а меня проклятие вечной жизни.
И он вновь возвысил голос, так что раскаты его вновь заполнили подземный зал:
— Что есть проклятие? Оно ничтожно. Слова не могут принести вреда человеку. Я живу. Я встретил и проводил сто поколений. А потом еще сто. Что есть время? Солнце поднялось и зашло, и еще один день канул в вечность. Люди наблюдают за солнцем и подчиняют ему круги своей жизни. Они связывают себя временем по рукам и ногам. Они считают мгновения, уносящиеся прочь. А между тем человечество прожило целые эпохи, понятия не имея о времени. Время создано человеком. Вечность — богами! Здесь, в пещерах, нет ни солнца, ни звезд, а значит, нет времени. Внешний мир — это мир мимолетного времени. У нас — мир вечности. Мы не заботимся о времени и не считаем его. Наши юноши выходят во внешний мир. Они смотрят на солнце и звезды и начинают замечать время. И уходят с ним вместе. Я сам был молод, когда спустился в эту пещеру. С тех пор я никогда не покидал ее. Быть может, по вашему счету, я прожил здесь тысячу лет. Или всего один час? Какая мне разница? Если разорвать путы времени, душа, или разум... называй это как хочешь... превозмогает слабую плоть. Мудрецы моего народа, каким он был в пору моей молодости, знали больше, чем сумеет когда-либо накопить вся мудрость вашего внешнего мира. Когда я чувствую, что мое тело начинает слабеть, я пользуюсь магией, которую, кроме меня, в нынешнем мире не знает больше никто. Бессмертия она не дает, ибо бессмертие есть плод разума и не зависит от тела. Моя магия всего лишь возрождает слабую плоть. Раса пиктов угасает... Мой народ истаивает, точно снег в горах по весне. Когда же уйдет самый последний, вот этот кинжал избавит меня от бремени бытия... — Тон его голоса резко переменился, и старик приказал: — Зажечь хворост!
У Корорака в полном смысле слова ум цеплялся за разум. Из только что услышанного он понял немногое, вернее сказать, не понял почти ничего. Ясно было одно — он сходил с ума. И то, что в следующий миг предстало его взгляду, окончательно убедило его в собственном сумасшествии.
Сквозь толпу пробирался большой волк!
Корорак узнал его. Волк был тот самый, которого он спас от пантеры неподалеку от входа в теснину!
Пленник даже удивился, насколько далекими и нереальными показались ему недавние события на лесной тропе. И тем не менее ошибки быть не могло. Взять хоть эту странную, шаркающую походку... Потом существо выпрямилось и подняло передние лапы к голове... и кошмар сделался уже полным. Волчья голова откинулась назад, открыв человеческое лицо.
Это был мужчина-пикт, один из тех, кого позже стали именовать «оборотнями». Вот он стащил с себя волчью шкуру и зашагал вперед, что-то выкрикивая. Пикт, как раз собиравшийся поджечь дрова у ног Корорака, в замешательстве отдернул факел и смущенно отпрянул.
Между тем человек-волк вышел вперед и обратился к вождю. Он говорил по-кельтски, явно затем, чтобы пленник мог уразуметь его речь. Корорак даже удивился про себя, сколь многие здесь владели этим наречием. Ему некогда было задуматься ни о сравнительной простоте родного языка, ни о необыкновенных способностях пиктов.
— Что здесь происходит? — спрашивал человек-волк. — Здесь хотят сжечь невинного человека!
— О чем ты говоришь? — комкая в кулаке длинную бороду, возмутился старейшина. — Да кто ты такой, чтобы идти против обычая, освященного веками?
— Я встретил пантеру, — был ответ. — Этот бритт рисковал жизнью, спасая меня. Неужто достойно пикта отплатить ему неблагодарностью?
Старец заколебался... Мощные силы раздирали надвое его душу: с одной стороны — фанатичная жажда мести, с другой — не менее жгучая гордость. Ставкой же в этой борьбе была честь его племени. Чувствуя это, человек-волк разразился пламенной речью, на сей раз по-пиктски. Когда он закончил, старик кивнул седой головой.
— Пикты всегда платили долг, — произнес он величественно. — Пикты не забывают ничего. И никогда. Отвяжите этого человека. Ни один кельт не сможет сказать, будто пикты — люди без чести, не ведающие, что есть благодарность.
Корорака немедленно освободили. Совершенно ошеломленный, он пытался бормотать какие-то слова благодарности, но старейшина лишь отмахнулся.
— Пикт никогда не прощает врага, — сказал он. — Но и дружественного деяния не забывает.
— Пошли, — шепнул человек-волк и потянул кельта за руку.
Он увел Корорака в подземный ход, тянувшийся прочь от главной пещеры. Молодой воин обернулся, желая еще раз увидеть старейшину, восседающего на каменном троне. И он увидел, как отражался огонь в старых глазах, устремленных в бездну веков, туда, где осталась минувшая слава племени пиктов. Сморщенные руки, озаренные пламенем, покоились на подлокотниках трона... Последний великий вождь затерянной расы!
Спутник Корорака уводил его все дальше и дальше. Наконец они выбрались на поверхность, и бритт увидел над собой звездное небо.
— Вон в той стороне лежит деревушка вашего племени, — сказал пикт, указывая рукой. — Там тебя примут, и ты отдохнешь, прежде чем продолжать путешествие.
Он вернул Корораку отнятое у него оружие и, не слушая никаких возражений, вручил подарки: пищу, одежду из ткани и великолепно выделанных оленьих шкур, расшитый бисером пояс и отличный роговой лук со стрелами, искусно увенчанными обсидианом.
— Погоди! — сказал кельт, когда пикт уже повернулся уйти. — Там, в лесу, я ведь пошел по твоему следу. Следы исчезли под деревом...
В его голосе был вопрос.
Пикт негромко рассмеялся:
— Я просто вспрыгнул на ветки. Ты бы увидел меня, если бы догадался поднять голову и посмотреть вверх... Так вот, если тебе когда-нибудь потребуется друг, ты всегда обретешь его в лице Берулы, которого альбийские пикты называют вождем.
Сказав так, он отступил прочь и скрылся во тьме, а Корорак зашагал по направлению к кельтской деревне, и лунный свет озарял его путь.
ЛЮДИ ТЕНЕЙ
_Из мглы начальных дней Творенья,
Из тьмы безвременных времен
На свет явились поколенья
Рожденных первыми племен.
Мы были яростны и дики,
Путей не ведали сквозь мрак.
Но посылал нам света блики
Еще невидимый маяк.
Мы открывали континенты,
Переплывали океан.
Мы создавали монументы
По всем границам новых стран.
Мы смутно грезили о славе,
Еще не зная ей цены...
Следа и слова не оставив,
Мгновенья в вечность сметены.
Все призрачно на этом свете...
Дотлел Затерянный Огонь.
И вмяла нас во прах столетий
Стопа явившихся вдогон.
Слеза и смех, восторг и горе...
Победы, воинская честь...
Взгляни туда, где сумрак моря
Сошелся с сумраком небес.
Над нами Время волны катит
Да ветер пепел ворошит.
Ни летописец, ни ваятель
Увековечить не спешит
Наш подвиг. Только древний камень,
Один в пространстве и в ночи,
Припомнит разожженный нами Костер...
Но камень — он молчит.
Лишь камыши с печальным вздохом
Прошепчут в стылой тишине
О том, как кончилась эпоха,
И о Затерянном Огне/
Клинки сталкивались со звоном и скрежетом...
— Эйя!.. Эйя-а-а-а!.. — рвался из сотен глоток оглушительный боевой клич.
Они яростно ломили со всех сторон, втрое превосходя нас числом. Мы стояли спиной к спине, плотно сомкнув щиты и держа мечи наготове. Лезвия мечей были обагрены до самых рукоятей. Кровь заливала шлемы на головах и нагрудные латы... Доспехи составляли наше единственное преимущество перед лишенными панцирей недругами. Другое дело, что они и нагими бросались в смертельную битву с той же доблестью, как если бы их тела защищала кованая броня...
Потом настал миг, когда они откачнулись назад и какое-то время держались поодаль, выкрикивая проклятия хриплыми сорванными голосами. Кровь из ран покрывала странными узорами их тела в синей боевой раскраске.
А нас было всего тридцать!.. Три десятка — из пяти сотен, что некогда вышли, самоуверенно печатая шаг, за Адрианов вал. Во имя Зевса!.. Полтысячи человек, отправленных прорубать кровавый путь через страну, населенную варварами! Через страну, в которой еще длилась совсем другая эпоха!.. Днем мы шагали по вересковым холмам, в самом деле прорубаясь сквозь дикие орды, обезумевшие от вида и запаха крови. На ночь мы по всем правилам воздвигали укрепленные лагеря — но сквозь все укрепления, мимо бдительных часовых проникали с кинжалами в руках люди-звери, едва способные к человеческой речи!.. Битва за битвой, беспощадная резня и кровь, кровь, кровь...
И все это ради того, чтобы император, восседающий в роскошном дворце, в окружении знатных вельмож и прекрасных наложниц, получил кратенькое известие: пропала, мол, в туманных горах далекого и неизведанного Севера еще одна экспедиция...
Я повел глазами по сторонам, оглядывая своих боевых друзей. Были среди них и природные римляне, и уроженцы подчиненных земель. Я рассмотрел знакомые лица бриттов, германцев и одного огненноволосого хибернийца. Потом я посмотрел на волков в человеческом обличье, окруживших нас смертельным кольцом. Низкорослые карлики, заросшие волосами, с могучими узловатыми руками и нечесаными космами, спадающими на обезьяньи покатые лбы... Маленькие, немигающие черные глазки лучились змеиной угрозой. Они почти не носили одежды, лишь сжимали в руках небольшие круглые щиты, длинные копья да короткие мечи с клинками как лавровые листья. Среди них не было ни одного, чей рост превышал бы пять футов, но невероятно широкие плечи говорили о недюжинной силе. А если добавить к этому поистине кошачью ловкость...
...Они вновь устремились на нас беспощадным потоком. Короткий дикарский меч зазвенел о римский гладий. Дрались грудь на грудь — наши противники привыкли именно к такому бою, да и мы, римляне, учили своих солдат мастерски управляться с коротким клинком. Тут, однако, нас стали подводить обширные щиты легионеров. Этими тяжелыми щитами трудно было парировать быстрые удары, между тем как дикари только и делали, что припадали к земле, стремясь пырнуть снизу вверх...