птиц медленно опустились на землю на расстоянии примерно сотни ярдов от того места, где он стоял; поднялся страшный шум. Далеко-далеко он различил струйки дыма, это, должно быть, бумбана готовят свой кровожадный пир. Конана передернуло от одной только мысли, но идти и выяснять он, конечно же, не собирался. Мертвые уже мертвы, а сейчас главное — сохранить жизнь тем, кто еще жив. Его отряд заметно поредел, а до цели еще очень далеко.
Внезапно раздался резкий, пронзительный крик, и Конан бегом бросился назад, к колонне. Он двигался с быстротой молнии, но ни один листок не шелохнулся, пока он пробирался сквозь заросли. Конан увидел, что люди стоят у края обрыва и смотрят вниз, на дно глубокого оврага.
— Что случилось? — спросил он.
Вульфред указал на острые скалы внизу. Там неподвижно лежало тело.
— Бугнар поскользнулся на лиане и свалился с обрыва. Мы ничем не могли ему помочь.
Конан оглянулся на остальных. Никогда еще они не были столь серьезны. От двух десятков, что начинали с ним путь, осталась лишь половина. Скольких еще заберут горы и пустыня, и что ожидает их у Рогов Шушту?
— Впредь, — объявил он, — Гома и я будем идти на расстоянии не более двадцати шагов, чтобы все могли нас видеть. О любой опасности впереди мы будем вас предупреждать, будьте начеку. Если увидите впереди море, не расслабляйтесь! Горы этого не любят. С этими словами он повернулся и пошел вперед, Гома последовал за ним. Остальные хмуро молчали, но исполняли его приказ в точности.
Спуск занял еще три дня. В некоторых местах приходилось спускаться по веревке, перепрыгивая с уступа на уступ. Однажды без всякой видимой причины на них напали огромные, размером с человека птицы. Гома решил, что они, вероятно, прошли совсем близко от гнездовищ этих тварей. Однажды на тропу упала темная тень, люди остановились как вкопанные. Это была обезьяна, не такая крепкая, как горилла, но ростом добрых девять футов. Взглянув на людей своими крошечными красными глазками, она оскалилась и издала боевой клич. Они уже держали наготове копья, но обезьяна, решив, видимо, что этот противник не представляют опасности, просто свернула с дороги обратно в лес. Все облегченно вздохнули, и отряд двинулся дальше, но люди еще долго бросали встревоженные взгляды на зеленые заросли.
Когда наконец они достигли подножия горы и ступили на ровную землю, радости не было предела. Под ногами расстилались мягкие травы, орошаемые горными ручьями, которые, однако, все уходили под землю. Через полдня пути это зеленое царство кончилось.
— Здесь начнется пустыня, — сказал Гома, стоя у края небольшого озерца шириной не более двадцати футов, сквозь прозрачную воду которого проглядывало каменистое дно. — Мы должны наполнить бурдюки, надо взять как можно больше воды. Несколько дней источника больше не встретится.
— Сколько дней? — спросил Ульфило.
— Может быть, три, — пожал плечами Гома. — Может быть, пять, десять или даже больше. Все зависит от того, с какой скоростью мы пойдем и сколько источников уже пересохло. До ручья, который никогда не пересыхает, примерно десять дней пути, это если у нас не будет раненых или не случится в дороге чего-нибудь еще.
Ульфило посмотрел на солнце:
— До утра отдохнем. Пока не стемнело, приведите в порядок себя и оружие. Пейте как можно больше. Завтра на заре выступаем.
У воды разбили лагерь, палаток не ставили, и это много времени не занимало. Некоторые отправились на поиски дров, остальные занялись починкой одежды, надо было почистить и поточить копья, требовали внимания и стоптанные башмаки. Конан и Гома отправились на охоту и еще до наступления сумерек вернулись с парой газелей, которых голодные матрос быстро освежевали и бросили на тлеющие угли. По настоянию Ульфило все путешественники старались напиться как можно больше, каждый по нескольку раз подходил к озеру и пил сколько мог. Раздувшись от выпитого, они отползали в сторону и засыпали мертвецким сном.
Конан подошел к костру, у которого сидели аквилонцы и ванир; они говорили о трудностях предстоящего пути. Чуть поодаль стоял Гома, опираясь на ручку своего топорика, он был погружен в какие-то глубокие раздумья и не отрываясь смотрел на восток, как будто мог разглядеть что-то в неведомой дали.
Киммериец присел у огня и взял в руки вертел с мясом. Он постарался внимательней присмотреться к своим товарищам. Трудности пути оставили на каждом свой отпечаток. Малия была похожа на привидение, на лице остались только огромные глаза, черты заострились. Но красота ее от этого не пострадала. И у Вульфреда поубавилось солидности, а на его широком ремне появилось несколько новых дырочек, свидетельствовавших о том, насколько стройнее стал капитан. Спрингальд тоже похудел. Меньше других изменился Ульфило, потому что всегда был подтянутым и сильным.
— Во время перехода, незадолго до нападения этих горилл, — начал Конан, — я обнаружил вырезанный в стене рисунок.
— Рисунок? — с непонимающим видом переспросил Спрингальд.
— Да. А что в этом удивительного? Разве эти рисунки не попадались и Марандосу?
— Откуда тебе об этом известно? — с негодованием набросился на него Ульфило. Его рука сама собой потянулась к мечу, но Спрингальд примирительным жестом удержал его.
— И что же ты видел, Конан? — обратился к нему книжник.
— А, Конан? — вступил в разговор Вульфред. — Что это было?
— Вот такой формы, — ответил киммериец. И он вертелом нарисовал на песке полумесяц и трезубец.
— Вот как, очень интересно, — заметил Спрингальд.
— Да, интересно, — отозвался Конан. — В той деревне на побережье вождь племени рассказал мне, что этот знак украшал мачту на корабле Марандоса. И точно такой же я сам видел в Кеми, на стене одного дома.
— Так ты следил за нами, подлая собака! — Ульфило вскочил на ноги и на этот раз успел обнажить свой меч.
Конан смотрел на него холодным взглядом:
— Следил, а что в этом такого? Если бы только я знал, какие вы все двуличные и скрытные, никогда бы с вами не пошел. Вы ни слова не сказали правды о том, за чем идете. Все, что я узнал, узнал вопреки вашим секретам. Если это и называется «честью благородных», то я горжусь тем, что я варвар и бандит, каким вы меня и считаете!
— Я не потерплю этого от подлого дикаря! За оружие!
— Перестань, — презрительно произнесла Малия. — Он говорит чистую правду. Разве мы играем в открытую? И я вполне его понимаю, он не мог не следить за нами. Интересно только, как ему это удалось.
— Наш Конан ловок и умен, — заметил Спрингальд. Несмотря на усталость, его глаза светились.
Ульфило медленно, неохотно убрал меч.
— Я с этим не смирюсь, — пробормотал он.
— Я тоже, — отозвался Конан. — Во всяком случае, пока не буду знать всего, что должен, о нашем путешествии и его целях и о том еще, кого кроме нас, бездомных бродяг, вы впутали в это дело.
— Да, и мне это тоже интересно, — сказал Вульфред. — Когда в конце пути маячат сокровища, я на все согласен, но в омут с закрытыми глазами кидаться не намерен, особенно если остальные что-то знают и молчат. — И следа не осталось от его недавней веселости. Взгляд сверкал северным льдом, а рука лежала на эфесе меча. Матросы же в блаженном неведении молчали.
Ульфило упорно не произносил ни слова, и Малия не выдержала:
— Это попросту глупо! Послушай, деверь, мы вполне можем все им рассказать. До дома — тысячи лиг, впереди — безжизненная пустыня, и в этих мрачных местах мы от них полностью зависим. А если они повернут назад? Пора этому положить конец! Давай им все расскажем!
Ульфило неохотно кивнул:
— Хорошо. Спрингальд, давай, у тебя это лучше получится.
— По крайней мере, не так коротко, — сухо заметил Вульфред.
— С чего начать? — спросил Спрингальд со вздохом.
— Начни с того, как Марандос после своей первой неудавшейся экспедиции приехал в Кеми, — предложил Конан. — Расскажи о всех его делах со жрецом Маата.
— Хорошо. С теми, кто остались в его команде, Марандосу удалось все же добраться до Кеми, но они попали в бурю, судно было совсем старым, и поэтому, когда они бросили якорь на Черепашьем, стало ясно, что больше на этом корабле выходить в море нельзя. Корпус капитан продал на дрова и стал искать какое-нибудь другое судно, чтобы предпринять еще одну попытку. Через несколько дней к нему обратился один человек, который сказал, что представляет интересы одного богатого купца из Кеми. Его хозяин интересуется выгодными предприятиями, связанными с походами в южные моря, и хочет переговорить с Марандосом. Этот человек принес ему пропуск в город, и они договорились о встрече. Когда Марандоса привели в дом этого купца, над дверью он увидел знак. Точно такой же он видел и во время своего путешествия. Он почувствовал неладное, но помощи ждать было неоткуда и выбирать не приходилось. Он вошел в дом. Так он познакомился с Сетмесом, верховным жрецом Маата. Священник принял его весьма гостеприимно и тепло. Его рассказ он выслушал с неослабевающим вниманием. К удивлению Марандоса, он, казалось, многие вещи знал наперед, как будто ему тоже знакома история странствий капитана Бельформиса.
Марандос рассказал ему и о Рогах Шушту; жреца вовсе не удивило, что его отряд не сумел преодолеть этот горный переход и выйти в долину, что лежит за ним.
— Не сумел? — переспросят Конан.
— Да. Видишь ли, пифонцы приняли кое-какие меры предосторожности, которые, кажется, действуют и по сей день. Чтобы пройти это место, надо знать определенные заклинания.
— Заклинания? — рявкнул Вульфред. — Так, значит, здесь и колдовство замешано?
— А почему же ты не знал об этом раньше, ведь ты все досконально изучил? — спросил Конан.
— Потому что некоторые страницы из всех книг были изъяты.
— Изъяты? — переспросят Конан. — Разве это возможно?
— Помнишь, я тебе рассказывал, что около двухсот лет назад эти книги были отправлены в Стигию на переплетные работы?
— Да, помню.
— Так вот, наверное, как раз тогда кое-какие страницы и изъяли. Когда пришло письмо от Марандоса, я еще раз внимательно изучил книгу и понял, что так и есть. Повествование идет гладко. Читателю кажется, что капитан Бельформис дошел до Рогов, полюбовался долиной внизу, а потом просто повернул назад. Не забывай, он не знал, что идет по следу сокровищ. Он только искал новые торговые пути и на знаки, которые ему встретились, не обратил внимания.