Под доспехами у карлика оказался шутовской костюм, отлично сшитый из дорогого шелка, что подтверждало его ссылки на высокую должность.
— Балт? — переспросил Конан. — Он жив, несмотря на все мои усилия, как, похоже, и его приятель Малвин. По крайней мере, я отдал своим солдатам приказ не убивать командующих вражескими армиями, а брать их в плен живыми, что, впрочем, не удалось.
Это позволяет предположить, — с преувеличенно скорбной миной изрек карлик, — что оба они давно бежали с поля боя. Да, старина Балт давно уже не тот бравый вояка, каким он некогда был. А что касается Малвина, то об этом самодовольном ничтожестве я и говорить не хочу. Ах, какая жалость, что я обречен служить таким слабакам! В наши дни не часто встретишь короля, который готов умереть на поле брани во главе своей армии, который ухаживает за смертью, как за невестой, и, наконец, обручается с нею. Впрочем, судя по тому, что я о тебе слышал, ты — Конан Коновал — один из таких.
Смиренно склонившись перед тенью Конана, отбрасываемой лунным светом, карлик взмолился:
— Верни мне мой верный клинок, Разящий Сердца, благородный король!
— Нет, приятель. Ишь чего захотел. — Конан засунул оружие шута за ремень, а сам выдернул из земли свой меч. — Я тебе отдам твой тесак, а ты возьмешь да и ткнешь меня в коленку. Пойдем-ка лучше со мной, мой храбрый Делвин, я объявляю тебя своим пленником. — Конан прикинул дальнейший путь через завалы трупов и, глубоко вздохнув, зашагал по полю. — Как знать, быть может, я сторгуюсь с твоим старым хозяином, и он выкупит тебя за три твоих веса золотом.
— Невыгодная будет сделка, уверяю тебя, — заявил Делвин. — Я стою три твоих немереных веса золотом, если не больше. Впрочем, этот старый скряга в жизни за меня и одного моего веса… серебром. Он не станет признавать, что я — истинное сокровище, скорее этот болван заявит, что я проклят, что я обрек его на это позорное поражение. И все из-за того, что я советовал ему решить этот территориальный спор единственным достойным путем.
— Король Балт, видать, и впрямь повредился в уме, если нуждается в советах того, кто по определению — дурак.
Конан обошел одиноко стоящий дуб, нижние ветви которого были срублены клинками, а ствол с западной стороны утыкан стрелами. Неожиданно король остановился и сказал:
— Это еще что? Всадники… Знаешь, приятель, если это мои враги, то у тебя еще есть шанс обрести свободу.
Конан выбрал позицию спиной к широкому стволу дуба и поднял меч, но вскоре опустил оружие, ибо стало ясно, что кольчуги троих всадников были черны не только из-за слабого лунного света, а в основном потому, что были сделаны из вороненой стали, из которой ковались доспехи Черных Драконов.
— Слава Митре! — раздался знакомый голос. — Это же король! Он жив!
Остановив коня, всадник легко и бесшумно спрыгнул с него, не дрогнув под немалым весом брони, и встал перед королем на одно колено. Конан протянул ему руку. Остальные двое всадников также рухнули на колени перед монархом.
— Ладно, хватит церемоний, Троцеро. — Конан сильно потянул рыцаря за плечо, заставляя того встать на ноги. — Кости Крома. Знаешь же, что я не люблю этого.
— Слушаюсь, ваше величество. — Граф Троцеро вскочил и привычным движением снял с головы шлем, прижав его левым локтем к груди. Красивое широкоскулое лицо графа выражало все еще недоверчивое облегчение. — Мой господин, если бы вы знали, чего мы натерпелись за эти несколько часов, пребывая в неизвестности по поводу вашей судьбы. Мы уже стали гадать, что делать, если окажется, что у Аквилонии больше нет короля, и начали обдумывать, как нам придется отдавать полцарства за то, чтобы выкупить вас, если вы оказались в плену. Какое счастье, что вы нашлись, ваше величество… простите меня…
На глаза сурового воина набежали слезы, и он вдруг снова, опустившись на одно колено, припал губами к руке своего повелителя.
— Прекрати, Троцеро! Я тебя предупреждал…
С этими словами Конан дружески хлопнул графа по плечу, от чего тот, казалось, на полвершка погрузился в землю.
— Вот это король, я понимаю, — заметил за спиной киммерийца Делвин. — Тот, кого так обожают подданные, армия, — далеко пойдет.
— Чушь, — бросил Конан через плечо. — Попридержи язык, гном. Я уже далеко зашел.
— Но Троцеро говорит истинную правду, ваше величество, — подтвердил один из рыцарей, поднимаясь с колен. — Наше отчаяние было беспредельно.
На Делвина он обратил внимания не больше, чем на ребенка, некстати, но не выходя за рамки терпимого, вмешавшегося в разговор.
— Мы действительно страшно перепугались, найдя лорда Эглина и трех ваших телохранителей изрубленными на куски в трех лье отсюда. Больше никто не мог прояснить вашу судьбу, — вступил в разговор третий рыцарь.
— Значит, и Эглин погиб. — Конан сжал кулаки. — Мы попали в засаду, преследуя убегающих со всех ног Балта и Малвина. Эти двое даже не соизволили остановиться, чтобы принять бой вместе со своими телохранителями. Верный Шеол, трижды раненный, вынес меня и вновь спас, но, не пройдя и пол-лье, рухнул на землю. Какой был конь! — Монарх покачал головой. — Ладно, уйдя от погони и оставшись без лошади, я побрел обратно к нашему лагерю, вступая в бой с отступающими солдатами противника, где было возможно, и прячась, когда они встречались мне большими группами. Так я добрел до поля боя, где чуть задержался, выполняя последний воинский долг по отношению к смертельно раненным… — Конан замолчал.
— А где ваша корона, мой господин? — спросил Троцеро.
— Да ну ее! Когда оказываешься один среди врагов, становится не до побрякушек. Заметят, кто ты такой, — так ведь не убьют в открытом бою, пусть даже десять против одного, а попытаются в плен взять. Этого мне еще не хватало. — Конан почесал в затылке и добавил: — Я засунул корону в груду трупов неподалеку от того места где остался лежать Шеол. Надо будет послать кого-нибудь поискать ее. Штука-то дорогая, да и древняя, как-никак.
— Ваше величество, — голос Троцеро был полон почтения, но тверд, — позвольте мне обратиться к вам как старому другу… Слушай, Конан, не слишком ли ты рискуешь, лично возглавляя погоню в тылу противника? Я давно тебя знаю, привык к твоим выходкам, но пойми: ты — король, и для тебя было бы разумнее поберечь себя…
— Что, Троцеро?! Чтобы я сидел в тылу, как эти трусы — Балт и Малвин, прячась за спинами своих солдат… Возьми свои слова обратно, старина. В конце концов, что ты имеешь в виду: что я старею и уже не гожусь на то, чтобы сражаться бок о бок с моими подданными? Нет, Троцеро, я еще вполне сносный вояка, и до сих пор никому пока не удавалось это опровергнуть.
Да я не об этом, ваше величество… Пойми же ты, Конан: никто не хочет тебя оскорбить, наоборот, тебе все время долбят, что ты слишком дорог и ценен для аквилонского народа, чтобы рисковать своей жизнью в бою. Вполне достаточно будет твоего руководства сражением; вовсе незачем самому махать мечом.
— Нет, Троцеро, ты слишком многого от меня хочешь. После долгой тоски во дворце, после всех этих дурацких дел, которыми я занимаюсь от зари до зари, — мне нужна разрядка, действие. Только так я могу вновь почувствовать себя молодым. — Тряхнув черной шевелюрой, Конан добавил: — Ты далее не представляешь, как я хорошо себя чувствую сейчас, несмотря на все эти раны и ушибы. Поймите вы все, наконец, я не только король, я еще и воин! Эти два качества во мне неразделимы. Умри солдат — и правителю тоже скоро конец.
— Я понимаю, ваше величество, — склонил голову граф. — Мне следовало предположить, что вы рассматриваете это дело с точки зрения чести и благородства. —
Протянув Конану поводья, Троцеро добавил: — Вот вам мой конь, ваше величество. Чем скорее вы обрадуете наших солдат своим появлением — тем лучше.
— Согласен, Троцеро, но ты мне сразу же понадобишься. Я возьму лошадь Ставро, — кивок Конана был с готовностью принят одним из спутников графа, — которому, увы, придется прогуляться до лагеря пешком.
— А как же я, о могучий король? — взмолился Делвин, выразительно заломив руки. — Мои ноги едва ли выдержат на равных с ногами доблестного рыцаря прогулку по столь пересеченной местности, не говоря уже о том, чтобы угнаться за вашими скакунами. К тому же я остаюсь здесь безоружным! Или это означает, что я должен буду сам искать дорогу на Бельверус?
— Нет, шут, разумеется, нет. — Конан не мог скрыть улыбки при виде патетических жестов и ужимок карлика. — Ты ведь мой единственный трофей после этой битвы! Троцеро, не возражаешь, если этот великан поедет на крупе твоего коня, как мешок с репой? Вот так, лорд Ставро, именно таким образом. Положили? Привяжите его, чтобы болван не потерялся по дороге.
Лица солдат и офицеров, сидевших у костров, были мрачны и суровы. Не было слышно ни веселых песен, ни радостных криков — ничто не напоминало лагерь армии, одержавшей победу в сражении.
Раздался цокот копыт. Все замолчали и подняли головы, прислушиваясь к окрику часового. Наконец послышались возгласы:
— Это граф Троцеро… а с ним… а с ним — король!
— Митра и Кром! Король жив!
— Король вернулся!
— Конан жив, и наша победа окончательна!
Навстречу королю бросился высокий стройный офицер, принявший повод коня из рук монарха. Заметив кровь на руках Конана, он вместо положенного приветствия воскликнул:
— Ваше величество, вы ранены!
— Ерунда, мой верный Просперо! Это всего лишь царапины.
Спрыгнув с коня, Конан до хруста в костях сжал плечи своего офицера и с довольным видом сказал:
— Итак, мы победили, хотя и немалой ценой. Но главное — враги надолго отброшены от наших земель, а их кровь и трупы удобрят плодородную почву долины Тайбор, навеки принадлежащей отныне лишь Аквилонии! Приветствуя остальных офицеров, Конан услышал, за его спиной Просперо спросил графа:
— А что там у тебя за седлом, Троцеро? Ребенок? Или тайборский тролль?
Конан обернулся и, глядя, как граф стаскивает коротышку на землю, сказал: