Раб раздел Фарада до пояса, содрал засохшую кровяную корку. Из раны стала сочиться кровь. Фарад напрягся, но раб лишь успокаивающе поклонился и что-то пробормотал про себя. Возможно, это было и не проклятие, но раб, как и большинство вендийцев, чувствовал свое превосходство над шальными афгулами. Столетия пограничных схваток, сотни сожженных деревень и ограбленных караванов воспитали в нем врожденную неприязнь.
Однако Конан понимал несколько вендийских диалектов, и, как только раб прошептал что-то нехорошее в адрес афгула, киммериец сделал ему замечание. И еще он прибавил, что если хирург не станет держать язык за зубами, то лишится и того и другого или ему просто зашьют губы. Немые всегда считались лучшими рабами, ведь немота улучшает манеры…
Раб тут же выказал смирение, пообещав хорошо вести себя в будущем.
Вендиец действовал не только быстро, но ловко. Он закончил накладывать свежие повязки на истерзанные ребра Фарада, когда у входа в палатку раздались чьи-то шаги. В палатку быстро вошел капитан Хезаль.
Ни его внезапное появление, ни выражение лица не сулили ничего хорошего. Одного взгляда капитана оказалось достаточно, чтобы раб-вендиец поспешно исчез, словно в штанах у него свили гнездо скорпионы. Хезаль остановился, внимательно глядя на Конана.
Киммериец даже не пытался догадаться, какие именно плохие новости принес капитан. Похоже, план Хезаля грозил рухнуть в полудюжине мест, прежде чем они увидят первые пики Кезанкийских гор. Северянин не очень хорошо знал туранские интриги или враждующих кочевников, чтобы понять, что происходит.
В конце концов, Конан решил, что может положиться на то, что Хезаль скажет ему все, что сможет рассказать нейуранцу.
— Мы обнаружили остальных твоих афгулов, — сказал Хезаль.
— Разумеется, — встрял Фарад.
Конан понадеялся, что Хезаль не расслышал ироничные нотки в голосе афгула.
— Или, скорее, они обнаружили тех, кто искал их, — продолжал Хезаль. — Афгулы устроили засаду еще более хитрую, чем я мог бы ожидать от таких искусных воинов.
— Лесть всегда приятна, — сказал Конан. — Но разборки с горцами отнимут много времени, которого и так мало, если верить твоим рассказам.
— Прости меня, Конан, я забыл, что ты никогда не был придворным.
— Тогда говори по делу, мой друг. А то я тоже стану придворным, иначе как я смогу слушать твою лесть.
Хезаль глубоко вздохнул:
— Бежавшие афгулы устроили засаду. Они заставили спешиться отряд Зеленых плащей, захватили в плен несколько моих воинов и держат их как заложников в пещере. Они угрожают изуродовать их и кастрировать, если Конана и остальных афгулов, оказавшихся в руках туранцев, не отпустят.
Фарад, как и боялся Конан, встретил эти слова хохотом, который был слышен по всему лагерю. Лицо Хезаля покраснело от ярости, и он поднял глаза, уставившись в потолок палатки, словно желая, чтобы небо обрушилось на афгулов, или на него самого, или на всех разом, чтобы спасти его от стыда.
Наконец и Фарад, и Хезаль взяли себя в руки, и в Наступившей тишине заговорил Конан:
— Раз так, мы должны поехать и показать, что мы живы и свободны, прежде чем афгулы сделают что-то с твоими людьми.
— Что если я не пущу тебя? — спросил Хезаль, внимательно глядя на Конана так, словно оценивал темперамент лошади, которую собирался купить. — Может быть, это — твой план побега. Местные дикари, без сомнения, много заплатят тебе за то, что ты расскажешь им о нашем лагере.
— Кочевники этих мест заплатят мне, перерезав глотки, а предварительно они под пытками узнают все, что захотят, если нам не повезет умереть в схватке с ними, — фыркнул Конан. — Ты лишь тратишь время и силы, пытаясь убедиться в том, что я не собираюсь предавать тебя, Хезаль. Однако я думаю, что ты все же хочешь сохранить жизнь своим людям.
— Могу лишь сказать, что места для евнухов у меня всегда найдутся, — пробормотал Хезаль. Он словно находился в трансе. Конан не уважал внутреннюю трусость в человеке, которая порой управляла Хезалем. — Значит, я должен предоставить тебе и твоим афгулам возможность сделать попытку освободиться, — продолжал капитан, словно придя в себя. — И я должен положиться на то, что ты вернешь мне моих людей целыми и готовыми к новым походам. С другой стороны, если ты нарушишь слово, то я загляну под каждый камень, переверну каждую песчинку в этой пустыне, но найду тебя.
Конан знал, что иногда человек не может справиться со своим темпераментом… Он не стал возражать Хезалю, а отправился собираться в дорогу.
Капитан Махбарас считал, что быстро узнает все новости, и ошибся. Он даже подумал о том, что, увещевая шпиона Совета, стоило бы говорить осторожнее. Но иначе Эрмик заподозрил бы, что ему врут, или сотворил бы какую-нибудь глупость до возвращения капитана.
Однако это была не единственная проблема, которую капитан не мог решить, не оскорбив смертельно Повелительницу Туманов.
Например, капитан не мог оскорблять шпиона. Итогом деятельности Эрмика должен был стать альянс с Повелительницей Туманов против Турана, что принесло бы выгоду Хаурану.
И, вполне возможно, капитан нуждался в шпионе даже больше, чем шпион в капитане. Капитан вспомнил, что точно так же, как сейчас, девы эскортировали его, когда он входил впервые в долину.
Эскортировали или конвоировали? Одна дева шла впереди, по одной по обе стороны, если позволяла ширина дорожки. Когда дорожка сужалась, те, кто шел по обе стороны от капитана, выходили вперед, присоединяясь к ведущей.
Не менее четырех дев шли позади капитана. Он дважды оборачивался, чтобы взглянуть на них, и каждый раз Предводительница дев награждала его взглядом, который заморозил бы мужское достоинство любого бога. Остальные девы только поглаживали рукояти своих мечей.
Капитан решил, что, скорее всего, смерть его близка. Мало утешения доставляло ему понимание того, что Повелительница призвала и клинки, и чары, чтобы расправиться с ним. Даже входя в Долину Туманов, капитан не боялся так, как сейчас.
Его чувства немного притупились, когда они прошли Через двойные огромные ворота, а потом вышли на тропинку, взбиравшуюся на утес, слева от входа в долину. Тут в скале были вырублены ступени. В сумрачном свете, стараясь не споткнуться, капитан так и не смог разглядеть, какие существа вырезаны на этих ступенях. К тому же он сомневался, что ему это нужно или полезно знать.
В сумрачном свете долина ничего особенно собой не представляла. Две стены гор вытянулись среди теней, чьи синие и пурпурные оттенки выглядели противоестественными. Над головой с первобытной яростью сверкали звезды, в то время как на закате уже потухли последние лучи солнца. Над долиной собирался туман, и повсюду протянулись серые усики, поднявшиеся в танце и кружении, извивающиеся, словно живые существа.
Капитан понял, что его подвели к входу в огромный, давно разрушенный храм, чьи стены и алтари для жертвоприношений остались нетронутыми временем. Огромная и ужасная магия этого места оставалась тут до сих пор, преследуя неведомые цели, ради которых и было создано это место.
Махбарас, выйдя на свежий воздух, задрожал не просто от холода. Он обрадовался, когда тропинка свернула в пещеру, а пещера оказалась в туннеле, вырубленном в скале, окружающей долину. Факелы высвечивали их путь, и дважды они замечали рабов-полулюдей, присматривающихся к огням.
Снова капитан обрадовался, что света слишком мало, чтобы он смог подробно рассмотреть этих существ. Но, кажется, это были женщины… Он был уверен, что одно из существ точно женщина, далеко уже не молодая. Разглядев это, Махбарас отвернулся, пытаясь унять спазмы рвоты.
Это не понравилось бы Повелительнице.
Тошнота отступила, лишь, когда Махбараса ввели в маленькую тесную комнату. Ее каменные стены закрывали гобелены с вытканными архаическими фигурами драконов и гигантских птиц. В центре помещения горела жаровня, согревавшая воздух намного сильнее, чем ожидал капитан.
Повелительница сидела на шелковой подушке в своей обычной позе, скрестив ноги. Подушка же лежала на стуле, вырезанном из единого куска ведийского тека. Показывая, что он не боится, Махбарас стал разглядывать фигуры, вырезанные на стуле. Но резьба потрясла его намного сильнее, чем он ожидал. На стуле были вырезаны животные, птицы и твари, имевшие форму людей, но слегка от них отличавшиеся. Тут не было ничего столь же тривиального, как люди-змеи Валузии, которые выглядели бы среди этих чудовищ существами почти естественными.
Махбарас знал, что заведенный порядок требует, чтобы он ждал, пока Повелительница сама не заговорит с ним так, словно она была королевой или чем-то вроде того. Он также знал, что такой обычай позволяет Повелительнице спокойно сидеть и изучать тех, кто пришел к ней, сколько она пожелает, словно змее, созерцающей особенно сочную птичку.
Собрав всю силу воли, Махбарас стоял спокойно, так же как семь дев, до тех пор, пока Повелительница, наконец, сама не заговорила:
— Один из твоих воинов приглядывался к девам с желанием, как мужчина приглядывается к женщине.
Капитан как можно изящнее склонил голову, словно извиняясь. Похоже было, что Повелительница сошла с ума. И так как капитан-то не был безумцем, он решил дать Повелительнице сказать больше, прежде чем начать возражать.
Колдунья молчала. Капитан стал подозревать, что Повелительница просто испытывает его храбрость, и пообещал сам себе, что пройдет любой тест, который она устроит ему.
Наконец Повелительница вздохнула. Одета она была в одежды, выполненные из цельного куска тончайшего шелка, столь тонкого, что Махбарас видел ее груди, приподнимающиеся при каждом вздохе. Он отвел взгляд, пытаясь думать о чем-то другом, и снова склонил голову.
— Ты не хочешь узнать больше о том, что случилось, хауранец? — спросила Повелительница.
Ее голос звучал, словно великолепный стальной клинок, разрезающий единый кусок добротного шелка. Видимо, Повелительница считала, что должна вызывать раболепное почитание.