Да, стихло бряцанье, звяканье, звон цепей, ибо они распались, смолкли вопли, крики, стоны пытаемых, стихли все другие звуки, к которым я привык, которые были мне так знакомы, как знакомы тебе там, наверху, голоса птиц, шутки людей, песни, грохот колес и копыт на улицах, в городе, в верхнем мире. Пропали и миски с рыбной баландой, а ведь это была единственная моя еда. И тогда мне стало ясно, что подвалы оставлены людьми. И я тоже оставлен вместе с этими подвалами.
Но, по счастью, вскоре после этого распалось самое слабое звено моей цепи, которую я влачил столь долгие годы столь терпеливо, — и я стал свободен!
При этом слове старый человек захихикал, но вскоре опять смолк. И только потом пояснил, как бы извиняясь:
— Не в самом деле свободен, как ты понимаешь, не от подвала свободен. Ибо здесь были выстроены стены и барьеры, преграды и препоны, а мне было их не устранить, с моими-то слабыми силами. И все же я был свободен бродить по этим глухим коридорам и переходам и жить, жить. О, я не хочу делать тебе упреков, если ты считаешь мой' способ выжить чем-то противным человеческой природе. И чем я тут питался, спрошу я тебя? Были только эти маленькие ползучие твари, которые шныряли среди костей моих давно умерших сотоварищей, голодные крысы, которые жрали этих бедных маленьких ползучих тварей, а еще летучие мыши, спящие на сводах камер. Я бы все равно их не поймал. Эти и тысячи других отвратительных вещей меня питали и кормили и сохранили мне жизнь до сего дня. Это питание, конечно же, не было здоровым, насколько я могу установить, но все лучше, чем падаль, скажу я тебе… И вода! — Голос снова встрепенулся. — Воды уж было у меня хоть залейся. В самом глубоком подземелье находится самый древний, наидревнейший из колодцев этого замка. Сейчас он немного затхлый, но все же прожить можно. Населенный странными безглазыми рыбами. Они метались между пальцев. Когда мои слабые руки схватили одну из этих рыб, — тут голос мечтательно затуманился, — так вот, уважаемый, то был настоящий деликатес!
Затем старик заговорил своим обычным слабым голосом, будто вел речь о чем-то само собой разумеющемся.
— Итак, чужеземец, ты понял, что я действительно знаю здесь, под землей, все ходы и выходы, все потайные углы. При моей слабости и медлительности я способен изловить здесь любую тварь. Я достаточно привык к темноте и хорошо вижу здесь. Сейчас, например, я вижу, что ты трогаешь свою шею, чтобы облегчить трение кольца, которым тебя сковали. Я смог выжить в этом скорбном подземном мире. Возможно, я помогу и тебе сделать то же самое.
— А как насчет гулей, которые, говорят, кишат в этих подземельях? — поинтересовался Конан, все еще обуреваемый сомнениями. — О них ты что-нибудь слышал?
— Нет, уважаемый. Не могу признаться со всей ответственностью, что повстречал здесь хотя бы одного гуля. — Голос старика-заключенного снова набрал силу. — Ибо если бы я встретил хотя бы одного, могу заверить тебя, чужеземец, ты бы это сразу понял. Они бы наверняка меня сожрали!
Визгливый смешок, последовавший за этим замечанием, в ушах Конана прозвучал безумием. Тем не менее Конан тоже не удержался — хмыкнул, хотя дрожь, вызванная этим странным посетителем, еще не окончательно его отпустила. Всплеск оживления будто бы смыл следы страданий с этого старика, а ведь он страдал много лет!
— Замечательно, — буркнул Конан, у которого от смеха ныло все его избитое тело, — мы теперь вроде как сокамерники. А если это не так, то я мало могу что против этого сделать. — Он прислонился спиной к холодному камню. — Как тебя зовут, старик?
Визгливый смех стих. Воцарилось долгое молчание. Очень, очень долгое. Наконец голос плачуще произнес:
— Позволительно ли мне будет не отвечать, чужеземец? — Невидимый сотоварищ Конана говорил с душевной мукой, граничившей с истерикой. — Мое имя… Это слово… я его не слышал, и оно не сходило с моих губ в течение долгого-долгого времени… Я позабыл его.
— Ничего, забыл, и вспомнится, — попытался Конан утешить своего невидимого друга. — Может быть, ты просто не хочешь говорить, ну и неважно. Только лучше скажи мне, за что тебя сюда сунули. Просто так? Или натворил чего?
Старик испустил сухое, слабое рыдание, хотя только что визгливо, дико смеялся.
— Бесполезно! Лучше спроси меня, как мошки могут спастись из паутины! Спроси, где подвальные крысы прячут свое потомство! — Голос сорвался, и старик застонал. — Моя человеческая жизнь окончена. Она забыта, забыта. Все затянули туманы прошлого, минувшего. Слишком долго я нахожусь здесь. Я ничего не помню, все забыто, ушло, погасло в памяти.
Парень, должно быть, окончательно умом тронулся, подумал Конан. Его голос стал ровным, в нем звучал теперь вызов:
— Ты хочешь сказать, что даже не думал о том, как бы бежать отсюда и вернуться в мир? Если так, то проваливай! Мне такой товарищ не нужен.
После короткой паузы старик снова взял себя в руки.
— На самом деле я не раз думал о том, как бы бежать отсюда, — сказал он мрачно, — хотя позабыл уже, как выглядит небо. Знаю, никогда уже не смогу выносить солнечного света. И тем не менее я бы хотел выходить наружу… хотя бы по ночам…
— Тогда притащи мне каких-нибудь булыжников или балку, чтобы я мог сломать эти цепи.
— Мой друг, это можно сделать гораздо проще. — Голос выдержал выжидательную паузу. — Но если я освобожу тебя, ты должен обещать, что поможешь мне выбраться отсюда. Даешь слово?
— Ну конечно, да, да, даю!
— Тогда подожди здесь. Одно мгновение. Сейчас вернусь.
— Можно подумать, у меня есть другая возможность, старый… — Большего Конан не сказал, когда снова послышались странные шаркающие шаги. На этот раз они удалялись от Конана с медлительностью, вызывающей мысли о бесконечном. Было в ней что-то болезненное и жутковатое. Конан вслушивался в темноту, гадая: какое новое безумие выкинет сумасшедший старец?
Однако по крайней мере гули его не глодают. Он поднял затекшие руки и попытался разогнать кровь.
Спустя некоторое время шаги стихли вдали. Конан снова остался один в темноте и пустоте. Он посмотрел на дверь подземелья. Слабая полоска света осталась той же. Либо охранник ничего не слышал, либо боялся голосов из катакомб.
Конан начал гадать, услышит ли он снова старого заключенного. Уж не привиделась ли ему эта диковинная встреча? Может быть, это был бред? Или какой-нибудь ночной дух решил его подурачить?
Он снова стал молчаливо вслушиваться в темноту, готовясь, что в любой момент на него свалится из мрака какая-нибудь напасть.
Над головой послышался шорох, похрусты-ванье. Крыса, подумал он, когда пыль посыпалась ему на лицо. Затем он вспомнил о старике и схватил свои цепи обеими руками. Старец, должно быть, выдернул болт с другой стороны стены!
Конан дернул цепь еще раз, и она поддалась. Еще один рывок — и она окончательно вылетела из гнезда. Он держал цепи высоко, чтобы они не звенели по полу. Затем он осторожно опустил звякающую цепь на пол и осторожно сложил ее в кучу.
Дикая радость переполняла его. Неизвестно, что принесет ему эта проклятая грязная дыра, муку или освобождение, — в любом случае, он больше не прикован к стене!
Цепь длиною в человеческий рост была, конечно, изрядной помехой и весила изрядно. Конан потрогал звенья, пока не добрался до вырванного крюка. Он был не толще, чем остальные звенья.
Конан встал на колени и начал быстро протаскивать цепь через ось, которой скреплялось на шее кольцо. Болт прошел через это отверстие с трудом, но все же прошел. Теперь Конан мог раздвинуть свой ошейник и освободиться от него.
Раскованный, он встал на ноги.
— Теперь ты видишь, мой юный друг, что я все-таки сумел оказать тебе услугу. — Из темноты донесся слабый каркающий голос. Старец, должно быть, подошел незаметно, пока Конан возился с цепью. Он был совсем близко.
— Премного благодарен тебе за это, старец, — кивнул Конан в темноту. — А теперь насчет охранника. Если ты сумеешь уломать его, чтобы он приоткрыл дверь, я вышибу ему мозги.
— Нет, нет, мой друг! — Старец говорил теперь более уверенно. Он заметно повеселел. — Этот путь для нас закрыт — слишком уж он охраняется. Но смотри! Я тут обдумал другой способ: есть другой путь, там совсем нет охраны. Он выведет нас не только из подземелья — он выведет нас из дворца.
Конан не пошевелился.
— Если ты знаешь о таком пути, то почему сам не воспользовался им много лет назад?
— Увы, дорога эта заложена камнями, а они слишком тяжелы для моих слабых сил. Но я не сомневаюсь, что такой могучий молодой мужчина может сдвинуть этот камень. От тебя не потребуется много труда. Так что — за мной!
Но Конан все еще медлил.
— Здесь темно, как в самых глубоких преисподнях Тартара. Я вижу только полоску под дверью, да и ту еле-еле.
— Не бойся, мой мальчик, я тебя проведу. — Голос звучал приветливо. — Дай мне руку и положи сюда, на мое плечо.
— Ну хорошо, но если это ловушка… — Конан замолчал. Его пронзила дрожь, когда он коснулся рукой того, что на ощупь казалось птичьими костями, завернутыми в мокрый платок. Он едва ли мог поверить в то, что это живая плоть. Но под влажной холодной кожей он чувствовал, как двигаются мускулы и связки. Хрупкая лапка, похожая на руку скелета, взяла руку Конана, а немощное тело начало уходить прочь от двери, в глубь страшного подземелья.
— Осторожнее, молодой господин, а то своей звериной хваткой ты переломаешь мои старые кости! — сказал вожатый. С каждым шагом его плечо подрагивало. Он вел Конана по неровному каменному полу подземелья. — Никаких дурных подозрений! Твой приход был для меня подобен пробуждению! Я снова стал вспоминать, как жил до того, как меня сунули в эту страшную дыру! Пригнись, тут низкий свод.
Конан потянулся наверх и ощутил макушкой грубую древесину балки.
— Я сказал тебе поначалу, что ничего не помню. Но теперь я все больше начинаю вспоминать о том мире, который находится за пределами этого подземелья. Широкое, просторное место, не так ли? Днем там ослепительно ярко, а ночами царит восхитительная прохлада и темнота. И мир населен людьми и животными и другими живыми существами. И там много еды, много питья… И сказочных богатств! — Старик свернул вместе с Конаном в длинный коридор, ибо Конан ощутил, как изгибается стена. — Коф! Вот как называлось место, где я когда-то жил. Это было восхитительное место.