне любовью! Заплатишь поцелуями и лаской вождя!..

Горька и безрадостна моя жизнь, ибо смертным мужчинам я внушаю лишь ужас и отвращение. Я ни разу еще не знала мужской любви, объятия крепких рук, жара поцелуев, столь ценимых людьми!.. Я, Атла, оборотень с болота!.. Что я вкусила в этой жизни, кроме хлещущих ветров, неприютных рассветов да шуршания болотной травы?.. Что я видела, кроме призрачных лиц, взирающих на меня из бездны топей? Что я слышала, кроме невнятных шагов в ночи? Твари во тьме, мерцание красных глаз, жуткий шепот безымянных созданий, бродящих во мгле...

Но я человек, по крайней мере наполовину! Я познала печаль и томление, отчаяние, тоску и тупую, саднящую боль одиночества! Подари же мне, вождь, твои яростные поцелуи и варварское объятие, причиняющее сладкую боль! И тогда даже долгий век в одиночестве не сумеет вконец иссушить мое сердце бесплодной завистью к белогрудым подругам людей... Ибо моя память сохранит то, чем смогут похвалиться немногие. Поцелуи вождя!.. Подари мне одну ночь любви, северный владыка! И я отведу тебя ко вратам Бездны!..

Бран угрюмо смотрел на нее... Потом протянул руку и железными пальцами стиснул ее запястье. Прикосновение к неестественно гладкой, лоснящейся коже заставило его содрогнуться всем телом. Он медленно кивнул. И, притянув женщину поближе, заставил себя наклониться к ее раскрытым губам...

4

Холодный серый предрассветный туман казался Брану мокрым плащом, неприятно липнувшим к телу. Вождь повернулся и посмотрел на женщину, чьи раскосые глаза поблескивали в сумрачном полусвете.

— Теперь твоя очередь выполнить свою часть уговора, — резко сказал он. — Я искал связующее звено между мирами и обрел его в твоем лице. Теперь мне нужно нечто такое, что свято для Них. Эта вещь станет ключом к

Двери, незримо отделяющей меня от Них. Расскажи, как мне ее найти!

Алые губы жутко улыбнулись в ответ:

— Я расскажу. Ступай на курган, который люди зовут Дагоновой Могилой. Отвали каменные плиты, загромоздившие вход, и войди внутрь, под своды склепа. Ты увидишь, что пол могильного покоя составляют семь камней, причем шесть из них окружают седьмой. Подними срединный камень — и сам все увидишь!

— Там я найду Черный Камень? — спросил Бран.

— Дагонова Могила — всего лишь Дверь к Черному Камню, — отвечала она. — Вот только решишься ли ты идти по Дороге?

— Скажи еще, бдительно ли стерегут символ? — Бран невольно пошевелил в ножнах клинок. Алые губы насмешливо скривились.

— Если ты встретишь хоть кого-нибудь на Дороге, — сказала Атла, — ты умрешь такой смертью, какой уже много столетий не умирал ни один человек. Да, Камень охраняют, но не так, как охраняют свои сокровища люди. С чего бы Им сторожить то, на что никогда никто не желал покуситься?.. Быть может, Они окажутся поблизости, быть может — нет. Если ты возжелал Камня, придется тебе рискнуть. Но берегись, пиктский владыка! Не забывай, что не кто иной, как твои соплеменники много лет назад оборвали нить, связывавшую Их с земными народами. В те времена Они были почти людьми. Они жили на земле и любовались сиянием солнца. Потом Их вынудили удалиться. Теперь Они не ведают солнечного луча и остерегаются даже лунного света. Они ненавидят даже свет звезд... Ибо далеко, далеко от нашего мира ушли Те, кто со временем мог бы стать людьми... если бы не острые копья твоих предков!..

В небе висела сплошная серая мгла, сквозь которую желтым кругом просвечивало холодное солнце. Дагонова Могила оказалась невысоким круглым холмиком, заросшим буйной травой, странным образом напоминавшей грибы. В восточной стороне кургана зияло входное отверстие грубо сработанного тоннеля, достигавшего, по всей видимости, внутреннего помещения. Бран взялся двумя руками за иззубренный край каменной плиты и потянул что было силы. Камень не сдвинулся с места. Тогда Бран вытащил меч и всунул острие в щель между плитой и каменным косяком. Он принялся осторожно расшатывать камень, действуя мечом как рычагом. Постепенно тяжелая плита зашевелилась и подалась, и Бран отвалил ее в сторону. Его тут же обдало волной густого смрада: такой запах мог бы исходить из покойницкой. Пикту даже показалось, будто солнечные лучи не сразу пожелали озарить открывшуюся дыру, словно боясь испачкаться от соприкосновения с висевшей там вонючей темнотой...

Бран ощупью полез внутрь, держа в руке меч и готовясь... неизвестно к чему. Тоннель оказался длинным и узким. Стены и потолок были сложены из тяжелых, плотно подогнанных камней, и выпрямиться было невозможно. Сначала мрак казался Брану совершенно кромешным, но потом он начал кое-что различать. То ли глаза привыкли к темноте, то ли помогал солнечный свет, кое-как все же сочившийся сквозь входное отверстие... Как бы то ни было, спустя некоторое время Бран выбрался в округлое помещение и даже сумел разглядеть низкий купол над головой. Без сомнения, именно здесь были в древности упокоены останки того, ради кого укладывались строительные камни и наваливалась сверху земля. Минувшие века уничтожили бренную плоть, не оставив никакого следа. Наклонившись и напрягая зрение, Бран сумел рассмотреть странный и удивительно правильный рисунок каменной кладки пола. Шесть хорошо подогнанных плит обрамляли седьмую, шестиугольную, красовавшуюся посередине.

Пикт опять воспользовался мечом: запустил его в щель между камнями и осторожно нажал. Край срединного камня дрогнул и постепенно пошел вверх. Еще немного усилий, и Бран, окончательно вытащив плиту, прислонил ее к закругленной стене чертога. Он напряг зрение, вглядываясь в открывшийся проход, но ничего, кроме зияющей тьмы крутого колодца с маленькими полустертыми ступенями, тонувшими во мраке, так и не рассмотрел. Дальше Бран действовал без каких-либо колебаний. По спине между лопатками гулял отвратительный холодок, но все-таки пиктский вождь решительно перелез через край и стал спускаться вниз. Темнота в колодце показалась ему вещественной, плотной и липкой.

Спускаясь, он нащупывал путь, оскальзываясь и спотыкаясь на стертых ступенях, слишком узких для человеческих ног. Бран плотно упирался одной рукой в стенку колодца: мало ли что за ловушки ожидали его впереди, как бы не сорваться впотьмах в какой-нибудь бездонный провал!.. Ступени были выбиты в монолитной скале, но время почти совсем сгладило их. Чем дальше пробирался Бран, тем меньше лестница походила на лестницу: ступени постепенно превращались в простые гладкие бугорки.

Потом тоннель круто переменил направление. Он вел по-прежнему вниз, но уклон сделался гораздо меньше: Бран смог просто идти, пригибаясь под низким сводом и крепко упираясь локтями в каменные стенки. Ступеньки под ногами вовсе исчезли, зато на камне появилась слизь, точно Бран спускался в змеиное логово. «Что же за существа, — спросил себя Бран, — скользили вверх-вниз по здешним тоннелям? И сколько веков они здесь прожили?..»

Между тем тоннель йачал сужаться, так что вскоре Бран с некоторым трудом протискивался вперед. В конце концов он лег навзничь и, действуя пальцами, начал продвигаться ползком, ногами вперед. Он знал, что забирается все глубже в недра земли, и не решался даже гадать, далеко ли осталась поверхность. Потом... потом впереди забрезжил свет. Кромешную тьму нарушил слабенький огонек вроде тех, что мерцают по ночам на болотах. Бран улыбнулся ему, но улыбка больше напоминала оскал. Он был готов драться... хотя как прикажете давать бой в этой узкой норе? Впрочем, решившись на путешествие в преисподнюю, Бран постарался полностью отрешиться от страха за свою жизнь. Существовала лишь Цель, к которой он стремился. Бран полз вперед...

...И наконец оказался в пещере достаточно обширной, чтобы можно было выпрямиться во весь рост. Осмотревшись, он не смог различить свода, но подземный чертог даже в темноте подавлял своими размерами. И повсюду — все та же плотная, вещественная темнота. Она надвигалась со всех сторон, а позади Брана зияло отверстие, сквозь которое он сюда проник, — черная дыра темней темноты. А прямо напротив него находился источник жуткого мерцания, замеченного им еще из тоннеля. Там возвышался чудовищный алтарь, сложенный из человеческих черепов. Откуда именно исходил свет, Бран так и не понял, зато на алтаре, как ему показалось, возлежала квинтэссенция самой темноты, ночь, свернувшаяся в клубок, — Черный Камень!

Стражей темной реликвии нигде не было видно, но Бран не стал тратить время на благодарственные молитвы. Он подхватил Камень и, зажав его под левой мышкой, поспешно устремился обратно в тоннель. При этом ему все время мерещилось, будто ожившая тьма крадется за ним, обнюхивая его пятки и скаля омерзительные клыки. Так всегда кажется, когда приходится поворачиваться к опасности спиной. Бран пробирался темным колодцем, прижимая к себе свою жуткую добычу, и ледяной пот струился по его телу. Он карабкался вверх как можно быстрей и все время напрягал слух, силясь вовремя распознать крадущиеся шаги неведомых тварей. Его колотил жестокий озноб, волосы на затылке порывались встать дыбом, как если бы холодный ветер тянул ему в спину...

Добравшись туда, где начинались крохотные ступени, Бран почувствовал себя так, словно вот-вот должен был достигнуть границы живого мира, — достигнуть с другой стороны. Поскальзываясь и спотыкаясь, он ринулся вверх и наконец, издав вздох величайшего облегчения, вывалился обратно в склеп Дагоновой Могилы. Царивший там призрачный сумрак показался ему благословенным полуденным светом. Бран поставил на место срединный камень и вышел наружу, под открытое небо. Никогда он еще так не радовался холодным лучам желтого солнца, скрытого за облаками. Он физически ощутил, как тает черный кошмар безумного страха, гнавшийся за ним по подземным тоннелям. Он водрузил на место каменную плиту, запиравшую вход в курган, поднял валявшийся на земле плащ, плотно завернул в него Черный Камень и поспешил прочь. Необоримое отвращение гнало его прочь, окрыляя шаги.

Над землей распростерлась серая сумрачная тишина. Болотный край казался безжизненным, точно оборотная сторона луны. Однако теперь Бран в точности знал, что в глубине, у него под ногами, дремала скрытая жизнь. Как скоро она пробудится? И каково будет ее ужасное проявление?..

Бран пересек чащу рослых, все скрывающих камышей и вышел к открытой, неподвижной трясине, которую люди называли Дагоновой Топью. Ни малейшая рябь не тревожила спокойную темную воду, ничто не говорило о присутствии жуткого чудовища, обитавшего, согласно легендам, там, внизу. Бран пристально обозрел окрестности, но казалось, болото затаило дыхание. Никаких признаков жизни, человеческой или... иной. Бран прислушался к себе: его отточенные инстинкты варвара наверняка предупредили бы его о незримом внимании невидимого врага. Ничего! Бран в самом деле был совершенно один. Единственный на всей земле человек.

Он быстро развернул Черный Камень, выпутав его из плаща. Камень лег на ладони сгустком угрюмой ночной темноты. Бран не стал гадать и раздумывать ни о природе странного камня, ни о смысле еще более странных символов, высеченных на черной поверхности. Взвесив его на руках и прикинув расстояние, пикт зашвырнул его далеко в топь, так, что он с плеском упал почти точно посередине черного озера. Хмурые волны быстро сомкнулись над подземной святыней. На какой-то миг в темной глубине как будто возник рой мерцающих искр, потом все успокоилось. И снова ни малейшая рябь не нарушала темную гладь Дагоновой Топи...

5

Когда Бран встал на пороге хижины, женщина-оборотень стремительно обернулась навстречу, раскосые глаза изумленно округлились:

— Ты!.. Живой!.. И в здравом рассудке!..

— Я побывал в преисподней и возвратился назад, — проворчал он. — И, более того, я добыл то, ради чего спускался туда!

— Черный Камень? — вырвалось у нее. — Так ты в самом деле дерзнул похитить его? Где же он?..

— Не имеет значения. Я тебе лучше вот что скажу... Прошлой ночью мой жеребец вдруг завизжал в стойле, и что-то хрустнуло у него под копытами. И я уверен, что он лягал не стену конюшни: когда я прибежал посмотреть, что случилось, я увидел кровь на полу и на копытах коня. А еще я слышал в ночи крадущиеся шаги и возню глубоко под земляным полом, как если бы черви рыли там норы. Они прознали, что это я похитил Их Камень. Не ты ли меня предала?

Она покачала головой:

— Я сберегла твою тайну. Но Им и не нужно было мое пособничество, чтобы прознать о тебе. Чем дальше Они уходят прочь от мира людей, тем больше развиваются у них... другие способности. Однажды на рассвете тебя просто не окажется в доме, где ты заночуешь. И те, кто осмелится выяснять, что с тобой приключилось, не найдут ничего, кроме нескольких крошек земли, рассыпанных по полу.

Бран улыбнулся. Жуткая это была улыбка.

— Я так долго строил планы, — сказал он, — и так далеко зашел в их исполнении, что не годится мне после этого пасть жертвой каких-то стервятников. И если даже Они сумеют уничтожить меня однажды под покровом ночи, в таком случае Они никогда не дознаются, что же сталось с Их идолом... или что там он такое для Них, этот Камень. А теперь вот что. Я намерен говорить с Ними!

— Осмелишься ли ты пойти вместе со мной и увидеться с Ними под покровом ночи? — спросила Атла.

— Божий гром!.. — зарычал он в ответ. — Да кто ты такая, чтобы меня спрашивать, осмелюсь ли я?.. Отведи меня к Ним; и я нынче же ночью договорюсь с Ними о мести. Пора! Близится час расплаты! Не далее как сегодня я видел за топями сверкание посеребренных шлемов и блестящих щитов! Новый начальник въехал в Башню Траяна, а Кай Камилл отправился с войсками на Вал...

Той ночью пиктский владыка и с ним молчаливая женщина-оборотень долго шли черными, безлюдными пустошами. Ночь была очень темная. И очень тихая, как если бы весь этот край давным-давно спал беспробудным сном. Звезды очень слабо и смутно мерцали над головой, их красноватые лучи были бессильны хоть как-то разогнать недвижную мглу. Глаза женщины, беззвучно шагавшей подле вождя, светились гораздо ярче небесных огней. Брана одолевали странные мысли. Неясные, первобытные, титанические образы роились в его воображении. Ночь всколыхнула древнюю связь с этим болотным краем, дремавшую в его душе, и вызвала к жизни сонмища полузабытых теней, родом из ночного кошмара. Бран как-то по-новому ощутил незапамятную древность своего племени. Здесь, где ныне он пробирался отверженным странником, поставленным вне закона, некогда царствовали его темноглазые предки, люди, чей образ и подобие он унаследовал много поколений спустя. По сравнению с его племенем и кельтские, и римские завоеватели казались всего лишь недавними поселенцами. Но и пиктский народ когда-то завоевал эти места! А до них?.. До них здесь жила еще более древняя раса. Та, чьи корни поистине терялись в непроглядной тьме изначальных времен...

...Потом впереди замаячила гряда невысоких холмов — вытянувшийся далеко на восток отрог скалистых кряжей, которые простирались с запада, со стороны высоких Валлийских гор. Женщина повела Брана наверх, по дорожке, напоминавшей овечью тропу, и остановилась перед черневшим устьем широкой пещеры.

— Вот Дверь, которую искал ты, о вождь! — Ее смех звенел ненавистью из темноты. — Посмеешь ли ты войти?

Бран ухватил ее за спутанные космы и крепко встряхнул.

— Спроси меня еще раз, посмею ли я то-то и то-то, — проскрежетал он, — и твоей голове придется распроститься с плечами! Веди!..

Ее смех раскатился смертоносными каплями сладкого яда. Они вошли внутрь пещеры, и Бран ударил кресалом по кремню, высекая огонь. Трут вспыхнул, озарив пыльное пространство пещеры. С потолка гроздьями свешивались летучие мыши. Бран зажег факел и стал заглядывать в темные закоулки, но не нашел ничего, кроме пыли и паутины.

— Ну и где Они? — заворчал он сердито.

Женщина отвела его к тыльной стене пещеры и там словно бы ненароком прислонилась к неровной стене.

Бран, однако, заметил, как она с силой надавила на определенный выступ. Он успел шарахнуться, когда у него под ногами внезапно разверзся темный провал. И в который раз смех женщины резанул его, словно взмах острого серебряного ножа. Он поднес факел к отверстию... и опять увидел маленькие вытертые ступени, уводившие в глубину.

— Сами Они не нуждаются в этих ступенях, — сказала Атла. — Когда-то нуждались, еще прежде, чем твой народ загнал Их в подземелья, но теперь... А вот ты не сможешь без них обойтись.

Она воткнула факел в нишу как раз над колодцем. В темноту, царившую внутри, пролился красноватый отблеск огня. Женщина сделала приглашающий жест... Бран проверил меч в ножнах и двинулся вниз. Спускаясь в таинственную глубину, он неожиданно заметил, как что-то заслонило ему свет. На какой-то миг он успел решить, что это Атла перекрыла ему выход. Потом сообразил, что она просто спускалась следом за ним.

Спуск оказался не особенно долгим; Бран даже не ожидал, что так скоро коснется ногой твердого каменного пола. Атла спрыгнула следом и встала рядом с ним в круге мутного света. Бран попытался разглядеть пределы пещеры, в которую они попали, но так и не смог.

— Многие пещеры в здешних холмах, — сказала ему Атла, — суть лишь преддверия величественных подземных залов, таящихся в глубине. Точно так же, как слова и деяния людей — всего лишь бледные намеки на темные бездны, сокрытые в тайных уголках душ...

Ее голос был странно тих и ничтожен в пространстве громадного помещения.

Бран неожиданно приметил некое движение кругом себя в темноте. Отовсюду доносился тихий крадущийся шорох, но совсем не такой, какой производят человеческие шаги. Потом во мраке начали мерцать и вспыхивать огнистые искорки света, плававшие туда и сюда, подобно ночным светлякам. Все ближе и ближе придвигались они, чтобы наконец окружить Брана и его спутницу сплошным полумесяцем. А за ними колебалось и перетекало сущее море огоньков, столь обширное, что самые дальние казались едва заметными точками света. Бран знал, что это было такое. Это смотрели на него из темноты раскосые глаза невероятных существ, явившихся к нему в таком количестве, что сознание поистине отказывалось постигнуть.

В равной степени невозможно было и представить себе размеры подземных пустот, способных вместить подобное сборище.

Оказавшись лицом к лицу со своими старинными недругами, Бран, к собственному удивлению, не испытал страха. То есть он явственно ощущал волны чудовищной угрозы, исходившей со всех сторон, волны нечеловеческой ненависти, сулившей непредставимые опасности для тела, разума и души. Бран был не просто уроженцем менее древнего племени, он был вождем и оттого особенно остро осознавал весь ужас своего положения. Но Страха по-прежнему не было, хоть он и понимал, что стоял лицом к лицу с самым худшим кошмаром пиктских легенд. Только кровь бешеными толчками мчалась по жилам, но это опять-таки было возбуждение схватки, а не испуг.

— Они знают, что Камень у тебя, вождь, — сказала ему Атла. Он знал, что она очень боялась, и чувствовал, каким усилием она сдерживала крупную дрожь тела. Однако в голосе женщины не было ни намека на страх. — Тебе грозит большая опасность, — продолжала она. — Они с давних времен помнят деяния твоих предков... о да, Они еще не забыли тех дней, когда Их пращуры были людьми! Я не в силах спасти тебя. Если ты оплошаешь, мы оба умрем, и притом такой смертью, какой ни один человек не умирал уже много столетий. Говори с Ними, если желаешь. Они поймут твою речь, другое дело, что ты вряд ли сможешь понять Их язык... Но поможет ли тебе это? Ты — человек. И притом пикт!

Выслушав ее, Бран засмеялся. И таков был его смех, что сдвинувшееся кольцо огней подалось прочь. Он вытащил из ножен меч; сталь скрежетнула, издав звук, от которого холод проникал в душу. Бран прислонился спиной к каменной стене (надеясь про себя, что она окажется сплошной и прочной). Он встал лицом туда, откуда придвигались светящиеся глаза: в правой руке меч, в левой — верный кинжал. И опять засмеялся. Так взлаивает волк, почуявший кровь.

— Но что ж!.. — прорычал он затем. — Все верно, я пикт! Сын тех самых воителей, что загнали ваше жалкое племя во мрак подземелий! Вы бежали от нас, как солома, уносимая бурей! Мы залили землю кровью ваших предков и сложили целые холмы черепов, принося их в жертву Лунной Женщине! Вы, бежавшие в древности от моего народа, осмелитесь ли теперь угрожать своему повелителю? Ну, давайте, набрасывайтесь, если посмеете! Вас тут много!.. Только знайте: прежде чем ваши гадючьи клыки сумеют выпить мою жизнь, я выкошу вас, точно спелый ячмень. Прежде чем умереть, я сложу высокую башню из отсеченных голов, а изрубленные тела станут мне крепостной стеной! Псы тьмы, порождения бездн, скользкие черви земных недр! Пожиратели падали!.. Да, смерть постигнет меня в этой пещере, но ваши уцелевшие захлебнутся в слезах, оплакивая убитых, а Черный Камень затеряется навсегда. Ибо только я один знаю, где он запрятан, и все адовы пытки не вырвут эчу тайну из моих уст!..

Отзвучал его голос, и воцарилась страшная, напряженная тишина. Бран смотрел в светившуюся огоньками темноту и, точно загнанный в угол волк, ждал нападения. Лавины тел, которая погребет его под собой... Женщина съежилась подле него, только глаза так и горели.

Потом оттуда, куда не достигал факельный свет, начал доноситься смутный ропот, вызывавший неисповедимое отвращение. Бран был готов ко всему, но даже и он вздрогнул. О боги, подумалось ему, неужели это было речью существ, некогда именовавшихся людьми?..

Атла выпрямилась, жадно прислушиваясь. Потом ее губы ожили... и принялись издавать такое же тихое, ужасающее шипение вперемешку со свистом. Бран уже знал жуткую тайну ее появления на свет, но только теперь со всей определенностью понял: никогда больше он не сможет прикоснуться к этой женщине, не испытав выворачивающего душу омерзения!..

Она тем временем обернулась к нему. В неверном свете факела можно было разглядеть странную улыбку, кривившую алые губы.

— Они испугались тебя, о владыка! — сказала она. — Во имя черных тайн Р’лиеха, кто ты такой, чтобы сама преисподняя перед тобой трепетала?.. Не сталь в твоих руках — свирепая ярость твоей души вселила непривычный страх в Их чуждый разум... Они готовы выкупить Черный Камень. За любую цену, которую ты назовешь!

— Ну и хорошо, — проворчал Бран, убирая в ножны оружие. — Для начала пусть пообещают не причинять тебе зла за то, что ты мне помогала. А во-вторых, — тут в его голосе зазвучало мурлыканье тигра, идущего на охоту, — пусть притащат мне Тита Суллу, управителя Эборакума, ныне начальствующего в Башне Траяна. Я знаю, что Они могут это исполнить, а каким образом — не мое дело. Я только помню, что в старые времена, когда мой народ враждовал с этими Детьми Ночи, из охраняемых домов пропадали младенцы, и никто не мог заметить похитителей. Понимают ли Они, что я говорю?..

Снова начался жуткий свистящий шепот, и Бран, не страшившийся нападения, содрогнулся от звуков нечеловеческой речи.

— Они понимают, — заверила его Атла. — Принеси Черный Камень к Дагонову Кругу завтра в ночи, когда тьма окутает землю и уже близок будет рассвет. Положи Камень на алтарь. Тогда Они приведут Тита Суллу и передадут его тебе. Доверься Им. Они уже много веков не вмешиваются в людские дела, но от слова своего не отступят...

Бран кивнул в знак согласия и, отвернувшись, полез вверх по ступеням. Атла следовала за ним, не отставая ни на шаг. Выбравшись из лестничного колодца, Бран снова посмотрел вниз. Повсюду, куда достигал взгляд, мерцало светящееся море желтых раскосых глаз, обращенных ему вослед. Однако ни одного тела рассмотреть ему так и не удалось. Их обладатели упорно избегали даже слабенького факельного света, предпочитая таиться во тьме. Только шепелявые, свистящие голоса как будто гнались за ним, волна за волной всплывая из мрака. Послушное воображение тотчас нарисовало ему... нет, не толпу двуногих существ, пусть сколь угодно уродливых и безобразных, — но клубок копошащихся змей, устремивших на него немигающие, холодно поблескивающие глаза...

Подтянувшись на руках, он вылез в верхнюю пещеру, и Атла вернула на место запирающий камень. Он перекрыл вход в колодец, с потрясающей точностью притеревшись к соседним камням. Бран попытался разглядеть хотя бы трещинку на якобы монолитном полу, но так ничего и не обнаружил. Атла хотела было погасить факел, но Бран жестом остановил ее.

— Пусть горит, пока мы не уйдем из пещеры, — пробурчал он. — А то, чего доброго, еще наступим впотьмах на какую-нибудь гадюку!..

И в который раз прозвучал в сумраке ее смех, полный сладостной ненависти, грозящий свести его с ума...

6

Бран пришел на берег заросшей камышами Дагоновой Топи незадолго до захода солнца. Сбросив наземь плащ и пояс с мечом, он скинул короткие кожаные штаны, потом взял в зубы вынутый из ножен кинжал и вошел в воду без шума и плеска, точно ныряющий тюлень. Несколько мощных взмахов рук вынесли его на середину болотного озерка. Потом он нырнул.

Глубина оказалась больше, чем он предполагал. Он успел решить, что так и не доберется до дна. Когда же он все-таки достиг его, то не сумел нашарить на дне того, что искал. Шум крови в ушах предостерег его об опасности, и он вынырнул на поверхность.

Отдышавшись, Бран нырнул снова, но и тогда его поиски не увенчались успехом. И в третий раз он ушел на глубину... только тут его пальцы наконец-то коснулись знакомого предмета, глубоко ушедшего в донную жижу. Крепко схватив Камень, Бран поспешно выплыл наверх.

Святыня жителей подземелья была не слишком велика, но вполне увесиста. Бран плыл к берегу не торопясь, сберегая силы... когда вдруг ощутил вокруг себя странное волнение, вызванное отнюдь не его собственными усилиями. Он погрузил лицо, всматриваясь в темную глубину... и ему показалось, что там, внизу, зависла гигантская тень!

Бран поплыл быстрее. Не то чтобы его обуял ужас, просто с опасностью следовало считаться. Коснувшись ногами дна, он вброд пересек мелководье и вышел на берег. Потом оглянулся и увидел, как забурлила вода и начала отступать. Бран выругался и помотал головой. Он не больно-то принимал в расчет местную легенду, провозглашавшую Дагонову Топь логовом безымянного водяного чудовища, но теперь было ясно, что еще чуть-чуть — и ему вряд ли удалось бы спастись!

В который раз Бран ощутил, как оживают и на глазах облекаются плотью доисторические мифы этой древней страны. Что за тварь таилась в глубинах болотного озера, оставалось только гадать. Он понял только, что у здешних жителей были все причины далеко обходить недоброе место. Что они, кстати, и делали...

Бран вновь натянул одежду, оседлал вороного жеребца и поехал через пустоши, подсвеченные последними малиновыми лучами закатившегося солнца. Он вез с собой Черный Камень, плотно обернутый в плащ. Он ехал не к домику болотной колдуньи, но прямо на запад — к Башне Траяна и Дагонову Кругу. Пока его конь покрывал милю за милей, на небе проглянули красноватые звезды. Вот миновала безлунная полночь, а Бран все ехал и ехал, и мысль о скорой встрече с Титом Суллой согревала его сердце. Атла заранее торжествовала, предвкушая, как римлянин будет корчиться под пытками, но в намерения Брана на самом деле ничто подобное не входило. Он даст управителю оружие и шанс отстоять свою жизнь. Он позволит римлянину взять его, Брана, меч, а сам вооружится кинжалом, и там посмотрим, кто кого. Тит Сулла славился на всю провинцию как мастер фехтования, однако в исходе поединка у Брана не было ни малейших сомнений...

Дагонов Круг располагался на некотором расстоянии от Башни. Он представлял собою мрачный хоровод каменных глыб, поставленных стоймя, с каменным же алтарем посередине. Римляне с неприязнью косились на менгиры, полагая, что их возвели кельтские жрецы — друиды. Кельты подозревали в том же соплеменников Брана. Бран же знал совершенно точно, чьи руки в давно прошедшие времена ворочали тяжелые каменные монолиты. Но вот для какой цели. — об этом оставалось только гадать.

Пиктский владыка не стал въезжать прямо в Круг. Его снедало любопытство: он не отказался бы выяснить, каким образом его жуткие союзники собирались выполнить свое обещание. Он нисколько не сомневался, что

Они способны были выдернуть Тита Суллу даже из гущи толпы, и даже догадывался, каким способом. Был, однако, и червячок сомнения, заползший в душу. Он как будто в самом деле затронул могущественные Силы, затронул, сам не зная пределов Их могущества и не имея ни малейшего понятия, как с Ними справиться в случае чего. Всякий раз, когда он вспоминал змеиное шипение, заменявшее Им речь, и эти раскосые светящиеся глаза, — по спине у него пробегал холодок. Эти существа уже были в полной мере отвратительны еще тогда, когда его далекие пращуры загнали Их в пещеры под холмами, — много столетий назад. Что же сотворили с Ними долгие века неминуемого упадка?.. Подземная жизнь, жизнь в вечной ночи, — оставила ли она в Них хоть что-нибудь человеческое?..

Некий инстинкт повелел ему направить коня в сторону Башни. Он знал, что подобрался достаточно близко. Будь хоть немного светлее, он разглядел бы ее силуэт, вонзав шийся, точно клык, в небо над горизонтом. Даже теперь, при звездах, он уже должен был бы его различить... И тут смутное, но очень нехорошее предчувствие кольнуло его. Он пришпорил жеребца, вынуждая его идти быстрым галопом...

...И вдруг пошатнулся в седле, словно бы всей грудью налетев на неожиданное препятствие! Ибо слишком неожиданно и потрясающе оказалось то, что предстало его глазам.

Неприступная Башня Траяна попросту больше не существовала. Блуждающий взгляд пиктского властелина остановился на гигантской груде развалин. Битый камень, раскрошенный гранит, торчащие отовсюду измочаленные, расщепленные концы сломанных деревянных балок... Над кучей мусора, в который обратилась некогда грозная крепость, возвышалась единственная уцелевшая башенка. Да и та беспомощно клонилась вбок, словно из-под нее наполовину выгрызли основание...

Бран соскочил с седла и ошарашенно двинулся вперед. Крепостной ров кое-где был до самого края забит обломками камня и целыми кусками развалившихся стен. Бран перешел по ним на ту сторону и побрел среди развалин.

Повсюду царила жуткая, неживая тишина. А ведь он отлично знал, что всего несколько часов назад боевые знамена здесь вздрагивали от согласного топота марширующих ног, а в стенах эхом гулял грохот сталкивавшихся щитов и громкий призыв звонкоголосых боевых труб...

И все-таки в царстве смерти сыскалась одна живая душа. Почти под ногами у Брана послышался стон и шевельнулось изуродованное тело. Пиктский вождь склонился над легионером, лежавшим в липкой луже собственной крови. Каменный обвал переломал и раздробил ему что только можно, и он умирал.

Бран приподнял окровавленную голову, приложил к разбитым губам горлышко фляги. Римлянин сделал несколько крупных глотков. Вода вытекала обратно между раскрошенными зубами. Бран увидел при свете звезд, как медленно моргнули стекленеющие глаза.

— Стены... они упали... — невнятно пробормотал умирающий. — Они рухнули наземь... как небеса в Судный День... О Юпитер! Шел дождь из мрамора и гранита...

— Но вроде ведь не было никакого землетрясения! — озадаченно нахмурился Бран. — Я ничего не почувствовал!

— А это и не было землетрясение... — шепнул римлянин. — Это началось перед рассветом... Сперва такое царапанье глубоко под землей... Мы стояли на страже и хорошо его слышали... Так роются крысы... или черви землю грызут... Мы сказали Титу, он посмеялся над нами... Но там, внизу, грызли весь день, и мы слышали... А потом, в полночь... Башня задрожала и вся осела... как будто из-под нее выели все основание...

Бран содрогнулся. Вот уж воистину, черви земных глубин!.. Тысячи нечеловеческих существ, подкопавших, подобно кротам, фундаменты могучего замка... О боги, только подумать, какие там, должно быть, лабиринты ходов и тоннелей!.. Эти твари, в которых человеческого оказалось даже меньше, чем он отваживался предполагать... Что же за кошмарные порождения Бездны он призвал к себе на помощь?..

— А что с Титом Суллой? — спросил он, вновь поднося флягу к губам легионера. В этот миг умирающий римлянин казался ему едва ли не братом.

— Когда Башня заколебалась, — ответил тот, — из покоев управителя долетел страшный крик... Мы поспешили туда, высадили дверь... Крики управителя еще были слышны, они как будто удалялись... прямо вниз, в недра земли! Когда мы вбежали в покои, на полу лежал его окровавленный меч... в каменных плитах зияла дыра... А потом... башни... стали качаться... крыша упала... буря... каменная буря... все рушилось... я пополз...

Изломанное тело свела мучительная судорога.

— Положи меня... — попросил римлянин. — Я умираю.

Он перестал дышать еще прежде, чем Бран успел выполнить его просьбу. Пикт поднялся, машинально вытирая руки. Он поспешил прочь, и, пока он скакал на коне через темные пустоши, тяжесть проклятого Черного Камня, укрытого под плащом, все росла и росла, точно в кошмарном сне... .

Достигнув Круга, он различил внутри него зловещее мерцание: громадные стоячие камни казались ребрами скелета, в пустой груди которого горит ведьмин огонек. Жеребец храпел и порывался встать на дыбы, но Бран укротил зверя и привязал его к одному из менгиров. Он вошел в Круг, неся с собой Камень, и увидел Атлу, стоявшую у алтаря. Женщина стояла подбоченившись, все ее тело гибко извивалось на змеиный лад. От алтаря же исходило негреющее свечение, и Бран догадался, что кто-то — может, сама Атла — натер его фосфоресцирующей жижей, добытой из торфяника или трясины.

Он шагнул вперед и, сдернув плащ с Камня, бросил проклятую святыню на алтарь.

— Я выполнил свою часть уговора! — сказал он.

— А Они — свою, — отвечала Атла. — Смотри! Они идут сюда!

Он развернулся навстречу, рука непроизвольно метнулась к мечу. Где-то вне Круга неистово завизжал, силясь разорвать привязь, могучий вороной жеребец. Ночной ветер шептал в высокой траве, и с его вздохами смешивалось ужасающее шипение. Между менгирами показалась волна темных теней, колеблющихся, невнятных. Круг наполнился уже знакомыми Брану огоньками глаз, старательно державшимися как можно дальше от фосфоресцирующего алтаря... И еще. Где-то там, в темноте, бессмысленно вскрикивал и бормотал человеческий голос. Голос безумца. Бран напрягся всем телом, предчувствуя еще новый кошмар...

Он напрягал зрение, силясь подробнее различить силуэты существ, окружавших его. Но по-прежнему видел только плотную, живую, колышущуюся тьму. Она вздымалась, вихрилась и перетекала, словно сплошной поток черной жидкости, не разделявшийся на отдельные тела...

— Так пусть же исполнят обещанное! — гневно выкрикнул Бран.

— Смотри внимательнее, о вождь! — ответила Атла, и холодная насмешка прозвучала в ее голосе.

Тьма шевельнулась. Тьма вскипела и расступилась. И оттуда, из ее недр, на четвереньках, точно животное, выползло человеческое существо. Оно свалилось у ног Брана и стало корчиться, словно издыхающий пес. Оно поднимало голову, похожую на изображение смерти, и выло. Бран, потрясенный до глубины души, завороженно рассматривал пустые стеклянные глаза, бескровные черты, покрытые пеной мокрые губы лунатика... О боги, и это — Тит Сулла? Великолепный полководец, даривший жизнь и смерть с престола блистающего Эборакума?..

Бран обнажил меч...

— Думал я нанести этот удар во имя отмщения, — проговорил он угрюмо. — Но вышло так, что я наношу его из милосердия! Vale Caesar!..

Длинное лезвие мелькнуло в холодном сиянии алтаря... Голова Суллы скатилась к подножию каменного жертвенника и осталась лежать, глядя неподвижными глазами в темное небо.

— Они, чтобы ты знал, его пальцем не тронули! — прорезал зловещую тишину напоенный ненавистью смех Атлы. — Его разум разрушило то, что он сам узнал и увидел нынешней ночью. Этот человек, как и все тяжко ступающие, не подозревал о тайнах древней земли. А сегодня его протащили по глубочайшему дну преисподней, где даже ты, я так думаю, побледнел бы!..

— Значит, счастье римлян, что они ведать не ведают о тайнах этого проклятого края! — приходя в ярость, взревел Бран. — С его чудовищами, таящимися в трясинах, с его мерзкими болотными ведьмами и с затерянными пещерами, где плодятся во мраке отвратительные адовы порождения!..

— Уж прямо Они настолько отвратительней некоторых смертных, готовых прибегнуть к Их помощи? — выкрикнула Атла, охваченная страшноватым весельем. — Верни же Им Черный Камень!

Бран испытал приступ сверхчеловеческого отвращения, ярость захлестнула сознание багряной волной.

— Что ж, забирайте свой Камень, да провалился бы он в тартарары!.. — рявкнул он, подхватывая Камень с алтаря и швыряя его в живую темноту с такой силой, что там, куда он упал, хрустнули кости. Тени забурлили, шипящее бормотание превратилось во взволнованный гомон. Один из клоков темноты на мгновение отделился, отпал от общей массы, и Бран вскрикнул от омерзения, прямо-таки вывернувшего его наизнанку. Его память запечатлела короткое видение широкой, странно сплющенной головы, подвижных висячих губ, обнаживших кривые, остроконечные клыки, и удивительно уродливого, гномьего тела, показавшегося ему испещренным... почти что чешуйчатым... Или всему виной были немигающие, раскосые, рептильи глаза?

— Убирайтесь обратно в ад, да прихватите с собой своего идола!.. — заорал Бран, грозя небесам стиснутыми кулаками. Черные тени отхлынули прочь, отступая, словно мутные волны какого-то нечистого потопа. — Ваши предки были людьми! Пусть странными, чудовищными — но все же людьми!.. Но, клянусь всеми богами, вы — вы на самом деле стали тем, чем мой народ именовал вас в своих проклятиях!.. Вы — черви!.. Черви земных недр, убирайтесь обратно в свои пещеры и подземные норы!.. Вы оскверняете собой чистую землю, вы, превратившиеся в змей, поганите ее своей слизью! Гонар был прав!.. Все же есть твари, слишком нечистые, чтобы прибегать к их помощи даже против римлян!..

Он выскочил из Круга наружу. Так шарахается человек, ненароком коснувшийся змеи. Он рывком освободил повод коня... Атла бежала с ним рядом, заходясь ужасающим смехом. Все остатки человеческого спали с нее, точно отброшенный плащ.

— Вождь пиктов! — выкрикнула она. — Властелин дураков!.. И ты готов испугаться этакой мелочи? Останься с нами, я покажу тебе, какие плоды вызревают во мраке пещер!.. Ха-ха ха!.. Беги, уноси ноги, глупец!.. Ты замарался навеки, и от этого тебе никуда не уйти. Ты воззвал к Ним, и Они это запомнили! И теперь Они явятся к тебе, когда сами того пожелают!..

Он ответил нечленораздельным проклятием. И ударил женщину ладонью по лицу, разбив губы. Она пошатнулась, по подбородку потекла кровь, но дьявольский хохот только зазвучал громче...

Бран взмыл в седло и погнал коня прочь. Ему страстно хотелось назад, в чистые пустоши, в знакомые голубые холмы, где он снова обагрит свой меч в простом и честном сражении, где его скорчившаяся от отвращения душа омоется алым безумием битвы и позабудет ужас, таящийся в недрах болот западного края. Он пустил во весь опор исстрадавшегося скакуна. И мчался в ночи, как летящий призрак, пока издевательский хохот женщины-оборотня не смолк во тьме за спиной...

ПЕСНЬ НАРОДА