Конан и другие бессмертные. Том II — страница 31 из 41

— Разве вы не вернетесь во дворец вместе со мной?

— Я пойду рядом с вами, пока вы не встретитесь со своими друзьями, — ответил он.

— Вы пойдете пешком?

— Какое я имею право взгромоздиться на спину живого существа?

— Человеку было дано владычество над зверьми полевыми... — туманно попыталась было процитировать она.

— Почему вы не сказали об этом тигру? — улыбнулся он.

— Я не умею говорить на его языке, — парировала девушка, и он, рассмеявшись, пошел рядом с ней, шагая широким, скользящим шагом. Каждое движение его было красивым и грациозным.

Прошел короткий ливень, какой обычно бывает в джунглях, — недолгий и бурный, как женский гнев. После него остались только рассыпанные по широким зеленым листьям сверкающие капли. Сквозь дымчатые изумрудные своды просвечивало голубое небо, чистое, ясное и мирное. В Бернис зашевелились какие-то смутные, неукротимые чувства, похожие на воспоминания о бесстыдных языческих культах. В таких вот сумрачных, одетых листвой коридорах, в иссиня-черных тенях и родились первые боги людей. Девушка взглянула на шагавшего рядом с ней человека в белом. Он мог быть верховным жрецом какого-то первозданного лесного бога. Не было ли в нем чего-то необузданно языческого? Да... Но в нем было и что-то еще. Что-то, лежащее вне земных законов, выше их, что-то твердое и непоколебимое, однако не жестокое и не черствое. Бернис вспомнила странные рассказы об индусах-отшельниках — людях, обитающих в джунглях и обладающих странной властью над дикими зверями. Ей они представлялись какими-то дикими, косматыми пророками с горящими глазами, свалявшимися волосами и без одежды... Не похожими на молодого бога.

— Я не видела вас ни во дворце, ни в деревне, — сказала она. — Вы живете поблизости?

— Неподалеку, — ответил Ранджит. — А вот и сэр Хью. Он ищет вас.

Мгновение спустя девушка увидела группу всадников. Сэр Хью — высокий, длинноногий англичанин, костлявое и вселяющее уверенность лицо, теперь искаженное морщинами беспокойства — ехал в сопровождении нескольких туземных офицеров двора Джундры Сингха. Они заметили девушку, и сэр Хью, закричав, галопом поскакал к ней. У Бернис потеплело на душе, когда она увидела, как свет радости стер беспокойство с лица ее жениха. Но она заранее точно знала, что скажет он и что сделает.

— Боже, как я рад, что ты в безопасности! — воскликнул сэр Хью, точно, как девушка и предвидела. Нетерпеливо, с неловкой нежностью он схватил ее за руку, а потом отпустил, словно боясь причинить ей боль. Девушка медленно вздохнула, желая, чтобы сэр Хью выказал какие-нибудь чувства, которые, как она знала, он испытывал. Он должен был схватить ее, стиснуть в объятиях в спазме облегчения, а потом как следует потрясти, отругав за то, что она поехала гулять одна. Но его упреки оказались исключительно мягкими.

— Ну в самом деле, дорогуша, ты же знаешь, что не следовало тебе выезжать в одиночку на прогулку.

— Если бы не этот джентльмен, у тебя могли бы возникнуть причины для беспокойства, — начала было Бернис, поворачиваясь, а затем застыла: Ранджита и след простыл. — Где же он? — воскликнула она.

— Кто?

— Тот... тот человек! Ранджит! Человек, который спас меня от тигра!

— От тигра? — сэр Хью резким движением расстегнул воротник. — Боже мой! Ты хочешь сказать, что...

— Да. От тигра-людоеда... Мой конь понес и сбросил меня. Появился тигр, а потом Ранджит... прогнал его, — запинаясь закончила она, понимая, насколько фантастично звучат ее слова. — Он посмотрел тигру в глаза, и тот убежал.

— Клянусь Богом, со стороны тигра это было верное решение! — проговорил сэр Хью. — Я должен найти героя, который тебя спас, и поблагодарить.

— Да, конечно! Но давай вернемся во дворец, а то тетя Сесилия станет беспокоиться.

Бернис решила, что Ранджита никто не найдет, если он сам не пожелает, чтобы его нашли, и похоже, так оно и было. Кроме того, ей почему-то не хотелось, чтобы он встречался с сэром Хью. Она находила это по-детски эгоистичным, и сама себе казалась ребенком, не желающим, чтобы кто-то еще разделил ее тайну.


Подъехали местные джентльмены, наговорив много поздравительных речей, почтительных и прекрасно сформулированных, а потом все отправились обратно во дворец, где их дожидалась тетя Сесилия. Она тоже не преминет упрекнуть Бернис. Но девушка знала, что все упреки тети будут скучными нравоучениями. Бернис вздохнула, еще раз подумав о том, что сэр Хью никогда не обойдется с ней грубо, даже после того, как они поженятся... если они когда-нибудь поженятся. Она дернулась, поймав себя на этой мысли, и взглянула на великолепных, ехавших по обе стороны от нее холеных туземных офицеров. Они выглядели мужчинами, но для нее были всего лишь нафаршированными мундирами, так как всегда являли ей только официальную, накрахмаленную сторону своего «я». Но во всех них под внешним лоском и золотыми галунами таился дикий огонь и первобытный дух. Вздохнув, Бернис подумала о том, что этого-то ей никогда и не увидеть. Англичане научили туземцев, как вести себя с белыми женщинами... Черт побери! По ее телу пробежала легкая дрожь восторга при мысли о Ранджите. Она поразилась, сообразив, что сэр Хью и тетя Сесилия сочли бы его туземцем. Бернис готова была взбунтоваться против того, что из этого следовало. Ранджита нельзя ни с кем сравнивать. Ранджит — это Ранджит.

Вот так — чинно и респектабельно — вернулись они в большой дворец на холме, казавшийся хаотическим нагромождением различных строений. Тут было множество башен, поднимающихся среди великолепия цветущих садов. Со всех сторон, кроме одной, дворец окружал зеленоватый океан джунглей. С той единственной стороны, где не было джунглей, раскинулась деревня. Бернис, как никогда раньше, ощутила искусственность своего окружения, приятную ложь, возведенную вокруг садов ее души для того, чтобы джунгли внешнего мира не проникли туда... Или для того, чтобы ей было не вырваться в эти джунгли? Так для чего же именно?

Бернис вдруг захотелось крикнуть сэру Хью: «Бога ради, если ты так сильно хочешь меня, как говоришь, схвати меня, ускачи со мной в зеленую чащу, и к черту все условности!» Но вместо этого она сказала:

— С твоей стороны очень мило, что ты отправился искать меня, Хью!

— Да разве я мог бы поступить иначе? — спросил он с таким смирением, что Бернис захотелось пнуть его по голени. А потом они въехали во внутренний двор замка, и там их встретила тетя Сесилия — высокая, величавая женщина с тонкими, аристократическими чертами лица, прекрасными и бесстрастными, как у классической статуи, и осанкой, приобретенной сорока годами подавления и отрицания природных инстинктов, как требовало ее положение в обществе.

Даже сам Джундра Сингх выбрался из своего лабиринта тревог и волнений, дабы выразить туманное удовлетворение по поводу благополучного возвращения Бернис. Джундра Сингх был маленьким толстым человечком с мешками под глазами и нервно подергивающимися руками. Он получил образование в Англии, ненавидел свое княжество и свой народ: браминов, которые попеременно то пили вино, то задирались, простолюдинов, которые сегодня радостно приветствовали его, а завтра проклинали, и правительств®, которое гладило его по спинке стальной рукой в бархатной перчатке. Но стоило Джундре Сингху попробовать сделать хоть что-то из того, что хотелось ему, правительство сжимало эту руку и вежливо, но с вполне определенными намерениями помахивало кулаком у него под носом. Как раз сейчас радже хотелось раздобыть денег, чтобы забыть о своих разочарованиях после длительного загула в Париже. Сэр Хью предложил ему деньги в качестве платы за предоставление компании сэра Хью нефтяной концессии. За этим англичанин и приехал в Саулпор. Джундра Сингх страстно желал заполучить деньги сэра Хью. Но правительство не задумавшись тоже одобрило такое решение раджи, чем вызвало у Джундры Сингха сильные подозрения. Тут могла скрываться какая-то ловушка. Существовали и другие факторы, мешающие Сингху согласиться. У правителя уже побывала делегация мусульман, которая выразила протест против вторжения неверных... Как всегда, мусульмане протестовали по всякому поводу, особенно если были совершенно ни при чем. И жрецы-индусы тоже старательно лезли не в свое дело. Не видя никаких шансов отломить себе кусок от иностранного пирога, они возражали против концессии на религиозных основаниях.

Когда Бернис заговорила о тигре, Джундра Сингх от всего сердца пожелал, чтобы тот съел верховного жреца. Потом девушка заговорила о своем спасителе:

— Высокий, красивый, хорошо сложенный мужчина в белом европейском костюме и тюрбане... — начала было она.

— Ранджит Бхатарка, — мигом догадался правитель. — Йог! Так его называют люди. В сикхском тюрбане! Он-то носит, что пожелает, и делает все, что хочет. Везет же некоторым! Он стоит над кастами. Индусы считают его святым и боятся. Даже мусульмане допускают, что он свят, а боятся его даже больше, чем индусы. Мне лично он не нравится. Смотрит прямо сквозь тебя...

— Возможно, он мог бы убедить жрецов в том, что в получении мной нефтяной концессии нет ничего плохого, — предположил сэр Хью.

Бернис мысленно двинула сапогом под зад своему жениху. «Йог, достающий по блату нефтяную концессию! Боже правый! И после этого сэр Хью еще называет страшными материалистами американцев!»

— Он не станет этого делать, — ответил раджа. — Он никогда ни во что не вмешивается. Я удивлен, что он не позволил тигру съесть мэм-саиб, назвав это кармой. Он из этих треклятых...

— Из кого? — спросил сэр Хью.

— Да так... — пробормотал Джундра Сингх настороженно оглядевшись по сторонам. — Этот человек обладает сверхъестественными силами. Звери повинуются ему. Местные говорят, что ему не одна сотня лет. Говорят, он умеет читать мысли людей. Я не хотел бы оскорбить его.


Даже посмеиваясь над суевериями туземцев, Бернис, в своем женском тщеславии, задумалась о том, что Джундра Сингх сказал ей о невмешательстве Ранджита в человеческие дела при обычных обстоятельствах. Глядя той ночью из дворцового окна в сад, превращенный лунным светом в черно-серебряный волшебный лес, она предавалась экзотическим фантазиям, в которых таинственную, но важную роль играл Ранджит. Один раз ей подумалось, что она видит, как он глядит через стену на ее окно, но в следующий миг фигура растворилась в тени, отбрасываемой пальмой с дрожащими на лег