— А как насчёт — совсем развязать? А то у меня руки уже затекли.
— Ага, смешно. — Конан для виду покудахтал, изображая смех.
— Скотина бессердечная.
Ну, тут уж Конан захохотал в голос. Женщина буркнула:
— Ладно уж. Обещаю.
— Я рад. Но — не устраивает. В таком виде. Как насчёт клятвы? С упоминанием имени кого положено при клятве? — Конана так просто было не поймать.
— Клянусь именем Мирты Пресветлого не пытаться тебя убить. И не шуметь.
— Хорошо. — Варвар неторопливо разрезал верёвки, стягивающие в узел гибкое тоненькое тело. Пленница с видимым облегчением распрямила туловище, покряхтев и подвигав им по песку. На лице уже не было ни злости, ни горечи. Конан сказал:
— Спокойной ночи. Как, кстати, тебя зовут-то?
— Резеда.
— Ну, значит, спокойной ночи, Резеда.
— Спокойной ночи, Конан-киммериец.
3
Разбудило Конана снова солнце — он обнаружил, что оно умудрилось уже подняться над невысокими холмами степи-пустыни и теперь светит ему прямо в глаз.
Поморгав, он сел. Огляделся. Странно, но тело его пленницы очень даже мирно лежало на том самом месте, где он его оставил, и даже действительно молчало. Хотя чёрные миндалевидные глаза уже моргали на него. Выражения их, однако, Конан не понял. Как и странных ноток в интонации голоса, когда её ярко-алые губы вдруг раскрылись:
— Доброе утро, Конан-киммериец.
— Доброе утро, Резеда. Знаешь, я привык, чтоб меня называли просто — Конан. Да так и проще и быстрее.
— Хорошо. Тогда и я буду тебя так называть.
— Недолго, надеюсь. Потому что по здравому размышлению я решил отпустить тебя. Да и что бы я стал с тобой делать? Продал бы какому-нибудь караван-баши или торговцу, в рабство? Ха!
— Смотрю, ты уже всё обдумал и решил. А меня ты не забыл спросить?
— И о чём же это я должен был у тебя спросить?! — Конан решил проблему недоумения традиционно — почесав в затылке.
— Как — о чём?! Захочу ли я оставить тебя и свалить куда-то во мглу преданий. А я вот — не захочу!
— То есть? — теперь Конан и правда был удивлён не на шутку.
— То есть я остаюсь с тобой, мой сильный, большой, но непонятливый друг. Собственно, это ты вынуждаешь меня принять такое решение!
— Я?!
— А кто же?! Лишил меня последних возможностей к добыванию пропитания, убил тех, кто меня защищал, и отлично знаешь теперь, что податься-то мне — не к кому! Вот и получается, что теперь ты должен обо мне заботиться, и я теперь — твоя новая напарница!
Конан покудахтал, изображая в очередной раз смех, хотя ему сейчас было вовсе не смешно. Однако он вынужден был изобразить ироничное веселье, потому что нужно же хоть как-то сохранить лицо. А тяжело его сохранить, когда тебя словно ударили трухлявым бревном по голове. А ещё он предвидел новые трудности. Но где-то она…
Бэл его задери! Верно: в какой-то степени эта Резеда права! Она осталась абсолютно одна на белом свете, деревня разгромлена монстрами, султан оказался равнодушной и трусливой сволочью, да ещё и подкаблучником, и кроме как действительно попасть в рабыни или наложницы чьего-нибудь гарема, ничего Резеде не светит.
Но с другой стороны — вешать на себя такую обузу! Да ещё без работы!..
Конан, уже сердясь, что на него пытаются надавить, фыркнул:
— Уже всё распланировала, да? А если я вот прямо сейчас встану, соберусь да уеду, оставив тебя связанной на песке?
— Не верю! Кто угодно мог бы так поступить, но не ты, Конан-киммериец! Ты — человек чести. Ты не убиваешь женщин и детей! Да и сейчас не допустишь, чтоб из-за тебя погибла беспомощная и беззащитная женщина!
Конан не придумал ничего лучше, как невесело рассмеяться:
— Это ты, что ли, тут — беззащитная женщина?
Резеда смутилась:
— Ну, не совсем, конечно, беззащитная… Но хочешь — верь, хочешь — не верь, а я к тебе прониклась.
— Чем же это, интересно?
— Уважением. И благодарностью.
— А это-то — за что?
— Ну — как! Ты и правда — не изнасиловал меня. А мог бы — я-то почуяла, как воспряло, пока ты меня обыскивал, твоё естество! И участилось дыхание. Значит, я тебе всё-таки не совсем безразлична!
На это Конан не нашёлся, что ответить, и только пооткрывал-позакрывал рот, словно выброшенная на берег рыба. Потом, тяжко вздохнув, подошёл и действительно разрезал верёвки, стягивающие тонкие запястья и лодыжки.
Вот ведь странные существа эти женщины!
Гори огнём весь мир, погибни деревни и города, а их в первую очередь будет интересовать только одно: вызывают ли их «прелести» ответную «реакцию» у мужчины!..
Завтракали тем, что имелось у Конана в походной суме. А имелось у него как всегда только то, что не весило много, не портилось от солнца и времени и было очень питательно, хоть и не всегда вкусно: солонина, сушёные фрукты да сухари из лепёшек. Запивали всё ключевой водой из горного ручья, пара бурдюков с которой ещё оставалась у варвара в седельных сумках.
Резеда ела, словно птичка: отщипывала от лепёшки и сушёных абрикосов и чернослива крохотные кусочки, по ягодке брала кишмиш и запивала маленькими глоточками из пиалы, которую Конан, как истый рыцарь, отдал ей, сам отхлёбывая при необходимости прямо из горловины. Во время еды они не разговаривали, но уж переглядывались: Конан с сомнением и вопросительно, Резеда — с вожделением, словно кошка на сметану.
Когда с завтраком было покончено и Конан убрал остатки продуктов и недопитый бурдюк в свою необъятную суму, Резеда не удержалась:
— Не понимаю.
— Чего же?
— Про вас, наёмников, буквально все талдычат, что вы всё свободное время, да и на «работе», пьёте, дерётесь и занимаетесь… Распутством. А у тебя даже нет с собой вина!
— А-а, вон ты о чём… Нет, правильно все талдычат. Всё это правда. После завершения — успешного завершения! — очередной миссии мы, те кто выжил, обычно именно так себя и ведём. Радуемся. Именно тому, что выжили. Пока не кончатся все — ну, вернее, почти все! — деньги. А новую работу мы начинаем искать только для того, чтоб заработать на новый период весёлого времяпрепровождения. Ну и понеслась по-новой. Работу нашли, аванс получили, экипировались — вперёд! Поработали, деньги забрали и…
— Хватит! Гони кому другому! А то я не поняла, что ты на самом деле вовсе не такой. И сейчас вон: снова пытаешься спрятаться за маской тупорылого пофигиста!
— Ах, скажите пожалуйста, какие мы умные и как тонко понимаем подлинную сущность другого человека! Особенно после восьми часов знакомства (если за таковое считать сон по разные стороны костра) и получасового разговора!
Резеда дёрнула тощеньким плечиком:
— Да вот — понимаем! Я, если хочешь знать, вовсе не так юна и глупа, чтоб не понять, что вся твоя сдержанность и равнодушие к смерти — просто маска. Да и не может быть по-другому! Тот, кто таков на самом деле, никогда бы так себя с захваченной в плен женщиной, пытавшейся его убить, не повёл бы. Уж он постарался бы своего не упустить — потому что считал бы, что во-первых, имеет полное моральное право отомстить, а во-вторых… Во-вторых он прекрасно понимал бы, даже своими крохотными пропитыми остатками мозгов, что «завтра» для него может не наступить. И нужно прямо сейчас брать или использовать всё, до чего могут достать загребущие ручонки! И другие места.
— А быстро ты вычислила. Тонкости работы наёмников. Только вот должен тебя огорчить: ни в пираты, ни в наёмники не идут те, кто реально дорожит своей жизнью. Такие идут в землепашцы и скотоводы. Если они из простого народа. Ну, или уж в казначеи или вазиры султана — если родовитые. Или в торговцы — если папа или там — дядя был таковым. А простолюдины вроде меня, но — с определённым складом характера, да ещё и в силу жизненных обстоятельств лишившиеся семьи и овладевшие кое-какими боевыми навыками, могут зарабатывать, лишь продавая эти самые навыки. Так что выбор невелик — или в пираты, бандиты и грабители… Или — в наёмники! Впрочем, разница непринципиальна. И простому человеку часто незаметна — при случае ни те, ни те не упускают вот именно — возможности.
— Пограбить! — она возвела очи горе и вздохнула. — Ладно, твоя правда. Неправильно, наверное, судить о вас, солдатах удачи, только по слухам, сплетням да тебе.
Конан, во время их разговора успевший скатать одеяла и собрать и навьючить на своего коня всё остальное добро и собиравшийся уже сесть в седло, кинул на неё взор через плечо:
— Хе-хе. Я заценил юмор. Ладно, мы будем разговаривать или всё-таки двинемся?
— Двинемся, конечно! Но… Разве мы не похороним тех, кого ты убил?
— Почему — похороним? Я лично никого хоронить не собираюсь. А ты, если хочешь — копай себе, я никого не держу. Правда, меч не дам. А больше копать нечем. Разве что их же зубочистками-кинжалами. Так что? Остаёшься?
— Н-нет… Нет. Но Конан… Разреши, я хотя бы схожу — попрощаюсь!
— Сходи. Пять минут нам погоды не сделают.
Спустя действительно пять минут его новая напарница вернулась. Серое лицо и трясущиеся губы сказали варвару о том, что женщина и правда — понимает, что отрезана от корней. И никого из близких у неё на этом свете не осталось. И во всей её деревне теперь пусто, как в ласточкином гнезде зимой. И так же тихо. Правда, варвар почуял, что грустила она всё-таки не об этом. Не о том, что очень скоро соломенные крыши сгниют, глинобитные мазанки оплывут без надлежащего ухода, превратятся в глинистые холмики на поверхности земли, а чуть погодя дожди да ветры сотрут и эти следы человеческого поселения.
А о тех, к кому была привязана и кого знала всю жизнь…
Но в тоне, когда женщина заговорила, звучала только равнодушная деловитость:
— Ну что, поехали?
— Поехали-то мы — поехали… Только вот интересно, куда это ты собираешься ехать в таком наряде?
— Бэл его раздери! Твоя правда: в такой одежде на меня только слепые не будут показывать пальцем!
— У тебя нормальная-то, женская или походная, одежда есть?