ит на это силы… Но что касается того, где именно в Шан-и-Сорхе она притаилась, тут у меня одна зацепка все-таки есть. Мой Учитель, почтенный Кадетов, рассказывал: Скаурол, величайший из поверженных мутари, жил в Шеме. Отчего бы нашей жрице не отправиться в развалины его дворца? Может, она хочет там что-нибудь отыскать? Или хочет восстановить крепость и сделать ее оплотом своей власти?..
Конан заметил:
– Даже если это и так, мы знаем, где они, эти развалины?
– Верно, друг мой, не знаем… Пока не знаем. Дело должно проясниться, когда мы подберемся поближе. Колдовство, укрывавшее от меня мутари в храме Таргола, не сработает в пустыне. Мы будем пробиваться к центру Шан-и-Сорха, и рано или поздно я почувствую жрицу. Тогда мы и выясним, какого направления придерживаться.
– Я велю приготовить припасы и лошадей, – пообещал Кейлаш. Он с тоской разглядывал свой опустевший ремень. – И еще мне понадобится новый меч. Вот заодно на тамошних разбойниках его и опробую…
Они спустились по ступеням храма и, минуя древние развалины, скоро вышли на улицу. На послеполуденное солнце набежали легкие облачка, между домами пошел гулять по-осеннему зябкий ветерок. Конан утешил себя тем, что во дворце уж точно будет тепло.
Киммериец переживал из-за предстоявшего путешествия гораздо меньше Кейлаша. Он в свое время проехал немало стран – от ледяных тундр севера до удушливых джунглей дальнего юга. И понял, что в любом краю было что-то хорошее и что-то плохое. И еще: ни в одной из стран, где довелось побывать, он не чувствовал себя дома. Даже Киммерия была для него родиной – но не домом. Он редко возвращался туда и никогда не задерживался подолгу. Мрачно-серые горы, нескончаемая зима и монотонная жизнь скоро надоедали ему. Видно, беспокойная натура так и сделала Конана кочевником на всю жизнь!
Между прочим, его родная страна кишела опасностями ничуть не менее всех остальных, которые он повидал. Его соплеменники были воинственным и свирепым народом. Они не забывали обид, так что распри между кланами могли продолжаться столетия. И ни одна битва, в которой Конану доводилось участвовать в так называемых цивилизованных государствах, не могла равняться по первобытной свирепости с клановыми войнами Киммерии.
Видимо, и люди юга будут так же жестоки, как и их пустыня…
Шагая вперед, Конан рылся в памяти, припоминая подробности о тех краях, которые им предстояло вскорости проезжать. Да, для того чтобы не сбиться с пути, определенно стоило следовать на юг вдоль Кезанкийских гор, пока их утесистые хребты не уступят место вершинам Огненных гор. Этот могучий кряж отмечал северную границу Шема: природный бастион, преодолевать который отважились бы немногие. От этих зловещих гор надо будет убраться подальше, свернув к юго-востоку. Но зато потом начнется самая тягостная часть пути. Прожаренная солнцем шемитская пустыня, называемая многими Шан-и-Сорх…
Этих забытых богами мест побаивались даже самые закаленные, привыкшие к пустыням шемитские племена. Неизбывные лиги спекшейся от зноя земли и безводных песчаных дюн служили отличными декорациями для многих жутких рассказов, из уст в уста передававшихся у походных костров. Конан и сам слышал немало воинских побасёнок о том, что кому довелось пережить в тех краях. Если верить всем этим россказням, пустыня изобиловала свирепыми и хищными тварями, еще более свирепыми и хищными кочевниками и, конечно, злобными духами, гнездившимися в занесенных песком развалинах древних замков. Как ни суеверен был Конан, он все-таки списывал большую часть услышанного на обычную солдатскую трепотню за кружкой вина.
Вот что самому ему хотелось бы найти в сердце пустыни, так это какой-нибудь забытый дворец с еще не разграбленной сокровищницей. Совсем неплохо было бы и клятву, данную Сальворасу, выполнить, и кошелек при этом пополнить! Он ведь всяко собирался в Замору, Добраться бы до Шадизара, и он бы всем показал, что по ночам способен не только в воровстве упражняться! Вот бы поскорей отгремела эта разборка со жрицей, – уж он бы славненько повеселился вечерок-другой с девчонками и вином…
Он шел вместе с Мадезусом и Кейлашем, мысленно предвкушая лукавые радости Шадизара. Конан шел впереди: так уж получилось, что в предстоявшем путешествии его негласно назначили старшим. Горец и жрец следовали за ним ко дворцу, чтобы отдохнуть и набраться сил перед многотрудной дорогой. У каждого из них была своя личная цель, но всех связывало одно.
Найти и уничтожить жрицу мутари.
…А следом за ними крался еще один человек, крался так тихо, что ему позавидовала бы и пантера. На нем был легкий плащ с темно-серым капюшоном, спущенным на лицо. Под плащом были дымчато-голубые шелковые одеяния. Шелк временами шуршал, точно чешуя гадов в подземной норе. Прячась в тени капюшона, глаза холодней зимы Ванахейма следили за каждым шагом Конана и его друзей, чуткий слух напряженно ловил каждое их слово. Фанатичный разум Ламици был объят жаждой мести. Какая разница, что они отправлялись куда-то на юг? Если понадобится, евнух готов был последовать за ними хоть до реки Стикс, а то и далее. Он должен уничтожить Мадезуса. Для блага Бритунии, разумеется. Ибо мерзостный жрец вернул к жизни недостойного короля и растоптал мечту Ламици вернуть бритунийскому трону честь и могущество. Эти двое, Конан и Кейлаш, помогали жрецу. Поэтому они также заслуживали смерти. И она их постигнет. Но сначала – жреца.
Ему приятна была тяжесть отравленного кинжала, покоившегося в ножнах на руке. Скоро, очень скоро он по рукоять погрузит его в сердце Мадезуса. Не вечно же он будет прятаться за своими громилами. Настанет момент, когда он останется беззащитен. Тут-то евнух и нанесет удар, который так долго и тщательно готовил.
Бледные губы Ламици растянулись в жестокой усмешке. Капюшон, скрывавший его лицо, был серым, как тучи, затянувшие над Пайрогией хмурое небо…
ГЛАВА 14НА ЮГ!
Эльдран медленно приподнялся и сел. Даже такое простое движение превратилось для него в тяжкий подвиг. Он очнулся менее часа назад. И сразу понял, как ослабило его тело заклятие Смерти, наложенное мутари. А разум, некогда острый словно аквилонский клинок, казался тупее каменного топора.
Король сам догадывался, что выглядит ужасно. Об этом Эльдрану яснее всякого зеркала говорило выражение лиц его друзей, собравшихся в опочивальне.
Даже Кейлаш, стоявший перед ним, не мог скрыть жалости. Она чувствовалась и в голосе, и во взгляде. Король обозлился на себя за отвратительную слабость и мысленно воззвал к Виккане, прося своего бога послать ему по возможности быстрое выздоровление, пока соседние государи не пронюхали о неожиданном упадке его сил. Он отлично знал: если длинные языки разнесут весть о его пошатнувшемся здоровье, немедийцы и гиперборейцы налетят, точно стервятники, готовые терзать его народ и растаскивать страну по частям. И только клочки полетят от всего того, что он с таким трудом собирал.
Эльдран постарался отделаться от тягостных мыслей и сосредоточиться на другом. Что это сейчас говорил ему горец?.. Он поморщился, недовольный собой, и скрипучим, охрипшим голосом обратился к старому Другу:
– Прости, старина… У меня мысли все еще путаются. Пожалуйста, растолкуй еще раз, что вам понадобилось на юге?
– Сейчас, – ответил Кейлаш и чуть не заскрипел зубами от горя. Жутко и оскорбительно было видеть Эльдрана доведенным до подобного состояния. Ох, дайте только добраться к логову жрицы!.. Ужо заплатит за все свои злодеяния!..
Кейлаш прокашлялся и заново стал объяснять Эльдрану положение дел.
Правду сказать, его повествование большой ясностью не отличалось. Сбивчивый и путаный рассказ смутил бы и вполне здорового человека. Тем не менее с помощью Конана и Мадезуса Эльдран вскорости охватил всю цепь событий, происшедших после его внезапной болезни.
С трудом приподняв слабую руку, он призвал Кейлаша к молчанию.
– Я очень обязан всем вам, – сказал он, и рука упала на колени. – А имя Сальвораса будет отныне прославлено во всех исторических хрониках… Но это ваше путешествие отнимает у меня возможность отдать долги. Если бы я был в состоянии отправиться туда вместо вас!..
Приступ кашля согнул его пополам. Кейлаш напрягся всем телом, мучительно переживая за друга. На лице Мадезуса отразилась озабоченность; митраит даже открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но передумал и промолчал.
Конан как раз в это время смотрел на Мадезуса, и его неожиданно осенила догадка. Жрец ничего больше не мог сделать для короля, и собственная беспомощность терзала его. Совсем не так выглядел Мадезус, когда оказывался один на один с магией своих врагов. Да и тогда его заклятия совершались словно бы не его волей, а по прихоти некоей невидимой Силы. Да что говорить, странны были жрецы Митры и непонятны обычному человеку. Конан вовсе не отказался бы поскорее распроститься и с Мадезусом, и со всеми его жреческими причудами.
– Конан… – обратился к нему Эльдран. – Мне жаль, что тебя безо всякой вины вмешали в эту историю, – неровным, хриплым голосом извинился король. – Я освобождаю тебя от слова, данного моему капитану. Тебе незачем ехать на юг. Лучше подумай, не устроит ли тебя место капитана городской стражи?.. Ты сполна доказал, что достоин такого поста. Если же ты не захочешь служить, по крайней мере прими от меня кошелек с золотом и свободный пропуск за городские ворота в любую сторону, куда только ни пожелаешь. Это – самое меньшее, чем я могу расплатиться с тобой…
– Нет, государь, – ответил варвар. – Ты не можешь освободить меня от клятвы. Клятва киммерийца – не облачко в небе, которое уносит ветерок. Дух Сальвораса не обретет успокоения, пока жива жрица мутари. Твой капитан был настоящим воином и мужчиной, и подлое убийство такого человека не должно остаться неотомщенным! – Конан сдержанно зарычал. – Таковы мы, киммерийцы, и пусть люди сколько угодно называют нас варварами! Я либо выполню свою клятву, либо умру… Но вот золотишко, государь, я приму с благодарностью. На дорожные расходы в путешествии…