– Дрянь! Надо бы привязать тебя к хвосту коня, чтобы бежала до самого Акифа, но я милосерден. Поедешь на луке моего седла. Смиренно благодари за эту милость, не то…
Он ахнул от неожиданности, отпустил Оливию, схватился за саблю и прыгнул в сторону, когда из зарослей тростника с нечленораздельным яростным воплем выскочило жуткое существо.
Лежа на земле, Оливия увидела незнакомца и сразу приняла его за дикаря или безумца. Дикарь был мощного телосложения, наг, если не считать набедренной повязки в пятнах крови и высохшего ила. Его черные волосы слиплись от крови и тины, тело было сплошь в грязи, а длинный прямой меч, который он держал в правой руке, тоже покрыт запекшейся кровью. Под беспорядочно спадавшими на лоб волосами сверкало синее пламя налитых кровью глаз.
– Гирканский пес! – с варварским акцентом процедил сквозь зубы незнакомец. – Не иначе демоны мести привели тебя сюда!
– Козак! – отпрянув, воскликнул Амурас. – А я и не знал, что кому-то из вас, псов, удалось сбежать! Я думал, что все вы легли костьми в степи у реки Ильбарс.
– Все легли, кроме меня, будь ты проклят! – крикнул варвар. – О, как я мечтал о нашей встрече, когда полз на брюхе по зарослям колючек, когда лежал под камнями, а муравьи жрали меня заживо, когда захлебывался болотной грязью! О боги ада, как я ждал этого мига!
Кровожадную радость незнакомца невозможно было описать. Его зубы скрипели, желваки перекатывались, на почерневших губах выступила пена.
– Не подходи! – рявкнул Амурас, следя за ним сузившимися глазами.
– Ха! – Возглас напоминал рык дикого волка. – Шах Амурас, великий правитель Акифа! Не передать, до чего же я рад видеть того, кто скормил моих товарищей стервятникам, того, кто разрывал их дикими конями, того, кто выкалывал им глаза, заживо сдирал с них кожу. Ах ты, пес! Грязный пес! – Его слова перешли в нечленораздельный вопль, и он бросился на шаха.
Выглядел безумец или дикарь поистине устрашающе, и все-таки Оливия ждала, что он упадет при первом же скрещении мечей. И правда, что он, нагой, может сделать защищенному кольчугой повелителю Акифа?
Клинки блеснули и разлетелись, будто и вовсе не касались друг друга. Затем меч промелькнул быстрее сабли и с ужасающей силой опустился на плечо шаха Амураса. Оливия вскрикнула – столь яростен был удар. Она явственно различила скрежет кольчуги и хруст костей. Гирканец отшатнулся, вмиг его лицо приобрело пепельный цвет, из-под кольчуги потекла кровь. Сабля выпала из руки.
– Пощады, – хрипло прошептал он.
– Пощады? – Голос незнакомца дрожал от бешенства. – А ты, свинья, пощадил моих друзей?!
Оливия закрыла глаза. Это уже не битва, а кровавая расправа, безумная и яростная, вдохновляемая ненавистью и бешенством, – безжалостная кара за пытки и бессмысленные убийства. Хотя Оливия и знала, что Амурас не заслуживает сострадания ни одного живого существа, она закрыла глаза и зажала ладонями уши. Она не могла смотреть на поднимающийся и опускающийся меч, не могла слышать отвратительного хруста, с каким он вонзался в поверженного врага, и захлебывающихся криков, которые становились все тише и наконец прекратились.
Оливия открыла глаза. Незнакомец отвернулся от кровавой груды, которая лишь отдаленно напоминала человека. Грудь победителя вздымалась от усталости или волнения, лоб был покрыт испариной, правая рука забрызгана кровью.
Он не заговорил с девушкой, даже не глянул в ее сторону. Оливия смотрела, как он идет сквозь заросли тростника к воде, нагибается, берется за что-то, тянет. Выплыла лодка, которую дикарь прятал в тростнике. Тогда девушка догадалась, как намерен поступить незнакомец, и эта догадка побудила ее действовать.
– Подожди! – Она вскочила на ноги и, пошатываясь, догнала его. – Не оставляй меня! Возьми с собой!
Он обернулся и внимательно посмотрел на нее. Теперь он выглядел по-другому. Воспаленные глаза не светились безумием. Как будто кровь, только что пролитая им, потушила огонь его бешенства.
– Кто ты такая? – хмуро спросил он.
– Меня зовут Оливия. Я была его пленницей. Я убежала. Он преследовал меня, потому и оказался здесь. О, не оставляй меня! Его люди где-то недалеко. Они найдут мертвеца, найдут меня рядом с ним… О!
Девушка застонала от ужаса и заломила руки. На лице варвара появилась растерянность.
– Ты действительно хочешь отправиться со мной? – суровым тоном спросил он. – Ведь я дикарь, и, вижу, ты боишься меня.
– Да, боюсь, – ответила девушка. Она была слишком потрясена, чтобы скрывать свои чувства. – Не могу не дрожать при виде тебя. Но гирканцев я боюсь сильнее! О, позволь мне плыть с тобой! Они запытают меня до смерти, если найдут рядом с телом своего мертвого повелителя!
– Что ж, садись.
Он посторонился, и Оливия быстро шагнула в лодку, стараясь не коснуться его. Варвар ступил в лодку, оттолкнулся от берега веслом и, орудуя им как шестом, стал с трудом прокладывать дорогу среди высоких стеблей тростника. Наконец они выбрались на чистую воду. Он сел и принялся широко, уверенно грести обоими веслами. Девушка невольно залюбовалась буграми его могучих мышц, которые перекатывались под грязной кожей.
Некоторое время они молчали. Девушка съежилась на носу лодки, мужчина работал веслами. Она наблюдала за ним с боязливым любопытством. Очевидно, размышляла она, что он не гирканец, и он не похож на уроженца какой-нибудь хайборийской страны. В нем явлена жизненная сила волка, отличающая варваров. Черты его лица, покрытого шрамами битв, болотной грязью и свежепролитой кровью, выражали неукротимую дикость. Но в них не было тупой злобы или извращенной жестокости.
– Кто ты? – спросила девушка. – Шах Амурас назвал тебя козаком. Ты был в шайке, которую он разгромил?
– Я Конан из Киммерии, – проворчал он. – Да, я был с козаками, как называли моих товарищей гирканские псы.
Киммерия? Девушке смутно припомнилось, что эта страна лежит где-то на северо-западе, намного дальше самых далеких государств белой расы.
– Я дочь короля Офира, – сказала она. – Отец продал меня повелителю шемитов, потому как я отказалась выйти замуж за принца Кофа.
Киммериец удивленно хмыкнул. Губы девушки искривила горькая усмешка.
– О да, в цивилизованных странах есть обычай продавать своих детей в рабство дикарям. И при этом твое племя, Конан из Киммерии, называют варварским.
– Мы не продаем своих детей, – процедил он, свирепо выпятив подбородок.
– Ну а меня продали. И король пустынной страны нашел мне самое «достойное» применение. Он хотел купить благосклонность шаха Амураса, и я была в числе даров, которые он привез в Акиф, город пурпурных садов. Потом…
Она вздрогнула и спрятала лицо в ладонях.
– Я должна бы давно утратить стыд, – сказала она. – Но каждое воспоминание для меня – все равно что удар плети для раба. Я жила во дворце шаха, пока несколько недель назад он со своим войском не отправился сражаться с бандой чужеземцев, которая бесчинствовала на границах Турана. Вчера он вернулся с победой, в ее честь начался пышный праздник. В суматохе, когда все перепились, я ускакала из города на украденной лошади. Я думала, побег удастся, но в погоню за мной бросился сам Амурас. Мне удалось оторваться от его воинов, но не от самого шаха. Он настиг меня, и тут появился ты.
– Я прятался в тростнике, – проворчал Конан. – Я один из тех отчаянных воинов, вольных козаков, которые жгли и грабили на границах. Нас было пять тысяч, мы вышли из двух десятков народов и племен. Большинство прежде служило в наемном войске мятежного принца Кофа, а когда он замирился со своим проклятым правителем, мы остались без дела. Деваться некуда, ну, мы и начали хозяйничать в приграничных землях Кофа, Заморы и Турана. Мы никому не давали спуску. Неделю назад Амурас заманил нас в ловушку на берегу Ильбарса. С ним было пятнадцать тысяч человек. Митра! Небо почернело от стервятников. Мы дрались целый день, а когда наши ряды дрогнули, некоторые из нас попытались прорваться на север, другие – на запад. Сомневаюсь, что кому-то удалось бежать. Степь была полна всадников, они преследовали беглецов. Я пробился на восток и долго блуждал по болотам на этом берегу моря Вилайет. Вплоть до вчерашнего дня гирканские псы прочесывали тростники – искали уцелевших козаков. Я закапывался в грязь, как змея, и питался мускусными крысами – сырыми, потому как не смел развести костер. Сегодня утром я нашел в тростнике эту лодку. Я собирался уйти в море не раньше наступления ночи, но теперь придется поспешить. Когда гирканцы найдут шаха, они быстро возьмут наш след.
– И как теперь быть?
– Наверняка они погонятся за нами. Если не заметят след лодки в тростниках, все равно догадаются, что мы пошли в море. Наверное, отправят вдогонку судно. Но у нас есть преимущество во времени, и я буду налегать на весла, пока мы не окажемся в безопасном месте.
– Где же мы найдем такое место? – уныло произнесла она. – Вилайет безраздельно принадлежит гирканцам.
– Кое-кто так не считает, – мрачно усмехнулся Конан. – Я имею в виду рабов, которые сбежали с галер и стали пиратами.
– И что ты намерен предпринять?
– Сотни миль юго-западного берега держат в своих руках гирканцы. Чтобы пересечь северную границу их владений, надо проделать долгий путь. Я собираюсь плыть на север, пока не решу, что граница осталась позади. Тогда мы повернем на запад и постараемся высадиться в необитаемой степи.
– А если встретим пиратов или попадем в шторм? – спросила она. – Да и какой смысл бежать в безлюдную степь? Мы там попросту умрем от голода.
– Я тебя не уговаривал плыть со мной, – напомнил он.
– Прости. – Она склонила темноволосую голову. – Пираты, бури, голодная смерть – все это гораздо милосерднее туранцев.
– Да. – Брови киммерийца сурово насупились. – Успокойся, девочка. В это время года бури на Вилайете бывают редко. Если доберемся до степей, как-нибудь прокормимся. Я вырос на голой земле. Но проклятые болота, с их вонью и комарами, чуть не лишили меня силы духа. Что же касается пиратов… – Он