быв подложить под шнур широкую полосу, которую вырезал из отличной, белой и мягкой, простыни.
Девица отчаянным напряжением мышц шеи вывернула голову, упиравшуюся до этого лицом в мягкую пуховую перину, и теперь, когда её полузадушенные вопли и проклятья стали слышны куда лучше, варвар разобрал:
– …! Да чтоб ты сдох, наглая скотина! Мразь! За это ты умрёшь! Так не обращаются с дочерью самого могущественного волшебника Ойкумены! Не он – так я тебя прирежу! Убью! Размозжу твою тупую тыкву! Доберусь до тебя! Даже если мне придётся потратить на это всю мою жизнь!
Конан пожал плечами:
– И я рад нашему знакомству. И взаимопониманию. И тесному сотрудничеству. Однако укрощать строптивых, наглых и возмущённых женщин и девушек – моё любимое занятие. После, конечно, отрубания голов и выпускания кишков у моих врагов, и потрошения зверушек, которых я убиваю для своего пропитания.
Поэтому хотя твой папочка и просил меня оставить тебя по возможности в живых, степень целости твоего тела мы не оговаривали.
– Ты – что?! Собрался меня изнасиловать?! Да я тебя – …!
– Ну уж нет. Связываться с сомнительным удовольствием подарить своё драгоценное и высококачественное семя такой дохленькой, вредной, и не слишком симпатичной особе не входит в мои планы!
– Ах ты ж подонок! Идиот! Дикарь! Это я-то – «не слишком симпатичная»?! И «дохленькая»?! Да за честь жениться на мне уже боролись три прин…
Кто там боролся за честь жениться на завзятой, словно базарная торговка, девице, Конан уже не услышал, так как, выждав, пока возмущённая дама пошире откроет рот, он умудрился аккуратно вставить туда приготовленный кляп. Изготовленный тоже из простыни. Который закрепил полосой из той же замечательной простыни. Надеясь, что потерю такой «ценной» постельной принадлежности Никосс ему уж как-нибудь простит.
Теперь осталось только связать ноги, что Конан и проделал, не поленившись, и подстраховавшись: связал их и в лодыжках, и коленях. Подкладки из полос под шнур сделать не забыл. Впрочем, если девица собирается вот так и вертеться, словно червяк на крючке, они не слишком помогут, так как быстро скомяхаются. И следы от верёвок на нежной и тонкой коже останутся. Конан Найде об этом так и сказал:
– Замолчи-ка хоть на мгновение и послушай. Тебе не удастся развязать эти узлы, или ослабить путы. Я – профессионал. И к тому же – моряк. Пусть и бывший. А вот пораниться о чёртов витой шнур ты можешь запросто. Кожа у тебя – как у, вот именно, тощей курицы. Слишком тонкая. И нежная. Поэтому.
Просто лежи и не извивайся. А сейчас я переверну тебя на спину.
Девица, как ни странно, вняла его словам, сверля теперь Конана огненным взором, и всё ещё ругаясь, но не дёргаясь телом. Однако сквозь материю пробивались лишь слабые и невразумительные звуки. Правда, сомневаться в их значении не приходилось.
Конан на них внимания не обращал, как не смотрел и на связанную – просто сел на постель рядом с упакованной дамой, и стал ждать, глядя на проём дверей.
Старший крот подошёл через пару минут – Конан услышал подозрительные шлепки по камням пола ещё издали.
Но вот странное создание нарисовалось и в дверном проёме.
Хм-м-м…
Вот уж чудище так чудище. Огромные кроваво-красные усы вокруг рта, или того, что там у монстра имелось. Каждый «ус» – толщиной в руку. Чёрная, даже с синим отливом, гладкая и густая шерсть. Вытянутое рыло…
Стояло могучее, в рост киммерийца, создание на двух задних лапах, чем-то напоминавших ласты. Только с когтями. А передние действительно напоминали человеческие руки – с цепкими и явно сильными пальцами, мускулистые, длинные. Только – тоже покрытые шерстью.
Глаз на верхней части туловища не имелось. Конан пожал плечами: ну и правильно. Крот же!
Варвар сказал:
– Ты понимаешь по-человечески?
Чудище кивнуло.
– Отлично. Тогда выполни поручение твоего хозяина. Выведи меня отсюда.
Чудовище снова кивнуло, сделало нечто вроде приглашающего жеста, и двинулось по коридору прочь, неторопливо, и вразвалку. Киммериец взвалил свою хрупкую и всё ещё что-то возмущённо мычавшую ношу на плечо, и двинулся следом. И хоть подвохов он теперь и не ждал, убедившись, что всё, что сказал ему чародей, вроде, исполняется, бдить во все стороны, и особо внимательно смотреть под ноги он не забывал.
Крот свернул в одно из ответвлений коридора, затем – в другое, в третье. Поднялся по ступенькам на два этажа. Снова провёл их по коридорам. Наконец, через десять минут блуждания по действительно обширному подземелью, они вышли, вроде, к тупику. Однако крот подошёл к стене, и что-то сделал с имевшимся там большим рычагом. Часть передней, казавшейся тупиковой, стены, медленно разошлась, открыв вид прелестного луга с цветочками и даже бабочками. Крот подобрал с пола какой-то свёрток, и передал варвару. Конан, кивнув, спрятал свёрток в суму:
– Это – продукты?
Кивок.
– Хорошо.
Крот отошёл в сторону, повернувшись, и словно предлагая Конану удалиться.
Конан так и сделал, сказав, проходя мимо странного животного:
– Благодарю. И прощай.
Крот кивнул в ответ.
Надо же! Значит, мозги-то у «подправленного» дрессированного питомца имеются вполне человеческие. Ну, или похожие. Во-всяком случае, он знает такое абстрактное для зверя понятие, как благодарность!..
Но размышлять над несчастной судьбой всё понимающих и осознающих, но находящихся в рабстве животных Конану было недосуг.
Своих проблем хватает!
Оказавшись снова на солнце, киммериец прикинул, что время – к закату.
И если он хочет побыстрее выбраться за живую изгородь мага, нужно бы поторопиться. Направление он определил сразу. И двинулся к своему пролому не колеблясь и не останавливаясь. Как ни странно, но дама на его плече, теперь, убедившись, что он не шутит, и её «увещеваниям» не внял, притихла. И дёргаться перестала, и замолкла, даже не давая себе труда пытаться что-то сказать. Её пышные волосы, путавшиеся у киммерийца под ногами, он умудрился подобрать, и тоже подвязать – в тугой пук, который заправил под девушку же.
Конан был рад тому, что его миссию больше не пытаются осложнить. Нести нетяжёлую ношу на плече было нетрудно: он перетаскивал грузы и потяжелей, и подольше. И подальше. Шли они в молчании, нарушаемом только вездесущими сверчками, мошками и цикадами. С другой стороны, развлекать переносимую красотку какими-нибудь занятными историями из своей богатой на приключения и путешествия, жизни, он тоже не собирался. Так что они двигались быстро, лёгким походным шагом, почти таким, как шёл бы нормальный конь, и развивая почти ту же скорость. К тому моменту, как солнце коснулось горизонта у кромки луга, они как раз вошли в лес.
На его преодоление ушло всё время сумерек. И только когда пролом оказался позади, киммериец позволил себе остановиться и оглянуться на странный шорох.
Всё верно.
Чародей не соврал, и не преувеличил свои способности: буквально на глазах новые стволики и ветви вылезали с боков и из-под земли в прорубленный им с таким трудом проход, увеличиваясь и в длину и в толщину, и покрываясь листьями и ягодами! И вот уже никаких следов того, что здесь целостность могучей стены высотой в полтора его роста была когда-то нарушена, не осталось!
Конан хмыкнул:
– Бэл меня раздери! А твой папочка-то – и правда, молодец в той части, что касается дрессировки кротов и выращивания огородов!
В ответ раздалось невнятное мычание, из чего Конан сделал вывод. Что неплохо бы сделать привал, и спокойно поесть. Да и отдохнуть.
Пока он собирал валежник, и разводил костёр, его подопечная развлекалась тем, что, думая, что он в кромешной сгустившейся тьме её действий не видит, пыталась выбраться из пут. Конан про себя ухмылялся: ну-ну, наивная глупышка. Такими верёвками и узлами он связывал врагов и пленных – за которых планировал получить выкуп.
И ни один не «развязался»!
Когда костёр весело запылал, пришло время и распаковать свёрток, который ему передал крот. И взглянуть, чем кормил дочурку заботливый папочка.
А неплохо он её кормил.
5. Первая попытка
Отлично прожаренный шашлык. Ветчина. Копчёная утка, фаршированная яблоками. Сыр – даже трёх видов. Ну и белейший, буквально тающий во рту, хлеб. Солёный миндаль, курага, кедровые орешки. Тут имелся даже драгоценный белый кишмиш – экзотическое и редкое восточное лакомство. Идущий в странах Запада почти по цене чистого серебра… И лёгкий небольшой бурдюк из отлично выделанной кожи.
Киммериец открыл отлично притёртую пробку, понюхал. Вода. Хм.
Подойдя к своей пленнице, всё ещё лежавшей на земле, Конан поднял её снова на руки, и перенёс поближе к разведённому костру. Посадил на мягкий мох, прислонив к дереву. Затем аккуратно, чтоб не повредить нежную кожу, разрезал одну из петель верёвки. Легко развязал остаток пут.
Наблюдая, как с ненавистью глядящая на него девица трясёт кистями, и ожесточённо их трёт друг о друга, пытаясь восстановить кровообращение, варвар сказал:
– Если обещаешь не болтать, а кушать, позволю вот именно – поесть. И попить.
В ответ раздался злобный рык, негнущиеся ещё кисти попробовали вытащить кляп (Впрочем, безуспешно!), и ясно было, что проклятья и ругательства, которыми Найда сыпет в его адрес, по силе и накалу страстей не уступят таковым от стигийских магов. Ну, или бранящихся на базаре торговок. Хорошо, что пальцы даму ещё не слушались – иначе Конан бы услышал не невнятное рычание, а конкретные слова. И пожелания!
Но Конан ситуацией владел:
– Ну, как хочешь.
После чего снова отодвинул спину девушки от дерева, и завязал верёвку как было.
Найда не придумала ничего лучше, чем разрыдаться. И столько отчаяния было в её голосе и позе, что менее жестокосердный, а, вернее – менее умудрённый опытом мужчина мог бы и купиться. Но не Конан:
– Не туда ты направила свои таланты. Тебе нужно было найти бродячих актёров, и примкнуть к их труппе. По части достоверных и искренних рыданий с тобой мало кто мог бы сравниться. Ладно – давай ложись на бок, вот так. Пока я буду есть, можешь понаблюдать. А когда я лягу спать, будешь охранять мой сон. Если что – мычи погромче!