Не видно даже обычных животных, или птиц.
Как пить дать, тут что-то… Колдовское!
Не даром же побережье носит название Проклятого…
Река Танисс, к счастью, оказалась вполне обычной рекой. И даже вода в ней оказалась чистой, (почти) и холодной. Конан, пошкребя многострадальный затылок, подумал, что это — вероятней всего от того, что питают эту реку наверняка снега и льды, таящие там, в горах, острые вершины которых отлично просматривались за пустынным, как и сутки назад, побережьем. Но деревья и даже кусты вдоль русла речушки не более чем ста шагов в ширину, тоже почему-то не росли.
Это не помешало Конану и команде завести «Вестрел» прямо в русло, и, пока дул приличный попутный утренний бриз, продвинуться вверх на добрых пять миль. Тут ветер «коварно и подло» по словам Лейбена, стих. Конан сердито хмыкнул: команде явно придётся или поработать, или оставить корабль здесь, на пока ещё глубоком фарватере, а дальше двигаться на шлюпках. Или пешком.
Его не устраивали ни такой ни такой вариант: ведь тогда придётся делать ещё временный лагерь в том месте, где нужно будет удалиться от реки, и, следовательно, оставлять часть людей и на корабле, и в этом лагере. Но всё его естество, и навыки, полученные в сотнях битв, противились такому неоправданному разделению сил.
Поэтому ровно половина команды оказалась после обеда перевезена на берег.
Там достойным представителям берегового братства пришлось засучить рукава, взяться за толстенный канат, и тянуть на буксире за собой немаленький «Вестрел» вверх по течению. Вначале, разумеется, пираты ворчали и препирались друг с другом за место, и за то, чтоб никто не отлынивал: «Тяни, гад такой, а не кряхти тут для вида!». Конан, высадившийся с береговой партией, но помогать тянуть не спешивший, ворчание и склоки быстро пресёк. Но шёл рядом со своими людьми, всё время внимательно оглядываясь по сторонам, до самого заката. Закат здесь показался варвару чересчур уж кровавым…
Хотя киммериец ничего подозрительного пока не заметил, «Вестрел» на всякий случай поставили на якорь посреди русла, неторопливо несущего свои воды по равнине, а ужинать — и весьма плотно! — решили тоже на корабле: мало ли!..
Переночевали на борту. Утром, ещё до восхода, плотно позавтракали. И пока было более-менее прохладно, вторая половина экипажа повлекла корабль дальше. Конан снова шёл рядом с вынужденными бурлаками, но даже его сверхобострённые инстинкты и слух со зрением не обнаружили ничего. Но там, глубоко внутри, он чуял: что-то или кто-то ждёт их впереди…
После обеда береговая партия снова поменялась с «бортовой». Конан продолжил поход, теперь уйдя чуть не на полмили вперёд: иссохшая трава и каменистые россыпи, встречающиеся в песчаных дюнах всё чаще, делали поход гораздо удобней. Но те пираты, что теперь почти не утопали, как первые мили, по колено в песок, и тянули канат против усилившегося течения, от такого «облегчения» меньше ворчать вовсе не стали.
На следующее утро всё повторилось, только теперь песка под ногами почти не было, и дюны окончательно сменились каменистыми холмами и небольшими плато, на которых имелась даже земля, покрытая корочкой съёжившихся струпьев — такыры. День прошёл как обычно, и ворчания теперь слышалось куда меньше: все поняли, что разговоры только мешают тянуть.
Ночевали снова на «Вестреле», и посты на ночь Конан удвоить не забыл. Но ночь снова прошла спокойно — он даже поудивлялся вслух, на что верный помощник скептически буркнул:
— И хвала Мирте Пресветлому, что пока «приключениями» и ловушками не пахнет! Но помяни моё слово, капитан: они где-то там, — толстячок кивнул обросшей и начавшей седеть головой вглубь суши, — имеются!
Конан не ответил, поскольку и сам так считал. Хотя он отлично понимал и то, что раньше времени волноваться смысла нет: препятствия и ловушки от их «нервов» никуда не исчезнут! А они только зря взбудоражат команду, если начнут своим поведением и разговорами показывать, что волнуются.
К обеду добрались.
— А что, очень даже миленький камешек! Только вот не пойму, кто его здесь установил. — Велтран, похлопывая по белейшей, сверкающей словно полированный мрамор самых драгоценных сортов, поверхности, поглядывал то на Конана, то на макушку десятисаженного камня, словно клык торчавшего из окружающего щебня. Ни следа других камней, или скал, от которых такой «зуб» мог бы отколоться, вокруг не наблюдалось: пустыня и пустыня! Вот только вместо песка — гравий и галька!
— Насчёт того, кто «установил» — не знаю. — Конан тоже поглядывал, но больше — на бесплодную равнину, простиравшуюся за зубом насколько хватало глаз, и единственным «украшением» которой являлся пологий невысокий холм в паре миль от берега реки, — Но камни и скалы здесь определённо были: вон, смотри, сколько щебня! И гравия. Значит, камни точно имелись. Только разрушились. Думаю, что от времени. И погоды.
— А что — погода, Конан?! Не думаю, что здесь выпадает больше пары капель дождя за целые годы! Да и суровых зим со снегами и льдом здесь, в сердце Чёрного континента, не бывает. Ветер? Так его нет с тех самых пор, как мы вошли в устье Танисса, и ребятам поэтому и пришлось тащить корабль на буксире! И непохоже, что хотя бы дохленький ветерок появится, — действительно, и пираты и сам киммериец в непривычном безветрии и гнетущей, почти осязаемой, тишине, буквально обливались потом, и вынуждены были постоянно прикладываться к флягам — благо, набрать питьевой воды в реке было недолго.
Конан похмурил густые брови, и сердито кивнул на окружающий ландшафт:
— Твоя правда, помощник. Значит, будем считать, что скалы разрушены временем. И никакие чародеи со своими зловещими ритуалами к этому руку не приложили.
Велтран пытливо посмотрел на киммерийца. Судя по-всему ничего утешительного или бодрящего в облике капитана не увидел. Проворчал:
— Вот умеешь же ты, Конан, вселить в своих подчинённых и друзей уверенность в будущем и бодрость духа!
Конан не выдержал, убрал с чела напускную серьёзность и весело заржал, качая лохматой головой:
— Да ладно тебе, Велтран! Могу я хоть изредка пошутить?! А то на вас всех и смотреть-то страшно: Лейбен каждую минуту озирается, как будто за ним охотится стая полярных волков, Нэш — целует ладанку, которую носит на груди, а Шерван так вообще: всё время что-то бормочет: не иначе — молится!
— А даже если и так, Конан, что с того?! Ребята боятся. И боятся, как мне кажется, правильно: не зря же эти места считают проклятыми, и никто здесь испокон веков не селится! Может, конечно, слухи о битвах, происходивших здесь между древними богами — и неправда… И скал тут просто не было… Но где же тогда — хотя бы растительность?!
— Плевать нам на растительность. Которой нет. Но ведь когда-то же была?! Вон: сухих палок от саксаула будет вполне достаточно для костра, чтоб приготовить ужин, и поддерживать на ночь огонь. Так что сегодня разбиваем лагерь прямо у подножия этого «зуба», и ночуем, наконец, на твёрдой земле!
Половину ночи, действительно, провели спокойно и умиротворённо. Только часовые добросовестно «бдили» во все стороны от площадки, где расположились пираты, и даже стрёкот цикад, или пищание летучих мышей не отвлекали их от охраны. Потому что не было тут ни обычных в любой, даже пустынной, местности, цикад, ни летучих мышей.
Поэтому когда вскоре после полуночи откуда-то из середины лагеря раздались истошные крики, сразу заставившие всех мужчин вскочить, и начать размахивать выхваченным оружием, даже вскочивший на ноги в долю секунды Конан удивился. Но осмотрелся вокруг мгновенно. И отреагировал на ситуацию быстро:
— Заткнуться всем! Убрать оружие, пока не покрошили друг друга в салат! — тишина (ну, относительная!) наступила как по мановению волшебной палочки. Сам варвар, первым подал пример, сунув тяжёлый хайбарский меч в ножны. Спросил:
— Кто орал?
— Это я, капитан! Я орал! — Арристарх, глаза которого, блестевшие необычным светом в зареве костра, расширились, казалось, на поллица, вышел вперёд, поддерживая бессильно висящую левую руку — правой, — Меня… Ранили!
— Да-а?! И как же это, интересно, произошло, если часовые на месте, и они никого не заметили? А ты спал почти в середине нашего лагеря?
— Не… Не знаю, Конан! Но вот — рука! Она не движется! И ничего не чувствует — словно онемела. А вот здесь — болит!
— И как же это получилось? — Конан, подойдя, внимательно осмотрел место, где «болело». Нахмурился. Кровь и опухоль имелись несомненно…
— Ну… Я спал. И вдруг проснулся — от боли! В руку словно бы вонзили кинжал! О-о!.. Да ты же и сам видишь, Конан! Вот: есть и след от кинжала!
Конан подвёл пострадавшего поближе к огню, и снова развернул руку раненным местом к свету костра, куда Велтран уже поторопился подбросить хворосту из тоненьких, но неплохо горящих иссушенных веточек саксаула.
Хм-м… Рана на предплечьи бедолаги кровоточила. Правда, казалась неглубокой. И — словно двойной. Конан прищурился. Снял со лба Арристарха платок, повязанный вокруг лба, и плюнул на него. Потёр рану и кожу вокруг неё. Надо же — на удар оружия не похоже. Но где-то он уже подобные раны…
— Всем — встать! — пираты, попробовавшие было снова расположиться дальше на отдых, поторопились вскочить, — Осмотреть себя, осмотреть друг друга! Мы ищем огромных насекомых! Вроде муравьёв… Или каких-нибудь сколопендр, или фаланг!
Все загалдели. Но вскоре порядок восстановился: пираты осматривали друг друга со всех сторон, и ругались уже потихоньку. Правда, к счастью, никого ни на ком не нашли. Что Конана не слишком удивило: если это — муравьи, они всегда вначале высылают не поиски пищи разведчиков. А уж потом атакуют всей армией. Но где же тогда эта…
Ворчание и гул голосов, как и мысли Конана перекрыл крик Рувима, одного из дозорных, назначенных для присмотра за западной частью равнины:
— Конан! Скорее сюда! Думаю, тебе нужно на это посмотреть!
Конан не стал мешкать: ведь укусил же кто-то Арристарха! Значит, врагов может быть много! Врагов не разумных, а повинующихся инстинкту. И от этого — ещё более грозных! Потому что будут нападать, если почуют добычу — неумолимо, и не считаясь с потерями!