Спустя несколько минут воины уже их окружали. Все они были высокие, со смуглой, но не темной кожей, с правильными чертами лица. Волосы, окрашенные охрой, у всех были уложены по-разному, и у большинства кожу покрывали мелкие шрамы. В руках у них были широкие копья и маленькие овальные щиты.
— Да они точь-в-точь как Гома! — выдохнула Малия.
— Так я и знал, этот негодяй не все нам рассказал! — с негодованием воскликнул Ульфило.
— И вот пожалуйста, переводчика у нас нет, — вздохнул Спрингальд. — Могут возникнуть проблемы.
На воинах были головные уборы из леопардовой шкуры, украшенные белыми перьями. Вперед вышел человек с тремя такими перьями. На его руках и ногах красовались золотые браслеты. Он что-то сказал строгим голосом.
— Наверное, он у них главный, — сказал Конан. — Попробую, может, он понимает по-кушитски. — Он что-то сказал, но тот только смотрел на него ничего не выражающим взглядом. Киммериец попробовал говорить и на других языках, на которых говорят в жарких странах, но успеха не достиг.
Воин что-то прогавкал и махнул копьем. Остальные выстроились вокруг путников квадратом, повернувшись все в одну сторону.
— Нас, наверное, куда-нибудь поведут под охраной, — сказал Спрингальд. — Надо, пожалуй, подчиниться.
— Так будет лучше, — сказал Ульфило. — Они пока не проявляют враждебности и даже не попытались нас разоружить.
— Может, они собираются нас съесть? — предположил один из матросов.
— Ты слишком костлявый, — успокоил его Вульфред. — Сначала им придется тебя подкормить.
И так, не имея, впрочем, иного выбора, они пошли вперед, сопровождаемые своим квадратным эскортом. Дорога, по которой они шли, была ухоженной и ровной, хотя и не вымощенной камнем. По обеим ее сторонам тянулись поля, на которых работали люди. Побросав свои мотыги, они подходили к обочине и удивленно разглядывали незнакомцев. Среди них были и мужчины, и женщины, последние — часто с младенцами, привязанными к их гибким телам, облаченным в одежды красноватого цвета. Ни у кого из мужчин не было оружия. Растения, возделываемые на полях, были путникам неизвестны, однако понятно, что это овощи и злаки.
Потом они миновали маленькое поселение, в котором, кроме воинов, никого не встретили. Эти воины были очень похожи на людей в эскорте, только на головах у них были львиные шкуры, украшенные голубыми перьями. Смотрели они недобро, но Конан мгновенно догадался, что их враждебность направлена не на незнакомцев, а скорее на сам эскорт. Это следует учесть на будущее.
— Нас ведут к тому городу, — заметят Спрингальд.
— Если только это город, — сказал Ульфило.
— Здесь, по крайней мере, не пустыня и не джунгли, — добавила Малия, — и нет этих диких бешеных горилл. И я не расстроюсь, если этот город окажется поменьше, чем Бельверус или Тарантия.
— Вот это сила духа, — заметил Спринтальд. — Будь всегда начеку и довольствуйся малым! — Он разразился смехом, который слегка переполошил эскорт.
Путь был долгий, но не лишенный удовольствий, особенно если сравнить с пережитыми тяготами. По дороге попадались маленькие деревеньки, в каждой не более двух десятков домиков. Конусовидные крыши домов, по форме напоминающих ульи, были покрыты соломой. И для первобытных поселений они выглядели очень опрятно и аккуратно. Этот народ не так-то просто разгадать, размышлял Конан, следуя от одной деревни к другой. Они не похожи на задавленных, измученных рабов, потому что к незнакомцам они проявляли самый живой интерес. Но это внимание не выходило за строго определенные рамки: они будто боялись открыто показать свое любопытство. Нигде не слышно смеха, и люди во время работы не поют, как это обычно принято в южных странах.
Аквилонцы этого, кажется, не замечали, но киммериец понимал, что аристократы редко обращают внимание на тех, кто ниже по положению, если только не встречают с их стороны дерзости или враждебности. Но эта странность не ускользнула от проницательных синих глаз Вульфреда.
— В этих краях, должно быть, произошло какое-то несчастье, — сказал ванир.
— Почему ты так думаешь? — спросил Ульфило.
— Поселяне боятся наших охранников.
— Когда это воинов не боялись простые крестьяне? — возразил Ульфило.
— Но их не любят и те, другие, с голубыми перьями, — добавил Конан.
— Соперничество полков — обычное дело, — сказал Ульфило.
— А мне кажется, наши друзья не ошибаются, — вставил слово Спрингальд. — Что-то подсказывает… Не знаю наверное, но какое-то чувство беды. Эта земля щедра и прекрасна, ее охраняют доблестные воины и возделывают трудолюбивые крестьяне. Вот условия, необходимые для процветания нации. Но люди почему-то подавлены, и это не страх перед нами, они ведь видят, как нас мало, и к тому же мы под охраной.
— Неустойчивость власти, наверное. — Каким бы ни был Ульфило упрямым и надменным, когда дело касалось высших кругов в стране, он проявлял необычайную проницательность. — Любой народ будет несчастен, если непонятно, кто им правит.
— Вполне возможно, — сказал Вульфред, — я не раз видел: когда страна на пороге гражданской войны, это тревожное чувство просто висит в воздухе.
— Нет смысла рассуждать, пока мы не имеем точных сведений, — сказал Конан. — Нельзя терять бдительности.
— Пока что-то никаких признаков сокровищ, — заметила Малия.
— Аквилония тоже богата, но простой народ не разгуливает там по улицам в золоте и драгоценностях, — возразил Ульфило. — Правители, наверное, все хорошенько припрятали.
— А может, они вообще не знают о существовании сокровищ, — предположил Спрингальд.
— Как это? — удивятся Вульфред.
— Здешние жители очень напоминают тех, кого капитан Бельформис видел у побережья. А сюда они могли перебраться сравнительно недавно. А если так, то о сокровищах и тех, кто их спрятал, они догадываются не больше, чем люди, живущие на территории древнего Пифона сегодня.
— Так сокровища остались нетронутыми! — радостно воскликнул Вульфред.
— Но как их найти? — спросила Малия. — Никто ведь не знает, где именно они спрятаны.
— Стигийский жрец дал Марандосу вполне четкие инструкции, — сказал Спрингальд.
Конан стал слушать внимательнее. Раньше никто ни о каких инструкциях не упоминал.
Малия рассмеялась:
— Спрингальд, но ты же сам все время нам напоминаешь, какая вечность отделяет нас от древнего Пифона! Величайший из всех городов мира, он погиб, и теперь никто не знает, где точно он находился. А ты думаешь, что какой-то клад так и лежит на том же месте, где его оставили!
— Ну, видишь ли…
— А мне кажется, — начал Конан, — у нас пока и других проблем предостаточно. Надо позаботиться о своей личной безопасности, а потом уже думать о сокровищах.
— Если ты хочешь, чтобы я забыл о сокровищах, — отозвался Вульфред, — ты хочешь невозможного! — При этих словах даже матросы слабо засмеялись.
Звонче всех раздавался смех Малии.
— Ты что-то весела сегодня, — заметил Ульфило таким тоном, как будто осуждал ее за это веселье;
— Я еще не утратила чувства юмора. Нет, вы только посмотрите! Десять голодных оборванцев забрались в самую дикую глушь и мечтают о том, как они взвалят на спины сокровища и принесут их домой! Неужели кроме меня никто не видит, что это очень смешно? — На последних словах ее голос задрожал, и послышались глухие рыдания.
— Ну, будет, милая, — утешал ее Спрингальд, — не надо так убиваться. Сокровища мы найдем, а добрые туземцы уж не откажутся помочь с носильщиками. За какие-нибудь безделушки они нам все донесут туда, где мы оставили свои товары. И не забудь, ты, может быть, совсем скоро обнимешь мужа!
— О да, — согласилась Малия. — Я об этом помню. — Это было сказано таким тоном, что при других обстоятельствах Конан не удержался бы от смеха. Он пошел немного медленнее, чтобы спокойно переговорить с Вульфредом, пока аквилонцы болтают между собой.
— Как думаешь, сможем мы договориться с этими «добрыми туземцами»? — спросил он.
— О чем ты? — с напускным ужасом воскликнул тот. — Неужели ты думаешь, что я не согласен с нашими знатными вожаками? Как не стыдно, Конан!
— Мой народ они обозвали бы добрыми дикарями, — прорычал Конан, — но мы бы этих безмозглых идиотов разрубили на куски.
— Мы, ваниры, более цивилизованны. Мы бы просто принесли их в жертву какому-нибудь незначительному божеству, если бы ни на что лучшее они не сгодились.
— Но Ульфило ведь настоящий воин, — сказал Конан, — и Спрингальд вполне вызывает симпатию, он верен своим друзьям. Это от поисков сокровищ они совсем голову потеряли. Им хочется верить, что они где-то лежат и ждут не дождутся, когда только они за ними придут. А с таким настроением они и не понимают, какие трудности еще предстоят.
— Может, ты и прав, — согласился ванир, — но помяни мое слово: если только сокровища и вправду существуют, я без своей доли не уйду! — Его синие глаза блеснули ледяным холодом. Конан знал, что капитан вовсе не шутит.
Со времен своей ранней молодости Конан видел много людей нордхеймского племени, асиров и ваниров. Шумные и вспыльчивые, они как никто другой любили простые жизненные блага, с восторгом отдавались любой пирушке, ценили дорогие одежды и большие корабли и жить не могли без драк и кровопролития. Но больше всего им по душе золото, серебро, камни, драгоценности. Их жадность иногда граничит с сумасшествием. Сам Конан, сын суровой киммерийской расы, не столь прямолинеен в своей погоне за золотом. В отличие от своих горных родственников, он понимал, что без денег не проживешь. В цивилизованных странах Конан получал удовольствие уже от одной только борьбы за богатство, которое давало ему возможность жить какое-то время в полное свое удовольствие. Но рано или поздно всегда приходилось возвращаться к суровой и жестокой жизни воина-варвара, которая, впрочем, тоже была ему по душе. Богатство никогда не было для Конана самоцелью.
А сейчас, среди этой удивительной и полной опасностей жизни, сокровища как-то утратили свою притягательную силу. Раньше, еще в Асгалуне, он с удовольствием предвкушал высокую оплату за свои труды, а также свою долю сокровищ. Здесь все это как-то потеряло силу. С самых первых дней на этих берегах Конан утратил весь внешний лоск цивилизованности и вернулся к тому, что составляло суть его жизни. Красоты и чудеса этой земли давно уже вытеснили в его сознании всяческие корыстные мысли. Он хотел только побольше узнать об этих чудесных краях. Золото бы только обр