© Перевод Г. Корчагина.
1
Стремительный натиск на высокий тростник. Грохот падения, пронзительное ржание. Рядом с умирающим конем, шатаясь, поднялся всадник — стройная девушка в сандалиях и подпоясанной тунике. Ее темные волосы падали на белые плечи, в глазах застыл ужас затравленного зверька. Она не смотрела ни на заросли тростника, окружающие небольшую прогалину, ни на синие воды, что плескались о низкий берег позади нее. Взгляд широко раскрытых глаз не отрывался от наездника, который пробился через стену тростника и спешился перед девушкой.
Это был высокий мужчина, худощавый, но крепкий как сталь. С головы до ног его прикрывала легкая посеребренная кольчуга, она облегала гибкое тело, как перчатка. Из-под куполообразного шлема, украшенного золотом, на девушку насмешливо взирали карие глаза.
— Отойди! — Ее голос звенел от страха.— Не прикасайся ко мне, шах Амурас, не то я брошусь в воду и утону!
Он рассмеялся — эти звуки напоминали шелест меча, выскальзывающего из шелковых ножен.
— О нет, Оливия, дочь недоразумения, ты не утонешь. Здесь слишком мелко, я успею схватить тебя прежде, чем доберешься до глубокого места. Видят боги, это была нелегкая охота — охота на человека, и все мои люди остались далеко позади. Но к западу от Вилайета нет скакуна, которому по силам уйти от Ирема.— Он кивнул в сторону высокого, тонконогого степного коня.
— Отпусти меня! — взмолилась девушка, и слезы покатились по ее щекам.— Разве я мало страдала? Разве есть на свете унижения и пытки, которым ты меня не подвергал? Сколь долго еще мне мучиться?
— До тех пор, пока мне не наскучат твои слезы, мольбы, стоны и корчи,— ответил он с улыбкой, которая человеку, не знающему его, могла показаться чарующей.— Оливия, ты на удивление мужественна. Мне хочется узнать, надоешь ли ты мне когда-нибудь, как надоедали все женщины до тебя. Что бы я ни делал с тобой, ты остаешься свежа и незапятнанна. Каждый день, проведенный в твоем обществе, дарит мне новые радости. Иди сюда, пора возвращаться в Акит, где народ все еще празднует победу над жалкими козаками, пока их победитель гоняется за негодницей-беглянкой!
— Нет! — Она отшатнулась и повернулась к воде, плещущей под ковром тростника.
— Да! — Неприкрытая ярость была как искра, высеченная из огнива. С тигриным проворством он настиг девушку, поймал ее руку и заламывал — жестокость ради жестокости,— пока Оливия не упала на колени, крича от боли.
Дрянь! Надо бы привязать тебя к хвосту коня, чтобы бежала до самого Акита, но я милосерден. Поедешь на луке моего седла. Смиренно благодари за эту милость, не то…
Он ахнул от неожиданности, отпустил Оливию, схватился за саблю и прыгнул в сторону, когда из зарослей тростника с нечленораздельным яростным воплем выскочило жуткое существо.
Лежа на земле, Оливия увидела незнакомца и сразу приняла его за дикаря или безумца. Дикарь был мощного телосложения, наг, если не считать набедренной повязки в пятнах крови и высохшего ила. Его черные волосы слиплись от крови и тины, тело было сплошь в грязи, а длинный прямой меч, который он держал в правой руке, тоже покрыт запекшейся кровью. Под беспорядочно спадавшими на лоб волосами сверкало синее пламя налитых кровью глаз.
— Гирканский пес! — с варварским акцентом процедил сквозь зубы незнакомец.— Не иначе демоны мести привели тебя сюда!
— Козак! — отпрянув, воскликнул Амурас.— А я и не знал, что кому-то из вас, псов, удалось сбежать! Я думал, что все вы легли костьми в степи у реки Ильбарс.
— Все легли, кроме меня, будь ты проклят! — крикнул варвар.— О, как я мечтал о нашей встрече, когда полз на брюхе по зарослям колючек, когда лежал под камнями, а муравьи жрали меня заживо, когда захлебывался болотной грязью! О боги ада, как я ждал этого мига!
Кровожадную радость незнакомца невозможно было описать. Его зубы скрипели, желваки перекатывались, на почерневших губах выступила пена.
— Не подходи! — рявкнул Амурас, следя за ним сузившимися глазами.
— Ха! — Возглас напоминал рык дикого волка.— Шах Амурас, великий правитель Акита! Не передать, до чего же я рад видеть того, кто скормил моих товарищей стервятникам, того, кто разрывал их дикими конями, того, кто выкалывал им глаза, заживо сдирал с них кожу. Ах ты, пес! Грязный пес! — Его слова перешли в нечленораздельный вопль, и он бросился на шаха.
Выглядел безумец или дикарь поистине устрашающе, и все-таки Оливия ждала, что он упадет при первом же скрещении мечей. И правда, что он, нагой, может сделать защищенному кольчугой повелителю Акита?
Клинки блеснули и разлетелись, будто и вовсе не касались друг друга. Затем меч промелькнул быстрее сабли и с ужасающей силой опустился на плечо шаха Амураса. Оливия вскрикнула — столь яростен был удар. Она явственно различила скрежет кольчуги и хруст костей. Гирканец отшатнулся, вмиг его лицо приобрело пепельный цвет, из-под кольчуги потекла кровь. Сабля выпала из руки.
— Пощады,— хрипло прошептал он.
— Пощады? — Голос незнакомца дрожал от бешенства.— А ты, свинья, пощадил моих друзей?!
Оливия закрыла глаза. Это уже не битва, а кровавая расправа, безумная и яростная, вдохновляемая ненавистью и бешенством,— безжалостная кара за пытки и бессмысленные убийства. Хотя Оливия и знала, что Амурас не заслуживает сострадания ни одного живого существа, она закрыла глаза и зажала ладонями уши. Она не могла смотреть на поднимающийся и опускающийся меч, не могла слышать отвратительного хруста, с каким он вонзался в поверженного врага, и захлебывающиеся крики, которые становились все тише и наконец прекратились.
Оливия открыла глаза. Незнакомец отвернулся от кровавой груды, которая лишь отдаленно напоминала человека. Грудь победителя вздымалась от усталости или волнения, лоб был покрыт испариной, правая рука забрызгана кровью.
Он не заговорил с девушкой, даже не глянул в ее сторону. Оливия смотрела, как он идет сквозь заросли тростника к воде, нагибается, берется за что-то, тянет. Выплыла лодка, которую дикарь прятал в тростнике. Тогда девушка догадалась, как намерен поступить незнакомец, и эта догадка побудила ее действовать.
Подожди! — Она вскочила на ноги и, пошатываясь, догнана его. — Не оставляй меня! Возьми с собой!
Он обернулся и внимательно посмотрел на нее. Теперь он выглядел по-другому. Воспаленные глаза не светились безумием. Как будто кровь, только что пролитая им, потушила огонь его бешенства.
— Кто ты такая? — хмуро спросил он.
— Меня зовут Оливия. Я была его пленницей. Я убежала. Он преследовал меня, потому и оказался здесь. О, не оставляй меня! Его люди где-то недалеко. Они найдут мертвеца, найдут меня рядом с ним… О!
Девушка застонала от ужаса и заломила руки. На лице варвара появилась растерянность.
— Ты действительно хочешь отправиться со мной? — суровым тоном спросил он.— Ведь я дикарь, и, вижу, ты боишься меня.
— Да, боюсь,— ответила девушка. Она была слишком потрясена, чтобы скрывать свои чувства.— Не могу не дрожать при виде тебя. Но гирканцев я боюсь сильнее! О, позволь мне плыть с тобой! Они запытают меня до смерти, если найдут рядом с телом своего мертвого повелителя!
— Что ж, садись.
Он посторонился, и Оливия быстро шагнула в лодку, стараясь не коснуться его. Варвар ступил в лодку, оттолкнулся от берега веслом и, орудуя им как шестом, стал с трудом прокладывать дорогу среди высоких стеблей тростника. Наконец они выбрались на чистую воду. Он сел и принялся широко, уверенно грести обоими веслами. Девушка невольно залюбовалась буграми его могучих мышц, которые перекатывались под грязной кожей.
Некоторое время они молчали. Девушка съежилась на носу лодки, мужчина работал веслами. Она наблюдала за ним с боязливым любопытством. Очевидно, размышляла она, что он не гирканец, и он не похож на уроженца какой-нибудь хайборийской страны. В нем явлена жизненная сила волка, отличающая варваров. Черты его лица, покрытого шрамами битв, болотной грязью и свежепролитой кровью, выражали неукротимую дикость. Но в них не было тупой злобы или извращенной жестокости.
— Кто ты? — спросила девушка.— Шах Амурас назвал тебя козаком. Ты был в шайке, которую он разгромил?
— Я Конан из Киммерии,— проворчал он.— Да, я был с козаками, как называли моих товарищей гирканские псы.
Киммерия? Девушке смутно припомнилось, что эта страна лежит где-то на северо-западе, намного дальше самых далеких государств белой расы.
— Я дочь короля Офира,— сказала она.— Отец продал меня повелителю шемитов, потому как я отказалась выйти замуж за принца Кофа.
Киммериец удивленно хмыкнул. Губы девушки искривила горькая усмешка.
— О да, в цивилизованных странах есть обычай продавать своих детей в рабство дикарям. И при этом твое племя, Конан из Киммерии, называют варварским.
— Мы не продаем своих детей,— процедил он, свирепо выпятив подбородок.
— Ну а меня продали. И король пустынной страны нашел мне самое «достойное» применение. Он хотел купить благосклонность шаха Амураса, и я была в числе даров, которые он привез в Акит, город пурпурных садов. Потом…
Она вздрогнула и спрятала лицо в ладонях.
— Я должна бы давно утратить стыд,— сказала она.— Но каждое воспоминание для меня — все равно что удар плети для раба. Я жила во дворце шаха, пока несколько недель назад он со своим войском не отправился сражаться с бандой чужеземцев, которая бесчинствовала на границах Турана. Вчера он вернулся с победой, в ее честь начался пышный праздник. В суматохе, когда все перепились, я ускакала из города на украденной лошади. Я думала, побег удастся, но в погоню за мной бросился сам Амурас. Мне удалось оторваться от его воинов, но не от самого шаха. Он настиг меня, и тут появился ты.
— Я прятался в тростнике,— проворчал Конан.— Я один из тех отчаянных воинов, вольных козаков, которые жгли и грабили на границах. Нac было пять тысяч, мы вышли из двух десятков народов и племен. Большинство прежде служило в наемном войске мятежного принца Кофа, а когда он замирился со своим проклятым правителем, мы остались без дела. Деваться некуда, ну, мы и начали хозяйничать в приграничных землях Кофа, Заморы и Турана. Мы никому не давали спуску. Неделю назад Амурас заманил нас в ловушку на берегу Иль-барса. С ним было пятнадцать тысяч человек. Митра! Небо почернело от стервятников. Мы дрались целый день, а когда наши ряды дрогнули, некоторые из нас попытались прорваться на север, другие — на запад. Сомневаюсь, что кому-то удалось бежать. Степь была полна всадников, они преследовали беглецов.
Я пробился на восток и долго блуждал по болотам на этом берегу моря Вилайет. Вплоть до вчерашнего дня гирканские псы прочесывали тростники — искали уцелевших козаков. Я закапывался в грязь, как змея, и питался мускусными крысами — сырыми, потому как не смел развести костер. Сегодня утром я нашел в тростнике эту лодку. Я собирался уйти в море не раньше наступления ночи, но теперь придется поспешить. Когда гирканцы найдут шаха, они быстро возьмут наш след.
— И как теперь быть?
— Наверняка они погонятся за нами. Если не заметят след лодки в тростниках, все равно догадаются, что мы пошли в море. Наверное, отправят вдогонку судно. Но у нас есть преимущество во времени, и я буду налегать на весла, пока мы не окажемся в безопасном месте.
— Где же мы найдем такое место? — уныло произнесла она.— Вилайет безраздельно принадлежит гирканцам.
— Кое-кто так не считает,— мрачно усмехнулся Конан.— Я имею в виду рабов, которые сбежали с галер и стали пиратами.
— И что ты намерен предпринять?
— Сотни миль юго-западного берега держат в своих руках гирканцы. Чтобы пересечь северную границу их владений, надо проделать долгий путь. Я собираюсь плыть на север, пока не решу, что граница осталась позади. Тогда мы повернем на запад и постараемся высадиться в необитаемой степи.
— А если встретим пиратов или попадем в шторм? — спросила она.— Да и какой смысл бежать в безлюдную степь? Мы там попросту умрем от голода.
— Я тебя не уговаривал плыть со мной,— напомнил он.
— Прости,— Она склонила темноволосую голову.— Пираты, бури, голодная смерть — все это гораздо милосерднее туранцев.
— Да.— Брови киммерийца сурово насупились.— Успокойся, девочка. В это время года бури на Вилайете бывают редко. Если доберемся до степей, как-нибудь прокормимся. Я вырос на голой земле. Но проклятые болота, с их вонью и комарами, чуть не лишили меня силы духа. Что же касается пиратов… Он многозначительно усмехнулся и сильней налег на весла.
Солнце кануло, как тусклый медный шар в огненное озеро. Синева моря слилась с синевой неба, и все кругом превратилось в мягкий темный бархат, усыпанный звездами и отражениями звезд. Оливия сомлела на носу покачивающейся лодки. Ей казалось, она плывет но воздуху: звезды внизу, звезды вверху. Ее спутник безмолвствовал, весла поднимались и опускались, поднимались и опускались. Может быть, этот человек — легендарный перевозчик, которому поручено доставить ее на тот берег темного озера Смерти? Но уже не было сил бояться. Она погрузилась в спокойный сон.
Оливия проснулась на рассвете от жуткого голода. А может, оттого, что лодка теперь качалась гораздо слабее. Конан отдыхал на веслах, глядя вдаль над головой Оливии. Она догадалась, что он греб всю ночь без передышки, и восхитилась его выносливостью. Повернувшись, чтобы проследить за направлением его взгляда, девушка увидела зеленую стену деревьев и кустарника, она поднималась от самой воды и огибала бухточку с неподвижными, как стекло, синими водами.
— В этом внутреннем море немало островов, мы перед одним из них,— сказал Конан.— Считается, что они необитаемы. Я слышал, гирканские галеры навещают их редко. Они обычно держатся поближе к берегу, а мы отплыли далеко. Я перестал видеть берег еще до заката.
Несколькими взмахами весел он подогнал лодку к острову и привязал к воздушному корню дерева у самой воды. Ступив на берег, протянул руку Оливии. Девушка слегка вздрогнула, рука была запачкана кровью, но все же взялась за нее и ощутила буйную жизненную силу, которой дышало все тело варвара.
От леса, обрамляющего синюю бух ту, веяло сонным покоем. Где-то далеко за деревьями птица завела утреннюю песню. Бриз шелестел листвой, заставлял листья перешептываться. Оливия поймала себя па том, ч то внимательно прислушивается, сама не зная к чему. Что может таиться в этом безымянном лесу?
Пока она робко всматривалась в тени среди деревьев, какая-то птица с громким хлопаньем крыльев выпорхнула на свет.
Огромный попугай закачался на ветке, блестя нефригово-зе-ленымн и кроваво-красными перьями. Попугай свесил набок увенчанную хохолком голову и посмотрел на пришельцев агатовым глазом.
— Кром! — пробормотал киммериец.— Никак это пращур всех попугаев? Ему, должно быть, тысяча лет. Посмотри, какой у него мудрый взгляд. Что за тайны ты стережешь, Мудрый Демон?
Птица неожиданно расправила яркие крылья и, покинув ветку, хрипло прокричала: «Йахкулан йок тха, ксуххалла!» С диким пронзительным хохотом, совершенно неотличимым от человеческого, попугай скрылся в прохладном сумраке леса.
Оливия смотрела ему вслед, не в силах отвести взгляд, а дурное предчувствие гнало мурашки по ее спине.
— Что он сказал? — прошептала она.
— Могу поклясться, это слова человеческого языка,— ответил Конан.— Но какого именно, я не знаю.
— И я не знаю,— сказала девушка.— Должно быть, он им научился у человека. Или…— Она снова посмотрела в глубь леса и вздрогнула, сама не ведая отчего.
— Кром, до чего я голоден! — воскликнул киммериец.— Готов съесть целого быка. Поищем фруктов. Но сначала я смою всю эту мерзость. Прятаться на болотах — грязное занятие.
С этими словами он отложил меч и зашел по плечи в синюю воду. Когда вернулся на сушу, его бронзовая кожа сверкала, блестящие черные волосы уже ничем не напоминали кошмарные патлы. Синие глаза, хоть и горели неугасимым огнем, больше не были налиты кровью. Но тигриная ловкость и угроза, сквозящая в облике, не покинули его.
Он поднял меч и махнул девушке рукой, чтобы следовала за ним. Они вошли под арки огромных ветвей. Зеленый ковер травы пружинил под ногами.
Через некоторое время Конан заворчал от удовольствия при виде золотых и красновато-коричневых шаров, висящих гроздьями по нескольку штук среди листвы. Жестом велев девушке сесть на ствол упавшего дерева, он набросал ей в подол экзотических фруктов, а потом с волчьим аппетитом принялся за еду.
— Иштар! — воскликнул он, оторвавшись на миг от этого приятного занятия — Со дня битвы у реки Ильбарс я питался только крысами и корнями, которые выкапывал из вонючей грязи. Эти фрукты великолепны, хоть и не слишком питательны. Но с голоду мы здесь не помрем, это точно.
Оливия была слишком занята едой, чтобы ответить. Как только киммериец утолил мучительный голод, он посмотрел на свою очаровательную спутницу с большим интересом, чем до сих пор. Оценил по достоинству роскошные темные волосы, персиковый оттенок нежной кожи и округлости гибкой фигуры, чье изящество почти не скрывала короткая шелковая туника.
Завершив трапезу, объект его пристального внимания поднял глаза. Встретив жгучий взгляд прищуренных глаз Конана, девушка залилась румянцем и выронила оставшиеся фрукты.
Скупой на слова киммериец жестом дал понять, что им надо осмотреть остров полностью. Оливия встала и последовала за ним. Они вышли на большую поляну, за которой деревья сплелись в непроходимую чащу. Неожиданно в чаще раздался треск. Конан прыгнул в сторону и увлек девушку за собой — как раз вовремя, уклоняясь от того, что пролетело в воздухе и со страшной силой ударилось о ствол дерева.
Выхватив меч, Конан пересек поляну и бросился в чащу. Но больше ничто не нарушало тишину. Испуганная и растерянная Оливия съежилась и траве. Наконец Конан вернулся, и был он мрачен.
— В чаще никого нет, — проворчал он. Но кто-то ведь был…
Он изучил снаряд, едва не попавший в них, и хмыкнул, словно не мог поверить собственным глазам. Огромный куб из зеленоватого камня лежал на граве под деревом, чей ствол едва не раскололся при ударе.
— Странноватый камешек для необитаемого острова,— заключил Конан.
Прекрасные глаза Оливии расширились от изумления. Камень представлял собой правильный куб, несомненно, его вырубили и отшлифовали руки человека. Он был удивительно тяжел. Кряхтя от натуги, киммериец поднял его обеими руками над головой, отчего все тело взбугрилось мускулами, и бросил изо всех сил. Камень грянулся оземь в нескольких шагах. Конан выругался.
— Ни один человек в мире не мог перебросить такой камень через всю поляну. Это под силу только осадному орудию. Но здесь нет ни катапульт, ни баллист.
— Может, он пущен издали, с корабля? — предположила девушка.
Конан отрицательно покачал головой.
— Камень падал не отвесно. Он прилетел вон из той чащи. Взгляни на сломанные ветки. Кто-то швырнул его, как простую гальку. Кто? Или правильней будет сказать — что? Пойдем!
Она неохотно пошла за ним в чащу. Сразу за почти непролазным кустарником лес оказался не таким густым. Здесь царила полнейшая тишина. На упругой траве не осталось ничьих следов. И все же именно из этой таинственной чащи прилетел камень, стремительный и смертоносный. Конан опустился на корточки, пригляделся к траве и с сомнением покачал головой. Даже его опытные глаза не различили ни малейшего следа. Он поднял взор на зеленый свод у них над головами — прочный , потолок из густой листвы и сплетенных ветвей. И замер, точно громом пораженный.
Сбросив оцепенение, он поднял меч и попятился, увлекая Оливию за собой.
— Уходим, быстро!
От его шепота у девушки кровь застыла в жилах.
— Что там? Кого ты увидел?
— Никого,— ответил он, настороженно глядя по сторонам.
— Почему же тогда мы уходим? Кто прячется в этой чаще?
— Смерть,— ответил он, не сводя взгляда с раскинувшихся над ними изумрудных арок.
Как только они выбрались из чащи, Конан взял Оливию за руку и быстро повел между деревьями, пока они не выбрались на почти безлесный склон, поросший сочной травой. По склону они поднялись на низкое плато, где трава была выше, а деревья встречались редко. Посреди плато возвышалось длинное приземистое сооружение из выветренного зеленоватого камня.
От изумления они застыли как вкопанные. Конан не мог припомнить ни одной истории, в которой бы упоминалась загадочная постройка на одном из островов моря Вилайет.
Варвар и дочь офирского короля осторожно приблизились к зданию. Каменные стены обросли мхом и лишайниками, кровля была вся в провалах. В траве валялись куски зеленоватого камня и даже целые блоки. На земле виднелись следы кладки. По-видимому, здесь когда-то стояло много домов, может быть, целый город. А теперь только продолговатая постройка, что-то вроде молитвенного зала, глядела в небо дырами в крыше, и ее покосившиеся стены обвили лианы.
Если и была дверь в широком проеме входа, она давно сгнила и обратилась в прах. Конан и его спутница остановились на пороге и заглянули внутрь. Солнечный свет струился сквозь дыры в крыше и стенах, заполняя зал путаницей рассеянных лучей и теней. Чуть наклонив голову и сжимая рукоять меча, Копан двинулся вперед мягкой, неслышной поступью охотящейся пантеры. Оливия на цыпочках последовала за ним.
Оказавшись внутри, Конан удивленно хмыкнул, а Оливия едва сдержала крик.
— Смотри! Смотри же!
Вижу, ответил он. Нечего бояться, это статуи.
— Но они как живые! И до чего же злющими кажутся! — прошептала она, придвигаясь ближе к Конану.
Конан и девушка стояли посреди огромного зала, полированный каменный иол которого покрывали пыль и щебень. В щелях между плитами коренились лианы. Высокую и совершенно плоскую крышу поддерживали массивные колонны, они тянулись рядами вдоль стен. И в каждом промежутке между колоннами стояло удивительное изваяние.
Статуи. По-видимому, железные, они сверкали так, будто их ежедневно начищали. Статуи изображали в натуральную величину высоких, стройных и сильных мужчин с ястребиными чертами суровых лиц. Эти люди были нагими, и каждая впадина и выпуклость на теле, все суставы и мышцы изображались поразительно реалистично. И уже совсем как настоящие были их гордые, высокомерные лица.
Эти статуи оказались изваяны не по одному образцу. Каждое лицо обладало индивидуальными особенностями, хотя сходство некоторых черт говорило о том, что все эти люди принадлежали к одному народу.
— Кажется, будто они слушают… и ждут! — Девушка поежилась.
Конан постучал рукоятью меча по ближайшей статуе.
— Железо,— заявил он.— Кром! В каких формах их отливали? — Он озадаченно покачал головой и пожал могучими плечами.
Оливия робко осмотрелась. В огромном зале было тихо. Ее взгляду предстали только увитые плющом стены и колонны да темные фигуры в промежутках между колоннами. На сердце легла тяжесть, захотелось поскорее уйти отсюда, однако ее спутника, похоже, изваяния странным образом привлекали. Он рассмотрел их во всех подробностях и, как истинный варвар, попытался отломать кусок. Но материал, из которого они были сделаны, успешно выдержал покушение. Конану не удалось ни повредить статую, ни сдвинуть с места. Наконец он удивленно выругался под нос и сдался.
Интересно, с кого их ваяли? — задал он риторический вопрос. Статуи черные, но не похожи на негров. Я никогда не видел таких людей, как эти.
— Давай выйдем на свет, попросила Оливия, и Конан кивнул, бросив последний озадаченный взгляд на темные фигуры.
Они выбрались из пыльного зала под прямые лучи яркого летнего солнца. Взглянув на светило, Оливия с удивлением поняла, что они пробыли в зале гораздо дольше, чем ей казалось.
— Может, вернемся в лодку? — предложила она.— Я боюсь. Тут все так странно, и я чувствую присутствие зла. Не забывай, где-то поблизости бродит тот, кто швырнул в нас камень. Вдруг он снова решит напасть?
— Думаю, пока мы не в лесу, опасаться нечего,— возразил он.— Пойдем-ка.
Плато, обрамленное лесистыми низинами на востоке, юге и западе, на севере шло на подъем и упиралось в нагромождение скал, вершина одной из которых была самой высокой точкой острова. Туда и направился Конан, соразмеряя свой размашистый шаг с походкой спутницы. Время от времени он бросал на нее взгляд искоса, и она это чувствовала.
Они добрались до северной оконечности плато и остановились перед высокими крутыми утесами. По краю плато к востоку и западу от утесов густо росли деревья, цепляясь за обрывистый склон. Конан подозрительно посмотрел на эти деревья, но все же начал восхождение, помогая спутнице. Скалы были не отвесные, к тому же на них хватало уступов. Киммериец, рожденный в горной стране, мог бы взбежать по ним, как кошка, но Оливия карабкалась с трудом. Снова и снова она чувство вала, как ее поднимают, переносят через препятствие, и все больше дивилась невероятной силе этого человека. Его прикосновения уже не вызывали у нее дрожи. Напротив, железная хватка Конана сулила надежную защиту.
Наконец они оказались на самой вершине, и морской ветер растрепал им волосы. От их ног скалы круто уходили вниз на три-четыре сотни локтей. Под обрывом лежала узкая полоса прибрежного леса. Посмотрев на юг, они увидели весь остров, плоский, как огромное овальное зеркало. Края плато загибались книзу и тонули в ободке зелени. Вокруг, насколько охватывал глаз, простиралась синяя морская гладь и исчезала в дымке на далеком горизонте. Оливия вздохнула с облегчением.
— Море спокойно,— произнесла она.— Почему бы нам не плыть дальше?
Конан, замерший на утесе подобно бронзовой статуе, указал на север.
Оливия увидела белое пятнышко — казалось, оно висит в дымке.
— Что это?
— Парус.
— Гирканцы?
— Поди, определи на таком расстоянии.
— Они бросят здесь якорь и обыщут остров! — вскричала она, вмиг поддавшись страху.
— Не думаю. Судно идет с севера, значит, оно не гонится за нами. Но по той или иной причине оно может остановиться здесь. Тогда мы уйдем в лес и будем ждать. Но мне кажется, это или пираты, или гирканская галера возвращается из набега. Галера вряд ли бросит здесь якорь. Но кто бы это ни был, нам не выйти в море, пока они не скроются из виду, потому что судно идет с той стороны, куда надо плыть нам. Будем надеяться, за ночь они пройдут мимо острова, а на рассвете мы продолжим путь.
— Значит, придется ночевать на острове? — Девушка задрожала.
— Похоже на то.
— Тогда давай спать здесь, на скалах,— взмолилась она.
Конан отрицательно покачал головой, глядя на плато со скрюченными деревьями, на раскинувшийся внизу лес — он казался живым существом, он тянул зеленые щупальца, пытаясь уцепиться за скалы.
— Слишком много деревьев. Будем спать в развалинах.
Оливия ахнула от страха.
— Бояться нечего,— успокаивающе произнес он.— Тот, кто швырнул камень, не решился выйти за нами из леса. На развалинах я не заметил никаких следов хищных зверей. У тебя нежная кожа, ты привыкла к уюту. Я мoгy запросто переночевать голым на снегу, но ты к рассвету обязательно простудишься на таком ветру.
Возразить Оливии было нечего, и она неохотно кивнула. Они спустились со скалы, пересекли плато и снова приблизились к мрачным, окутанным тайной руинам. К этому времени солнце утонуло за краем плато. Фрукты, сорванные с деревьев около утесов, послужили ужином — едой и питьем одновременно.
Быстро опустилась южная ночь, рассыпала по темно-синему небу крупные белые звезды. Увлекая за собой Оливию, Конан вошел в сумрачные развалины. Она задрожала при виде черных статуй. В зал проникал слабый свет звезд, но она не могла различить их очертания, только чувствовала — они ждут. Ждут одни боги знают сколько веков.
Конан принес полную охапку веток с листьями, устроил ложе для Оливии, и она легла. Не выразить того, что она при этом испытывала,— наверное, нечто подобное переживает человек, который устраивается спать в змеином логове.
Каковы бы ни были ее предчувствия, Конан их не разделял. Киммериец сел рядом с девушкой, прислонившись спиной к колонне, и положил на колени меч. Его глаза светились в темноте, как у пантеры.
— Не бойся, девочка,— сказал он.— Я сплю чутко, как волк. Никто не проникнет в зал, не разбудив меня.
Оливия не ответила. Лежа на постели из веток, она смотрела на неподвижный силуэт, едва различимый во тьме. Как это все же странно — она, дочь офирского короля, завязала дружбу с варваром! О ней заботится, ее защищает выходец из страны, сказками о которой ее пугали в детстве. Он вырос среди угрюмых, свирепых и кровожадных людей. Дикость сквозит в каждом его движении, горит в его взоре. И все же он не причинил Оливии вреда. Хуже всего обращался с ней человек, кичившийся своей принадлежностью к «культурному» народу.
Когда усталое тело отдалось дремотной неге, а разум погрузился в туман сновидений, Оливии вспомнилось волнующее прикосновение сильных пальцев Конана к ее нежной коже.
2
Оливия спала, и во сне ее мучило ощущение близости тайного зла — в образе черной змеи, скрытно ползущей среди цветов. Сны были обрывочны, но ярки — разрозненные элементы незнакомого узора, которые в конце концов сложились в картину, исполненную ужаса и безумия; фоном ей служили циклопические каменные блоки и колонны.
Она увидела огромный зал. Его высокий потолок опирался на каменные столбы, которые выстроились ровными рядами вдоль массивных стен. Между колоннами порхали огромные зелено-красные попугаи. Зал заполнили темнокожие воины с ястребиными чертами лиц. Они не были неграми. Их обличье, одежда и оружие казались абсолютно чужды миру, в котором жила спящая.
Воины обступили привязанного к колонне человека. Гибкий белокожий юноша, его золотые кудри спадали на лоб, белизной не уступающий алебастру. Красота его была не вполне человеческой. Она наводила на мысль о статуе бога, высеченной из белого мрамора.
Чернокожие воины смеялись над ним, что-то выкрикивали на незнакомом языке. Гибкое обнаженное тело корчилось под их безжалостными руками. Кровь стекала по бедрам цвета слоновой кости и капала на полированный пол. Залы откликались эхом на мученические крики. И вдруг, подняв лицо к потолку, юноша ужасным голосом выкрикнул имя. Кинжал в черной, как эбеновое дерево, руке оборвал его крик, и златовласая голова упала на грудь.
Словно в ответ на отчаянный предсмертный вопль раздался гром, как от ободьев небесной колесницы, и в воздухе среди мучителей материализовался человек. Вернее, только обликом он напоминал человека — еще ни один смертный не обладал такой сверхъестественной красотой. Между ним и юношей, который безжизненно повис на своих цепях, было несомненное сходство. Но ни одной из человеческих черт, что скрадывали богоподобность юноши, не было в облике незнакомца. Его красота была красотой статуи, холодного камня.
Чернокожие отшатнулись от него. Их глаза сверкали бешеным огнем. А он поднял руку и заговорил, и голос его много раз отразился гулким эхом от стен и сводов зала. Словно в трансе, отступали темнокожие воины, отступали, пока не заняли места вдоль стен в равных промежутках друг от друга. Затем с неподвижных губ незнакомца сорвалось чудовищное заклинание.
— Йахкулан йок тха, ксуххалла!
При звуках страшного заклятия черные силуэты замерли. Их члены сковала неподвижность, они окаменели в неестественных позах. Незнакомец коснулся безвольного тела юноши, и цепи упали. Он поднял мертвое тело на руки. Затем обернулся, спокойным взором скользнул по безмолвным рядам черных фигур и указал на луну, которая заглядывала в зал сквозь окна. И они поняли, эти застывшие в ожидании статуи, которые только что были живыми людьми…
Оливия проснулась, как от толчка. Она вся холодела от пота, сердце громко стучало в полной тишине. Поведя вокруг диким взором, девушка увидела Конана — он спал, прислонившись к колонне, голова свесилась на могучую грудь. Серебряные лучи поздней луны проникали сквозь дыры в потолке, длинными белыми полосами ложились на пыльный пол. Девушка смутно различила статуи — черные, застывшие в миг величайшего напряжения, выжидающие. Борясь с истерикой, она разглядывала слабо озаренные луной колонны и статуи в нишах.
Что это? Дрожь прошла по статуям, едва их коснулся луч.
Словно невидимые оковы сомкнулись на ее членах, когда она заметила шевеление, судороги черных тел. Но через мгновение с ее уст сорвался вопль, и вместе с ним спало оцепенение. Конан вскочил на ноги, в руке его был меч, зубы сверкали в темноте.
— Статуи! Статуи! Боже, они оживают!
С пронзительным криком Оливия бросилась к пролому в стене, разорвала лианы. Она бежала вслепую, оглашая ночь дикими воплями, и вдруг твердая рука схватила ее за плечо. Девушка визжала и барахталась в объятиях чудовищной силы, пока знакомый голос не проник сквозь туман владевшего ею ужаса, пока она не увидела перед собой в лунном свете озадаченное лицо Конана.
— Кром! Да что с тобой, девочка? Кошмар приснился?
Его голос показался ей далеким, незнакомым. Всхлипнув,
она обвила руками его могучую шею. Ее сотрясали рыдания, легким не хватало воздуха.
— Где они? Они гнались за нами?
— Никто за нами не гнался.
Все еще прижимаясь к нему, девушка огляделась вокруг. Оказывается, она добежала почти до южного края плато. Прямо под ними начинался склон, подножие скрывалось в густой тени леса. Обернувшись, она увидела руины, ярко освещенные луной.
— Неужели ты не заметил? Статуи двигались, поднимали руки, глаза сверкали во тьме…
— Я ничего не видел,— нахмурился варвар.— Спал крепче обычного, мне ведь уже давно не случалось выспаться. И все-таки не думаю, что кто-то мог войти в зал, не разбудив меня.
— Никто и не входил.— Она истерически рассмеялась.— Они уже находились там. О Митра, мы устроились на ночлег в их логове! Овцы сами забрели на бойню!
— О чем ты говоришь? Я проснулся от твоего крика, но, прежде чем успел осмотреться, ты бросилась наружу через трещину в стене. Я побежал следом, боясь, как бы с тобой не случилось чего. Решил, тебе приснился скверный сон.
— Так оно и было! — Девушка вздрогнула.— Но реальность оказалась куда страшнее сна. Слушай!
И она рассказала обо всем, что увидела во сне и, как ей казалось, наяву.
Конан выслушал очень внимательно. Естественный скептицизм просвещенного человека был ему незнаком. В мифологии его народа встречались вампиры, гоблины и чернокнижники — ни один киммериец не считал их выдумкой. Когда она договорила, он некоторое время сидел молча, в задумчивости поигрывая мечом.
— Юноша, которого пытали, походил на высокого мужчину, который появился потом? — спросил он наконец.
— Как сын на отца,— ответила она и нерешительно добавила: — Если можно вообразить плод союза божества со смертным человеком, то это и будет тот юноша. Наши легенды говорят, в древние времена смертные женщины иногда рождали детей от богов.
— От каких богов?
— Эти боги давно забыты, никто не знает их имен. Они вернулись в спокойные воды озер, на тихие холмы, на берега, что лежат за звездами. Боги столь же непостоянны, как и люди.
— Но если эти статуи — люди, превращенные в железо богом или демоном, как могут они оживать?
— Это лунное колдовство.— Девушка снова задрожала.— Пришелец указал на луну. Пока на них падает лунный свет, они живут.
— Но нас никто не преследовал,— пробормотал Конан, бросив взгляд на слабо освещенные развалины — Тебе могло присниться… Пожалуй, я схожу проверю.
— Нет, нет! — вскричала она и вцепилась в него изо всех сил.— Быть может, заклинание удерживает их внутри зала. Не возвращайся! Они разорвут тебя на части. О Конан, давай лучше спустимся в лодку и навсегда оставим позади ужасный остров! Гирканский корабль уже наверняка прошел мимо. Бежим отсюда!
Ее мольбы были столь горячи, что подействовали на Конана. Суеверный страх киммерийца пересилил любопытство. Он не испугался бы целой армии врагов из плоти и крови, но малейший намек на сверхъестественные силы тотчас вызывал к жизни смутный и необъяснимый страх — варварское наследство.
Конан взял девушку за руку. Они спустились по склону и вошли в густой лес, где шептала листва и сонно вскрикивали неизвестные i птицы. Под деревьями тени сгустились еще плотнее, и приходилось идти зигзагами, огибая самые темные места. Взгляд киммерийца непрестанно метался по сторонам и часто устремлялся вверх, на сплетенные ветви. Конан шел быстро, но осторожно. Он так крепко обнимал девушку за талию, что скорее нес ее, чем вел. Оба молчали. Тишину нарушали только быстрые шаги девушки, да шорох травы под ее маленькими ступнями. Так они пересекли лес и добрались до воды, блестевшей в лунном свете подобно расплавленному серебру.
— Надо было фруктов захватить,— пробормотал Конан.— Ну да ладно, найдем другие острова. Можно плыть прямо сейчас, рассвет уже скоро…
Он не закончил фразу. Один конец веревки по-прежнему был обмотан вокруг корня дерева, другой — привязан к носу лодки. Но сама лодка с проломленными бортами наполовину утонула в спокойной воде.
У Оливии вырвался сдавленный крик. Конан повернулся к густой тени, где затаился неведомый враг. Ночные птицы внезапно умолкли, в лесу воцарилась грозная тишина. Ветерок не шевелил ни одну ветку, и все же листва по непонятной причине трепетала.
Стремительный, как гигантская кошка, Конан обхватил девушку руками, оторвал от земли и побежал. Он промчался сквозь тени, как призрак, а в это время наверху и вокруг них какое-то существо ломилось через лес, и шум все приближался. Затем в глаза беглецам ударил лунный свет — они оказались на открытом месте, на склоне плато.
На самом верху Конан опустил Оливию на землю и обернулся взглянуть на море сумрака, которое они только что покинули. Листва содрогнулась от внезапного порыва ветра. Больше ничего не происходило. Конан тряхнул головой и выругался под нос. Оливия жалась к его ногам, как напуганный щенок.
— Конан, что нам делать? — прошептала она.
Он посмотрел на руины и снова — на лес.
— Пойдем к скалам.— Киммериец помог девушке подняться на ноги.— Завтра я смастерю плот, и мы снова доверим наши судьбы морю.
— Это не… не они разбили лодку? — Вопрос был риторическим.
Конан насупился и пожал плечами, не тратя слов.
Каждый шаг по залитому лунным светом плато давался Оливии ценой невыносимого напряжения воли. Но ни одна ожившая черная статуя не встретилась им по пути, и вскоре Конан с девушкой добрались до подножия величавых и мрачных скал. Здесь Конан постоял в нерешительности, пока не выбрал место под широким каменным козырьком, на достаточном удалении от деревьев.
— Ляг и засни, если сможешь,— сказал он.— Я покараулю.
Но сон не шел к Оливии, и она лежала, рассматривая далекие руины и лес вокруг плато, пока не стали бледнеть звезды, пока розово-золотая заря не воспламенила росу на траве.
Девушка встала, потянулась. Мысли ее вернулись к пережитому недавно ужасу. Но в свете наступающего дня ночные страхи показались плодами разгулявшегося воображения. Конан наклонился к ней, и его слова заставили ее вздрогнуть снова.
— Перед самым рассветом я слышал скрип дерева и канатов и плеск воды под веслами. Недалеко отсюда бросил якорь корабль. Может быть, это галера, которую мы видели вчера вечером. Давай поднимемся на скалу и поглядим.
Они взобрались на вершину утеса, залегли среди каменных выступов и увидели на западе, за деревьями, высокую мачту.
— Гирканское судно, судя по оснастке,— пробормотал Конан.— Интересно, команда уже…
Он оборвал фразу, услышав далекие голоса. Перебравшись, на южный край вершины, они увидели разношерстный экипаж судна. Небольшая толпа выбралась из леса на западную оконечность плато и остановилась на открытом месте. Похоже, в ней разгорелся нешуточный спор: люди хватались за оружие, потрясали кулаками и громко перебранивались грубыми голосами. Затем весь отряд направился к развалинам. Их путь должен был пройти у самого подножия скал.
— Пираты! — шепнул Конан с угрюмой ухмылкой.— Захватили гирканскую галеру. А ну-ка, спрячься здесь и не показывайся, пока я не окликну,— приказал он.— Пойду потолкую с этими псами. Если выгорит, мы останемся живы и уплывем отсюда вместе с ними. Если они меня схватят или прикончат, лежи здесь, пока не уйдет галера. Учти, все демоны этого острова не сравнятся жестокостью с морскими гиенами.
Оливия пискнула от страха и вцепилась в него обеими руками, но он решительно высвободился и скользнул вниз по скале.
С опаской выглянув из своего укрытия, Оливия увидела, что отряд уже приблизился к подножию гряды. И Конан вышел из-за валунов, встав перед пиратами с мечом в руке. Они отпрянули с возгласами изумления, а затем осыпали его ругательствами и угрозами. Морских бродяг было около семи десятков, и среди них Оливия узнала жителей Кофа, Заморы, Бритунии, Коринфии, Шема. Все без исключения лица носили печать свирепости, первобытной дикости. Многие были изуродованы шрамами от бичей или клеймами. Среди пиратов хватало людей с отрезанными ушами, вырванными ноздрями, пустыми глазницами, обрубками рук — попробуй угадай, кто тут поработал, враг в лихом сражении или палач в застенках. Большинство ходили полуголыми, но их одежда была богатой: златотканые халаты, атласные пояса, шелковые шаровары — все это, как и посеребренные доспехи, пестрело кровавыми и смоляными пятнами. В пиратских ушах и носах болтались кольца и серьги с драгоценными камнями. Самоцветы блистали и на рукоятях кинжалов и сабель.
Высокий, мускулистый, бронзовокожий киммериец с правильными чертами волевого лица разительно контрастировал с этим сбродом.
— Кто ты такой? — заорали морские разбойники.
— Конан из Киммерии! — Его голос был подобен громовому рыку льва.— Козак из Вольницы. Я хочу попытать счастья в Червонном Братстве. Кто у вас главный?
— Я, клянусь Иштар! — раздался бычий рев, и вперед важно выступил настоящий исполин.
Он был обнажен до пояса, алый кушак на необъятном животе поддерживал огромные, как парус, шелковые шаровары. На его обритой голове остался только чуб. Длинные усы свисали ниже подбородка. Обут он был в зеленые шемитские туфли с загнутыми носками, а в руке держал длинный прямой меч.
Конан мрачно уставился на него.
— Сергиуш из Хоршемиша, клянусь Кромом!
— Да, клянусь Иштар! — проревел гигант. Маленькие черные глазки горели ненавистью.— Надеешься, что я забыл тебя? Ха! Сергиуш никогда не забывает врагов. Сейчас я подвешу тебя кверху пятками и заживо сдеру кожу! Взять его, парни!
— Ага, спусти на меня своих псов, большебрюхий,— произнес Конан с брезгливой ухмылкой.— Ты всегда был трусом, кофская дворняжка!
— Трусом?! Это ты мне говоришь? — Широкое лицо почернело от гнева.— Ну, защищайся, северный пес! Я вырежу твое сердце!
В мгновение ока пираты образовали круг, в середине которого оказались соперники. Их глаза метали молнии, рычание вырывалось из глоток, разгоряченных свирепой радостью. Оливия наблюдала с вершины скалы, от волнения впиваясь ногтями в ладони.
Начало поединка не предварялось рыцарскими церемониями. Несмотря на свой вес, Сергиуш ринулся в атаку с быстротой гигантской кошки. Он скрежетал зубами и исторгал проклятия, бешено нанося и отражая удары. Конан дрался молча. Глаза его превратились в щелки, в них сверкал роковой синий огонь.
Вскоре Сергиуш вынужденно умолк, чтобы не сорвать дыхание. В царство тишины вторгались только шарканье быстрых ног, сопение пирата, звон и клацанье стали. Мечи мелькали, как белые молнии, то уклоняясь друг от друга, то соприкасаясь на краткий миг. Сергиуш отступал. Только превосходное мастерство фехтовальщика до сих пор спасало его от стремительного меча киммерийца. Но вот — оглушительный лязг, скрежет скользящих клинков, полный ужаса и боли возглас…
Яростный вопль пиратской орды расколол утреннюю тишину, когда клинок пронзил насквозь могучее тело капитана. Несколько мгновений острие меча пламенело в лучах солнца между лопатками Сергиуша. Затем киммериец рванул меч на себя, и пиратский атаман рухнул ничком на землю. Под ним быстро расширилась лужа крови.
Конан повернулся к опешившим корсарам.
— Эй вы, псы! — взревел он.— Я отправил вашего вожака в ад. Что говорит на этот счет закон Червонного Братства?
Прежде чем кто-либо успел ответить, стоящий позади остальных бритунец с крысиным лицом молниеносно раскрутил пращу. Камень устремился прямо в цель, Конан пошатнулся и упал, как столетний дуб под топором лесоруба. На вершине утеса Оливия ахнула, у нее все поплыло, закачалось перед глазами. Она не сводила глаз с киммерийца, неподвижно лежащего на земле. Из раны на его голове сочилась кровь.
Крысоликий пиpaт радостно завопил и бросился к распростертому нa земле исполину, чтобы выполнить посул своего атамана — вырезать сердце. Но тощий коринфиец отшвырнул его прочь.
— Арат, презренный пес! Собрался нарушить закон Братства?
— Я не нарушаю закона, — ощерился бритунец.
— Не нарушаешь? Ах ты, подонок! Этот человек, которого ты свалил,— наш капитан согласно справедливым правилам!
— Нет! — закричал Арат — Он не из нашей банды, он чужак. Его не приняли в Братство. То, что он убил Сергиуша, не делает его капитаном. Вот если бы кто-нибудь из нас прикончил Сергиуша…
— Он хотел присоединиться к нам,— перебил коринфиец.
Его слова вызвали жаркий спор. Одни приняли сторону Арата, другие — коринфийца по имени Иванос. Посыпались проклятия, взаимные обвинения, пираты схватились за мечи.
И вдруг над этим гамом поднялся голос шемита:
— К чему спорить из-за покойника?
— Он не покойник,— возразил коринфиец, склонившись над Конаном.— Всего лишь оглушен и уже приходит в себя.
При этих словах спор возобновился. Арат пытался добраться до лежащего. В конце концов Иванос обнажил меч и заслонил Конана. Оливия поняла, что коринфиец принял сторону ее друга не из-за человеколюбия, а чтобы насолить Арату. Она догадалась, что эти двое были помощниками Сергиуша и давно враждуют между собой.
После долгого спора решили связать Конана и забрать на галеру, а его участь решить позднее.
Киммерийца, уже почти пришедшего в себя, связали кожаными ремнями. Затем четверо пиратов подняли его и с натужным кряхтением, с проклятиями понесли. Отряд возобновил путешествие по плато. Сергиуш остался там, где погиб,— пираты не особо церемонились с покойниками.
На вершине скалы лежала Оливия, потрясенная несчастьем. Она была не в силах ни пошевелиться, ни заговорить, она могла только лежать и смотреть круглыми от ужаса глазами, как шайка свирепых разбойников уносит ее защитника.
Сколько времени она так пролежала, Оливия не знала. Она увидела, как пираты добрались до руин и внесли в зал своего пленника. Они то появлялись, то исчезали в дверях и проломах, рылись в грудах щебня и слонялись вокруг. Через некоторое время два десятка пиратов уволокли на запад Сергиуша — наверное, решили бросить в море. Остальные рубили около развалин хворост для костра. Оливия слышала их крики, но не разбирала слов. Слышала она и голоса тех, кто ушел в лес,— деревья отвечали эхом. Через некоторое время, злобно бранясь, они вернулись с бочонками вина и кожаными мешками, набитыми провизией.
Все это едва укладывалось в сознание Оливии. Потрясенный мозг готов был отключиться в любое мгновение. Лишь когда она осталась одна-одинешенька, без малейшей надежды на спасение, Оливия поняла, как много значил для нее киммериец. Она рассеянно подивилась прихотям судьбы, которая сделала дочь короля спутницей варвара с окровавленными руками. Затем пришло отвращение к людям, называвшим себя просвещенными. К их числу относили себя ее отец и шах Амурас, и оба доставлял и ей только страдания. Она никогда не встречала просвещенного человека, который был бы добр с нею, если только им не двигали какие-то тайные мотивы. Конан защищал ее, помогал и ничего не требовал взамен. Уронив голову на руки, Оливия плакала, пока отзвуки непристойного пиршества не напомнили девушке о том, что она голодна.
Она перевела взгляд с темной громады развалин, где мельтешили фантасмагорические силуэты пиратов, на сумеречные глубины леса. Даже если ужасные картины минувшей ночи она видела не наяву, а во сне, страшилища, что затаились в зеленой чаще, обитают вовсе не в царстве кошмаров. Независимо от того, погиб Конан или нет, ей придется выбирать одно из двух: сдаться морским гиенам или остаться на этом острове, населенном демонами.
Когда Оливия осознала весь ужас своего положения, силы оставили ее, и она потеряла сознание.
3
Придя в себя, девушка увидела заходящее за горизонт солнце. Слабый ветерок доносил крики пиратов и обрывки похабной песни. Оливия осторожно поднялась и посмотрела в сторону лагеря. Пираты собрались вокруг огромного костра около руин. Ее сердце екнуло, когда из постройки вышла группа, волоча что-то тяжелое — несомненно, этим «чем-то» был Конан. Его прислонили к стене. Последовал долгий спор с потрясанием кулаками и бряцанием оружием. Наконец его отволокли обратно в зал и вернулись к бочонкам с пивом.
Оливия перевела дух. По крайней мере, киммериец еще жив. Как только опустится ночь, она прокрадется в эти мрачные развалины и либо освободит его, либо погибнет.
С такими мыслями она выбралась из своего убежища нарвать орехов — среди скал росло несколько кустов лещины. Собирая орехи, она никак не могла отделаться от чувства, что за ней следят. Девушка нервно оглядывалась на скалы, но ни кого не видела. И вдруг страшное подозрение заставило ее содрогнуться. Она подобралась к северному краю гряды и долго смотрела вниз, на колышущуюся зеленую листву. Лес тонул в закатных сумерках. Никого. Не может быть, чтобы за ней следила тварь из леса! Но Оливия явственно ощущала взгляд невидимки и чувствовала, что кто-то живой, обладающий разумом знает о ее присутствии, знает, где она прячется.
Прокравшись обратно в свое убежище, Оливия глядела на развалины, пока их не скрыла ночь. Теперь их местоположение выдавал только огромный костер, на фоне которого пьяно шатались тени.
Оливия встала. Пора выполнить задуманное. Но сначала она вернулась на северный край гряды и посмотрела на лес, что окаймлял плато. Звезды едва освещали его; она напрягла зрение и вдруг замерла. Будто ледяная рука коснулась ее сердца.
Далеко внизу кто-то двигался. Словно черная тень отделилась от скопища теней. Расплывчатая, бесформенная, она медленно продвигалась вверх но отвесному утесу. Ужас схватил Оливию за горло, и девушка едва сдержала крик. Повернувшись, она бросилась вниз по южному склону.
Бегство по темной скале было кошмаром наяву. Она скользила и оступалась и до крови ушибалась об острые камни, через которые вчера ее с такой легкостью перенес Конан. Как ей в те мгновения не хватало варвара с железными мышцами! Но эта мысль сразу кaнула в водоворот страхов и сумятицы безумного бегства.
Спуск казался бесконечным, но наконец ее ступни коснулись травы. Отчаяние придало девушке сил, и она помчалась к костру огненному сердцу этой ночи. Позади раздался грохот камней, падающих с кручи, и от этих звуков у нее будто выросли крылья.
Бег выжал из нее все силы, и вместе с ними отчасти ушел ослепляющий страх. Когда Оливия приблизилась к развалинам, ее мысли были ясны и рассудок настороже, хотя ноги подкашивались.
Девушка легла на землю и ползла на животе, пока не добралась до деревца, которого не коснулся пиратский топор. Там она и затаилась, чтобы наблюдать за лагерем. Пираты уже наелись до отвала, но все еще пьянствовали, опуская матросские оловянные кружки и драгоценные кубки в бочонки с выбитыми крышками. Некоторые спали прямо на траве, оглашая ночь пьяным храпом. Другие, пошатываясь, забрели в постройку. Конана нигде не было видно. Оливия не вставала. Ждала. Трава вокруг нее и листья над головой покрылись росой. Люди вокруг костра играли в азартные игры, спорили и ругались. Около костра осталось несколько человек, остальные ушли спать в зал.
Девушка лежала, следя за пиратами. Нервы ее были напряжены до предела, она не забывала ни на миг, что и за ней, возможно, наблюдают из темноты, а то и неслышно подкрадываются. Время шло невыносимо медленно, точно каторжник в свинцовых башмаках. Один за другим пьяные разбойники погружались в тяжелую дремоту, пока все не улеглись рядом с догорающим костром.
Оливия некоторое время колебалась. Ее побудило к действию серебристое сияние над краем плато. Вставала луна!
Судорожно вздохнув, девушка поднялась на ноги и направилась к руинам. Она с головы до ног покрылась мурашками, пока шла на цыпочках между пьяными, лежащими перед входом в постройку. Внутри было еще больше пиратов. Они ворочались и бормотали, но ни один не проснулся. Увидев Конана, Оливия даже всхлипнула от радости. Киммериец не спал. Он был привязан к колонне. Его глаза блестели — в зал проникали сполохи костра.
Осторожно обходя спящих, Оливия приблизилась к варвару. И хотя она ступала почти бесшумно, он резко повернул голову, когда девичий силуэт обрисовался на фоне ночного неба. Едва уловимая ухмылка мелькнула на суровом лице.
Оливия подошла к Конану и на мгновение приникла к его груди. Он ощутил частое биение ее сердца. Сквозь широкий пролом в стене прокрался лунный луч, и вместе с ним в зал проникла неведомая угроза. Варвар ощутил ее кожей, его мускулы непроизвольно напряглись. Оливию тоже пробрал страх, она прерывисто вздохнула. Спящие продолжали бормотать и похрапывать. Быстро нагнувшись к одному из них, Оливия вытащила кинжал из-за кушака и занялась веревкам и Конана. Это были толстые и прочные канаты, завязанные морскими узлами. Она торопливо работала кинжалом, а полоса лунного света медленно подбиралась к стопам черных статуй между колоннами.
И вот запястья Конана свободны, но локти и ноги все еще крепко притянуты к колонне. Девушка бросила взгляд на статуи и содрогнулась. Казалось, они следят за ней с чудовищным терпением, не присущим ни живым, ни мертвым,— с терпением, свойственным только им одним. Пьяный пират застонал и заворочался во сне. Лунный свет полз по залу, касаясь ног черных воинов. Веревки упали с рук Конана. Он забрал у девушки кинжал и разрезал путы на ногах одним сильным и резким взмахом.
Конан шагнул вперед, стоически терпя адскую боль в затекших конечностях. Оливия приникла к нему и задрожала как лист. Был ли то обман зрения, или лунный свет действительно зажег глаза статуй зловещим огнем, отчего они походили на тлеющие угли костра?
Конан сорвался с места внезапно, как кошка джунглей. Он выхватил свой меч из груды оружия, поднял Оливию и выскользнул и заросший лианами пролом.
Они не обменялись ни словом. С девушкой на руках Конан бежал по плато, залитому лунным светом. Оливия обняла его крепкую шею и склонила темноволосую голову ему на могучее плечо. Ее охватило восхитительное чувство безопасности.
Ноша не помешaлa киммерийцу быстро пересечь плато. Оливия, открыв глаза, увидела, что они находятся в тени утесов.
— Кто-то взобрался на скалы,— шепнула она.— Я слышала, как он карабкается, когда спускалась.
— Придется рискнуть,— сказал он.
— Я уже не боюсь.— Она улыбнулась.
— Ты и раньше не боялась, когда пришла освободить меня,— проговорил Конан.— Кром, ну и денек! Никогда не слышал столько споров и воплей. Я чуть не оглох. Арат хотел отрезать мне голову, а Иванос не соглашался — он Арата на дух не переносит. Пока они грызлись друг с другом, команда перепилась и уже не могла поддержать ни одного ни другого…
Он вдруг умолк и замер, отчего стал похож на бронзовую статую в лунном свете. Как только он опустил девушку на землю, она увидела то, что заставило Конана насторожиться. И вскрикнула.
Из тени утесов появился чудовищный силуэт — человекоподобный, жуткий, отвратительный.
Да, очертания фигуры напоминали человеческие. Но морда, явственно различимая в лунном свете, оказалась звериной: близко посаженные глаза, вывернутые ноздри и огромная пасть с отвисшими губами, в которой сверкали белые клыки. Существо было покрыто косматой серой шерстью, в ней попадались белые пряди, они серебрились под луной. Туловище почти квадратное, а мощные задние лапы — совсем короткие. Ростом тварь была выше человека, который стоял перед нею; ширина грудной клетки и плеч потрясала воображение, а гигантские передние лапы напоминали узловатые стволы деревьев.
Освещенная луной картина закачалась перед глазами Оливии. Вот, значит, каков конец ее пути… Да, конец, ибо ни одно человеческое существо не способно выдержать свирепый натиск этой волосатой горы мускулов. Но когда Оливия перевела круглые от ужаса глаза на бронзовую фигуру, стоящую лицом к лицу с чудовищем, она почувствовала, что в противниках есть нечто общее. И сходство это было жутким. Она поняла: то, что сейчас произойдет, будет не схваткой человека и зверя, а битвой двух диких созданий, равно свирепых и беспощадных.
Разведя в стороны могучие лапы, зверь сверкнул белыми клыками и ринулся вперед с ошеломляющей быстротой. Действия Конана были столь стремительны, что Оливия не сумела уследить за ними. Она увидела только, как он избежал смертельной хватки и его меч, блеснув подобно молнии, отсек одну из чудовищных лап выше локтя. Кровь хлынула рекой. Отрубленная лапа упала на землю, когтистые пальцы жутко скрючились. Но еще в момент удара вторая уродливая лапа поймала Конана за волосы.
Только железные мускулы спасли шею киммерийца, иначе быть бы ей сломанной в тот же миг. Его левая рука уперлась в горло зверя, левое колено вонзилось в волосатый живот. И начался смертельный танец, который продлился лишь несколько мгновений, но эти мгновения показались парализованной ужасом девушке вечностью.
Обезьяна мертвой хваткой держала Конана за волосы и притягивала его голову к клыкам, сверкающим белизной в лунном свете. Киммериец сопротивлялся, не давая согнуть свою левую руку, а меч в его правой руке ходил взад-вперед, вонзаясь то в пах, то в живот, то в грудь монстра. Все это происходило в тишине и оттого выглядело вдвойне ужасней. Похоже, зверь нисколько не слабел от потери крови, которая ручьями текла из страшных ран. Невероятная сила обезьяночеловека постепенно одерживала верх над железными мускулами Конана. Рука киммерийца постепенно сгибалась, враг подтягивал его голову все ближе к частоколу капающих слюной клыков. И вот сверкающие глаза варвара смотрят прямо в налитые кровью глазки обезьяны. Конан нанес еще один удар мечом, и клинок застрял в ране. Напрасно варвар пытался его вытащить. В этот миг страшные зубы, которые скалились всего в пяди от лица Конана, сомкнулись и заскрежетали в судороге. В предсмертных конвульсиях монстр отбросил варвара, и тот упал на землю.
Едва не лишившаяся чувств Оливия увидела, как обезьяна зашаталась, опустилась на землю, скорчилась и совсем по-человечески ухватилась за рукоять пронзившего ее меча. Еще одно жуткое мгновение… Наконец по огромному туловищу прошла дрожь, и оно застыло.
Конан поднялся на ноги и заковылял к мертвому врагу. Судя по тяжелому дыханию и поступи киммерийца, его мускулы и кости подверглись суровому испытанию на прочность. Он пощупал макушку и выругался при виде мокрых от крови прядей черных волос, намертво зажатых в лапе чудовища.
— Кром! — взревел он, хватая ртом воздух.— Ну и переделка! Я бы лучше сразился с дюжиной воинов. Еще немного, и эта тварь откусила бы мне голову. Будь ты проклята, гадина! Половину скальпа содрала!
Ухватившись за рукоять меча обеими руками, он с усилием высвободил клинок. Оливия подошла поближе, взяла его за руку и круглыми от страха глазами посмотрела на распростертое чудовище.
— Кто… кто? — прошептала она.
— Серая человекоподобная обезьяна,— проворчал Конан.— Людоед. Они немые. Обитают в горах на восточном берегу моря. Не возьму в толк, как эта мерзавка добралась до острова. Может, ее смыло с берега в шторм и она приплыла на бревне?
— Она бросила камень?
— Да. Я это заподозрил, когда мы стояли в чаще и над головами у нас закачались ветки. Эти твари прячутся в самой чащобе и редко выбираются оттуда. Не знаю, что привело ее на открытое место, но нам очень повезло: в лесу я бы с ней не справился.
— Она шла за мной,— Оливия задрожала.— Я слышала, как она карабкалась на скачу.
— Идти за тобой по плато она не решилась, инстинкт заставил ее спрятаться в тени утесов. Серые обезьянолюди обитают в сумраке, в потаенных местах, и ненавидят солнце и луну.
— Как ты думаешь, здесь есть ее сородичи?
— Нет. Иначе бы они напали на пиратов, когда те шли через лес. Серая обезьяна невероятно сильна, но осторожна. Потому и не осмелилась броситься на нас в чаще. Видно, ты уж очень ей приглянулась, раз она решилась напасть на открытом месте. Что это?!
Он резко повернулся в ту сторону, откуда они пришли. Ночную тишину разорвал жуткий крик. Он донесся из развалин.
За этим первым воплем последовала безумная какофония: крики, визг, завывания и мучительные стоны. Хотя им сопутствовало лязганье стали, шум скорее наводил на мысль о кровавой бойне, нежели о битве.
Конан застыл на месте. Девушка прижалась к нему и оцепенела, лишившись дара речи от ужаса. Шум нарастал бешеным крещендо. Киммериец повернулся и зашагал к краю плато, где темнели заросли. У Оливии так дрожали ноги, что она не могла идти. Конан обернулся, подхватил ее и понес. Когда девушка снова оказалась в колыбели его могучих рук, ее сердце перестало колотиться так неистово.
Они шли по темному лесу, но густые тени больше не таили ужасов, а серебро лунных лучей не выхватывало из тьмы зловещие силуэты. Сонно щебетали ночные птицы. Вопли избиваемых пиратов затихали позади, расстояние приглушило их до неразличимости. Где-то крикнул попугай: «Йахкулан йок тха, ксуххалла!» По лесу беглецы добрались до самой воды и увидели стоящую на якоре галеру, белый парус тускло сиял под луной. Звезды уже бледнели, предвещая рассвет.
4
В призрачно-бледном свете зари на берег выбралась горстка перепуганных, упавших духом пиратов в кровавых лохмотьях. Задыхаясь и шатаясь, они шли по мелководью к галере. Грубый оклик с борта судна заставил их остановиться.
На фоне светлеющего неба они увидели Конана-киммерийца, он стоял на носу галеры с мечом в руке. Легкий ветерок трепал его длинные черные волосы.
— Стоять! — приказал он.— Ни шагу дальше, псы! Что вам нужно?
— Пусти нас на корабль! — крикнул волосатый пират, трогая пальцем кровоточащий обрубок уха.— Мы хотим убраться с проклятого острова.
— Первому, кто попытается влезть на галеру, я вышибу мозги,— пообещал Конан.
Пиратов было сорок четыре против одного, но преимущество было на стороне киммерийца. События этой ночи напрочь выбили из морских гиен боевой дух.
— Милостивый Конан, позволь нам подняться на борт,— жалобно заскулил замориец с красным кушаком, в страхе оглядываясь на молчаливый лес.— Нам так досталось от этих черных бестий, мы так устали, пока бежали сюда, что ни один из нас не в силах поднять меч.
— Я не вижу Арата,— сказал Конан.— Где этот червь?
— Мертв, как и остальные! На нас, спящих, напали демоны! Дюжина лучших бойцов так и не проснулись — их растерзали на части. У этих чудовищ горящие глаза, острые клыки и длиннющие когти!
— О да,— вмешался другой пират.— Это были демоны острова, они притворились статуями, чтобы обмануть нас. Иштар! Подумать только, мы устроились на ночлег в самом их логове! Мы не трусы, мы упорно сражались с ними, но разве могут смертные одержать победу над силами тьмы? Когда мы обратились в бегство, демоны, точно шакалы, накинулись на трупы наших товарищей. Но они наверняка бросятся в погоню за нами!
— Да, да! — вскричал тощий шемит.— Конан, заклинаю тебя всеми богами, пусти нас на борт! Пусти добром, или будем драться насмерть! Конечно, мы так измучены, что ты наверняка перебьешь многих, но всех тебе одолеть не удастся.
— Тогда я пробью дыру в днище и потоплю галеру,— угрюмо ответил Конан.
Это обещание вызвало шквал яростных воплей, но львиный рык Конана заставил умолкнуть пиратов.
— Бешеные псы! С какой стати я должен помогать своим врагам? Пустить вас на борт, чтобы вы мне вырезали сердце?
— Нет, нет! — наперебой закричали они.— Мы твои друзья, Конан! Друзья и товарищи! Нам незачем ссориться. Мы ненавидим туранского короля, но не друг друга.
— Ах, вот как? — проворчал Конан.— Значит, я теперь принадлежу к Червонному Братству? Ну, коли так, на меня распространяются его законы. И раз я убил вашего главаря в честном поединке, я капитан этой галеры!
Никто не возражал. Истерзанным, перепуганным пиратам хотелось только одного — как можно быстрее убраться подальше от страшного острова. Конан заметил среди них окровавленного коринфийца.
— Эй, Иванос! — крикнул он.— Ты уже вставал на мою сторону. А сейчас поддержишь меня?
— О да, клянусь Митрой! — Пират был из тех, кто всегда держит нос по ветру.— Конан прав, ребята. Он — наш законный капитан!
Последовали одобрительные возгласы. И хотя морским разбойникам недоставало искренности, их голоса звучали правдоподобно. К этому очень располагало грозное безмолвие леса, в котором, быть может, скрывались чернокожие красноглазые демоны с окровавленными клыками.
— Поклянитесь на мечах,— потребовал Конан.
К нему протянулись рукоятями вперед сорок четыре меча, и сорок четыре голоса произнесли пиратскую клятву верности.
Конан ухмыльнулся и вложил в ножны меч.
— Забирайтесь на борт, мои храбрецы, и хватайтесь за весла.
Он обернулся и заставил подняться на ноги Оливию, которая пряталась за фальшбортом.
— А что будет со мной, капитан? — спросила она.
— Чего бы ты хотела? — Конан внимательно поглядел на нее.
— Идти с тобой, куда бы ни лежал твой путь! — воскликнула она, обвивая белыми руками его бронзовую шею.
Пираты, карабкавшиеся на борт, при виде девушки загомонили от изумления.
— Даже если это путь кровавых сражений? — спросил Конан.— Учти, за кормой этой галеры всегда будет тянуться багровый след.
— Да. Я готова ходить с тобой по любым морям, синим или красным, пылко ответила она.— Ты варвар, а я — изгнанница, отвергнутая своим народом. Мы оба парии, бродяги на этой земле. Возьми меня с собой!
Он рассмеялся и приник к алым губам.
— Я сделаю тебя королевой синего моря! Поднимайте якорь, псы! Клянусь Кромом, мы еще подпалим штаны королю Илдизу!