— Прекрасный и благородный капитан, бояться нечего.
— Мне-то, возможно, и нечего бояться, — отозвался Махбарас, — но как насчет вас? Достоин ли я общаться с вами наедине?..
Повелительница закусила губу, и Махбарас поразился, увидев, что она сдерживает смех. Бравый воин едва подавил внезапное желание шагнуть вперед и заключить ее в объятия, покуда она заливается смехом у него на плече.
Он напомнил себе, что смех лишь часть сущности человека, а не весь человек. Повелительница могла смеяться, как девочка, и все же мучить тех, кто ее окружает, как самый безумный, погрязший в пороках деспот. В ней словно сидело два человека. И оба будут в его объятиях… Махбарас почувствовал, как кровь стучит у него в висках.
— Ты достоин, — тихо сказала Повелительница. — Достоин лучшей обстановки для нашей… — она заколебалась и, казалось, покраснела, — нашей встречи…
В руках у нее не было никакого посоха. Она не носила амулетов или иных магических предметов. Махбарас увидел лишь то, как она три раза взмахнула руками с длинными, изысканными пальцами и с ногтями цвета неба в пустыне на заре, пальцами, казавшимися созданными для того, чтобы их целовали…
Палату залил золотистый свет, на мгновение ослепивший Махбараса. Он ощутил жар на лице, затем ногах. Жар растаял, но стало заметно теплее.
— Можешь открыть глаза, — раздался голос Повелительницы. Махбарас повиновался. Стены и потолок палаты теперь покрывал узор из мелкой голубой плитки. Пол превратился в пляж мельчайшего золотистого песка. В одном углу — там, где раньше были свалены кучу вонючие меха, — высился шатер на четырех столбах из красного дерева, вырезанных в виде разных лесных зверей, с пологом из голубого шелка. Махбарасу показалось, что он узнал леопарда, змею, выдру и дракона.
За пологом лежала куча шелковых подушек, а рядом с подушками стоял низенький столик, простой столик из черного дерева на ножках из слоновой кости. Его покрывали золотые блюда с лепешками и засахаренными фруктами, смыкавшиеся кольцом вокруг серебряного кувшина с вином.
На подушках возлежала Повелительница Туманов. На ней не осталось ничего, кроме браслетов, а ее волосы ниспадали на голые плечи и груди, словно шелковые нити. Все красоты, которых ожидал Махбарас, предстали на его обозрение.
Капитан почувствовал, как ускоренно побежала кровь по его венам, и сообразил, что на нем тоже нет одежды. Первый шаг к шатру был таким же трудным, как если бы на ногах его были железные гири, но второй оказался легче, а третий еще легче.
Скоро он сидел рядом с Повелительницей. Ее голова лежала у него на плече, и он жевал медовую лепешку, которую женщина протянула ему. Последняя лепешка исчезла, и капитан обнаружил, что облизывает пальцы колдуньи.
— Мед на вкус настоящий, — сказал он. — Ты на вкус настоящая.
— Да, он таков. И я тоже, — сказала колдунья. Голос ее дрожал. — Все, что находится здесь, настоящее.
— Это все слишком прекрасно.
— Ты сомневаешься в моей красоте? — Волшебница села так, чтобы ему стали видны все ее прелести. Махбарас посмотрел на колдунью и увидел в ее глазах то, что можно было расценить только как страх.
Махбараса затопили желание и нежность. Перед ним сидела Повелительница Туманов, колдунья, имеющая в своем распоряжении могучую магию, и хозяйка жизни и смерти во всей долине. И одновременно она была испуганной девой, первый раз вкусившей плод любви, предлагавшей себя мужчине — и обнаружившей, что вся ее магия нисколько ей не поможет. Если бы она неделями измышляла, как заставить Махбараса приветствовать ее, как приветствует мужчина свою женщину, то и тогда не смогла бы она найти лучшего способа.
Махбарас пододвинулся к колдунье и поднес ее пальцы к своим губам. Он слизал с них остатки меда, а затем перевернул руку и поцеловал ее ладонь. Вскоре его губы прокрались выше браслета, и Махбарасу не пришлось долго ждать, прежде чем волшебница раскрыла ему свои объятия.
Капитан подумал, что никогда в жизни не слышал более сладкого звука, чем в тот миг, когда она в первый раз вскрикнула от наслаждения.
И этот крик заглушил вопль Данара, страдающего в руках Повелительницы.
— Омиэле не понравится долгое ожидание, — предрекла Бетина. Она шла рядом с Конаном с луком в руке и колчаном за спиной. Они гуляли вместе под предлогом охоты, достаточно близко от лагеря туранцев, чтобы не подвергаться опасности, и достаточно далеко, чтобы их разговор не могли услышать лишние уши.
— Я не думаю, что ей понадобится долго ждать, — ответил Конан. — Мы отправимся в путь сегодня же ночью.
— Ты пойдешь против воли Хезаля? — спросила Бетина.
Конан усмехнулся.
— Ты быстро все замечаешь, не так ли? — спросил он.
— Я не зеленая девчонка. Отец с четырнадцати лет позволял мне сидеть на собраниях совета племени.
— Прости, — извинился Конан. — Я пошел бы против Хезаля, если б понадобилось. Но я не уверен, поездка на север так сильно противоречит его приказу.
— Если нет, то разве ты не превратишься в марионетку, поступив согласно его невысказанным желаниям, — заявила женщина. — Если ты преуспеешь, то он разделит твой успех. А если ты потерпишь неудачу, он сможет сказать, что ты не подчинился ему, и твои враги в Туране порадуются твоей смерти.
— Хезалю придется измениться сильнее, чем меняется большинство людей, прежде чем он сможет устроить такую интригу. Я думаю, он пытается прикрыть спину от своих врагов в Великом Городе…
— Тут ты прав.
— Ему можно доверять, но среди Зеленых плащей, несомненно, есть королевские шпионы. Мне нужны мои афгулы, и им нужно быть подальше от Хезаля.
— Разреши мне поговорить с Омиэлой, — попросила Бетина. — Дать ей возможность обмануть туранца — это лучше, чем предложить ей мешок золота.
Повелительница Туманов оказалась непорочной девой, но то ли магия, то ли удача сделали ее первое соединение с мужчиной сплошным наслаждением без всякой боли. Или во всяком случае так показалось Махбарасу.
Про собственные наслаждения он сказать ничего не мог, так как ни в одном известном ему языке не существовало слов, чтобы воздать должное. В самом деле, гадал он, а есть ли такие слова на других человеческих языках?
Вскоре волшебница наколдовала посреди палаты бассейн с искрящейся водой и отвела к нему Махбараса. Они смыли с себя старую страсть, но разожгли новую, и вскоре их тела сплелись на песке около бассейна.
— Я начинаю верить, что все это настоящее, — сказал капитан, накрыв ладонью ту часть тела Повелительницы, в реальность которой он, наконец, полностью уверовал.
Она сжала его руку своей, а потом поцеловала ему пальцы.
Тут все настоящее. Все, помещенное мной в эту палату было порождением земли, так же как и моя магия. Легче преобразить нечто существующее во что-то другое, чем создавать что-то из ничего.
Махбарасу пришло в голову, что это превращение могло с той же легкостью пойти и в другую сторону. Повелительница, казалось, прочла его мысли.
— Нет. Ты уйдешь отсюда прежде, чем палата станет такой, как была. Тебе незачем опасаться, что проснешься один среди облезлых мехов и вонючих шкур.
— И мне не нужно опасаться, что я выйду из этой палаты в чем мать родила?
— Если я ничего не надену, то зачем тебе что-то надевать? Мы не замерзнем.
Колдунья снова доказала, что в жилах ее течет горячая кровь, и прошло некоторое время, прежде чем Махбарас снова смог думать об одежде.
Снова ему показалось, что его мысли написаны у него на лице. Внезапно он оказался одетым, как прежде, хотя решил, что клинки его стали более начищенными и заточенными.
— Видишь? Все, что я держу в памяти, я могу воссоздать, когда понадобится. Но нужно ли сейчас тебе обмундирование солдата? По-моему, нет. — Колдунья щелкнула пальцами, и Махбарас снова оказался раздетым.
Повелительница усмехнулась:
— Я еще не закончила с тобой, равно как и ты со мной. Иди же ко мне, капитан. Умей я умолять, я бы умоляла тебя. Но с тобой мне никогда не придется унизиться до такого.
Когда Махбарас снова заключил в объятия Повелительницу Туманов, он невольно пожелал, чтобы это было правдой. Колдунья могла прийти к нему с кровью на руках, кровью, которую не смогут смыть сами боги. И все же он подарил бы ей то счастье, какое сумел бы ей дать.
Глава 14
Старая Омиэла едва ли превосходила в росте десятилетнюю киммерийскую девочку с черными глазами, взгляд которых ни Конан, ни все прочие не могли долго выдержать. Однако она была хитрой, как любой потомок многих поколений людей, приученных к суровой жизни в пустыне, и, похоже, хорошо владела своими заклинаниями.
Одно из этих чародейств скрыло побег отряда Конана — оставшихся афгулов и пятидесяти экинари, кроме Бетины и Омиэлы, с запасными лошадьми, «позаимствованными» у Зеленых плащей. Заклинание это было прочнейшее, наславшее в середину лагеря туранцев образ танцующей Бетины. Покуда все, включая часовых, прилипли взглядами к игре гибких рук, ног и вуалей, открывавших больше, чем скрывали, афгулы выскользнули из лагеря.
Они быстро добрались до места встречи с экинари, приготовивших лошадей для всего отряда. Затем, вскочив на коней, они растаяли в ночи, отправившись на север.
Старая колдунья знала, где начинать поиски Долины Туманов. Это место находилось в добрых трех днях пути к северу. Конан установил очень жесткий темп, заставивший попотеть даже афгулов, и боялся, что обе женщины, возможно, не сумеют выдержать его.
Но ни та, ни другая не доставили хлопот киммерийцу. Бетина была молода и находилась в отличной форме, а Омиэлу десятилетия под солнцем пустыни так пропекли, что придали ей цвет и крепость старой дубленой кожи.
— Я помню времена, когда женщину, не способную скакать с рассвета до темноты три дня кряду, считали годной лишь рожать детей, — с насмешкой отмахнулась старуха от Бетины. — Позаботься лучше о себе, девочка. Вымотаешься, и когда этот киммериец тебя захочет, у тебя сил не останется! — Тут она издала непристойный смешок, и бронзовая кожа Бетины стала еще темнее.