Я помню...
Я помню шкуру мокрую лесов
На ребрах гор, угрюмых и безмолвных.
Я помню вечный полог серых туч,
Дождей беззвучный плач с утра до ночи
И ветра стон неслышный средь теснин.
Сюда не пробивался солнца луч,
В те сумерки с рассвета до заката.
Был мрак ночной, но не было луны
И звезды не мерцали сквозь туманы.
Там голос глох, и застывал там звук.
Ручьи журчали еле в хмурых чащах,
И листья перешептывались тихо
Средь мрачного молчания лесов.
Все монотонно, все однообразно.
За лесом — лес, за склоном — новый склон,
А за хребтом — другой. И дальше — то же.
Унылый мир. Коль смог бы взобраться
На голую вершину, пред тобой
Открылись бы опять за склоном — склон.
За лесом — лес, как братья-близнецы.
Суровый край. Казалось, будто всем
Ветрам, и снам, и тучам, что бежали
От гнева солнца,— всем он дал приют
В своих глухих и непролазных дебрях
Меж древних гор... И называлась эта
Земля, что не видала света дня, Киммерией,
Страной Извечной Тени.
Слизало время с лика мира все.
Забыл я даже, как тогда я звался.
Топор кремневый, верное копье,
Охоты, войны — только сны.
Я помню Одни лишь бесконечные леса
Да туши туч на сумрачных вершинах.
Как тяжела ты, призрачная память Киммерии,
Страны Извечной Тени!
Перевод Сергея Троицкого
Бран Мак Морн
ПРЕДИСЛОВИЕ
Как вынести будней серый ряд
И повседневности пытку,
Когда в душе моей гремят,
Гремят барабаны пиктов?..
Есть у меня одно хобби, с которым и сам я до сих пор как следует не разобрался. Я, собственно, не собираюсь напускать эзотерического или мистического тумана, но факт есть факт: ни объяснить, ни даже понять это увлечение я не в состоянии. Речь идет о моем интересе к некоему народу, который я краткости ради определял для себя словом ПИКТЫ. Конечно, я понимаю, что подобное использование данного термина проблематично. Народ, известный историкам как «пикты», разные источники именуют то «кельтами», то просто «аборигенами», то даже «германцами». Некоторые маститые ученые настаивают, что они пришли в Британию позже бриттов, непосредственно перед появлением гэлов. «Дикие гэллоуэйские пикты», часто фигурирующие в ранних шотландских хрониках и особенно в легендах, всего вероятнее, представляли собой народ весьма смешанный. Надо полагать, основу его составляли кельты — как кимры, так и гэлы. Говорили же они скорее всего на искаженном кимрском, подвергшемся мощному влиянию гэльского, а также местных диалектов. Эти последние наверняка были густо сдобрены германо-скандинавскими элементами. Осмелюсь даже предположить, что термин «пикты» изначально имел отношение всего к одному кочевому кельтскому племени, которое на некоторое время обосновалось в Гэллоуэе, а там было покорено местным населением и влилось в его состав.
Однако лично для меня слово «пикты» всегда относилось к низкорослым аборигенам Британии, имевшим средиземноморское происхождение. Ничего странного здесь нет: когда мне впервые довелось читать об этих самых аборигенах, мои источники называли их не иначе как «пиктами». Вот мой неувядаемый интерес к ним — это действительно странно.
Впервые я встретился с ними, изучая шотландские летописи, причем упоминания были, как правило, недоброжелательного свойства. Следует заметить, что мои детские исторические изыскания были сугубо отрывочны и бессистемны. Я ведь жил в краю, где добыть подобные книги было непросто. Однако скоро я сделался энтузиастом шотландской истории и читал на эту тему все, что ни попадало мне в руки. Я чувствовал себя кровным родственником горцам в клетчатых юбках-килтах, да так оно на самом деле и было, ведь в моих жилах есть толика шотландской крови.
В те времена мне попадались все больше сжатые и краткие изложения. Пикты в них упоминались редко и сугубо отрывочно, только в тех случаях, когда они сталкивались со скоттами (и, как правило, терпели от них поражение). Английская же история видела в них в первую очередь причину, понудившую бриттов пригласить из-за моря саксов. Наиболее полным описанием этого народа, встретившимся мне тогда, было краткое сообщение английского историка, что пикты, мол, суть звероподобные дикари, ютящиеся в глинобитных лачугах. Что же касается антропологических описаний, то дело не шло далее рассказа о внешности Роб Роя. Упомянув о сверхчеловеческой длине его рук, автор походя уподобил его древним пиктам, коротко отметив «по-обезьяньи коренастое» телосложение этих последних.
Таким образом, вы сами видите, что сведения о пиктах, почерпнутые мною в те ранние годы, очень мало способствовали восторгам в отношении этого племени.
Однако потом, когда мне было лет двенадцать, вышло так, что я прожил некоторое время в Новом Орлеане. И там, в библиотеке на Кэнал-стрит, мне попалась книга, развернувшая передо мной пышную панораму британской истории, начиная с незапамятных времен и кончая, если память мне не изменяет, норманнским завоеванием. Книга, предназначенная школьникам, была написана живым романтическим языком (хотя подозреваю, что дело не обошлось без множества исторических неточностей). Как бы то ни было, именно тогда я впервые прочел о низкорослом смуглом народе, ранее всех других пришедшем в Британию, и этот-то народ именовался пиктами. Я уже давно ощущал странный, волнующий интерес и к термину, и к тем, кого им обозначали, теперь же этот интерес превратился в пламенное увлечение. И это при том, что автор, как и его предшественники, не жалел черной краски! Пикты в его изображении представали хитрым и скрытным народцем, вовсе не склонным к богатырским подвигам в открытом бою и во всех отношениях уступавшим племенам более поздним — что, вне всякого сомнения, было верно. И тем не менее! И тем не менее я, что называется, не сходя с места, определил для себя именно пиктов в качестве связующего звена между «нынешними» и «незапамятными» временами. В своем воображении я сделал их могучим племенем, овеянным древней славой, наделил богатой историей с минувшим величием и, в довершение, придумал им великого предводителя — некоего Брана МакМорна. Должен признаться, я отнюдь не блеснул воображением, сочинив подобное имя для персонажа, который, казалось, ворвался в мое воображение со всеми своими чертами и свойствами прямо из ниоткуда. Многие короли, упоминаемые в пиктских хрониках, имеют гэльские имена, но, чтобы не было противоречий с моей полувоображаемой версией пиктов, я решил наречь великого предводителя как-нибудь так, чтобы сразу сквозила не-арийская древность. «Браном» я назвал его в честь другого своего любимого исторического персонажа: галла по имени Бренн, захватившего Рим. Вторую часть, «МакМорн», мне подарил знаменитый ирландский герой — Гол МакМорн. Я изменил лишь одну букву, сменив (в латинском написании)_Маc_ на _Mak._ Дело в том, что в гэльском алфавите отсутствует буква «&»; звук «к» всегда передается буквой «с». Поэтому, в то время как имя _«Bran Mac Моrn»_ является чисто гэльским и означает «Ворон, сын Морна», _«Bran Mak Моrn»_ с точки зрения гэльского языка — полная бессмыслица. Но гэльский смысл ему и не нужен. У него есть свой, и притом уходящий в бездны времени, далеко за пределы летописной истории. Сходство же с гэльским есть чистое совпадение, и не более!
...Так вот, Бран МакМорн, будучи однажды создан моим воображением, с течением времени нисколько не изменился. Внешне это мужчина среднего роста, безотчетно напоминающий пантеру, с непостижимыми черными глазами, черными волосами и смуглой кожей. Читая о пиктах, я всегда мысленно принимал их сторону в сражении против захватчиков — кельтов и германцев, хотя сам я и по своему типу, и по происхождению принадлежу именно к этим последним. Однако мой интерес к странному первобытному племени, особенно в годы мальчишества, доводил меня прямо-таки до недовольства моей «нордической» внешностью. И если бы мне было дано вырасти таким, каким я в детстве мечтал, я был бы маленьким, коренастым, с толстыми узловатыми руками и ногами, черными глазами-бусинами, низким покатым лбом, тяжелой челюстью и прямыми жесткими черными волосами. Ибо такова была, по моим представлениям, наружность типичного пикта. Мой детский каприз коренился вовсе не в восхищении какой-либо конкретной личностью, которой были бы присущи такие черты. Все дело в «средиземноморской расе» — самых первых британцах.
Еще важное обстоятельство: мой интерес к пиктам всегда нес на себе четкий отпечаток фантазии. Я хочу сказать, что никогда не относил себя к ним с той степенью реальности, как к ирландцам или горцам Шотландии. Нет, от этого они не становились менее живыми. Просто, когда несколько позже я начал писать о них, это был все же до некоторой степени взгляд чужака. Так, в своем первом произведении про Брана МакМорна («Люди теней») я все показывал глазами наемника-гота, служившего в римской армии. До этого я писал длинную поэму, где мой персонаж впервые, так сказать, соприкоснулся с бумагой. Там все было от лица римского центуриона, стоящего на страже Адрианова Вала (поэму я так и не закончил, а рукопись оказалась утеряна). Главным героем «Затерянной расы» был бритт; в «Повелителях ночи» — гэльский принц. Лишь в последнем повествовании о Бране («Порождения Бездны») решился я смотреть на вещи глазами пикта и говорить на его языке!
«Повелители ночи» рассказывают о стремлении Рима покорить диких жителей Каледонии. И сюжет, и персонажи вымышлены, но реалии характеров и эпохи исторически достоверны. Римлянам, как вам известно, так и не удалось отодвинуть свои границы сколько-нибудь далеко в глубь вересковых пустошей; после нескольких безуспешных попыток они отступили южнее, за Вал. Подобный разгром не мог быть достигнут иначе как мощным соединенным усилием вроде того, которое я описал; я имею в виду временный союз между гэлами, Кимрами, аборигенами и, возможно, даже германцами. Я, кст