приставить охрану. Организовать караул у ворот, на стенах и на смотровой площадке. Выслать дозорных — пусть собирают наших и ведут сюда.
Последние команды капитан отдавал уже под первыми каплями неожиданно начавшегося дождя.
К вечеру дождь так и не прекратился. Сверкали молнии, гремел гром. Тело скончавшегося под пытками коринфийского пастуха было сброшено со стены в ров. Командующий экспедиционным легионом ходил из угла в угол по смотровой площадке башни, прикрытой деревянным навесом. Помимо него на площадке находились часовой и единственный оставшийся в живых адъютант командующего.
— Итак, существует западный перевал, по которому можно перейти хребет. — Эгилруд словно подытоживал вслух свои размышления. — Им никто не пользуется, а башня была построена когда-то давно, чтобы противостоять вторжению из-за гор.
— Так точно, господин капитан, — отозвался адъютант. — Пастух довольно подробно описал маршрут, но предпочел смерть здесь перспективе провести нас по нему. Похоже, он действительно как черт ладана боялся этого места. По сравнению с тем, чего он так страшился, мы ему казались просто ангелами. До последнего вздоха он отговаривал нас от попытки пройти по перевалу. Да, крепки у крестьян суеверия!
— Суеверия? — коротко усмехнулся Эгилруд. — С такой погодой и суеверий не понадобится. И все же, обнаружение перевала — весьма приятная новость. Думаю, король порадуется и не забудет воздать нам должное.
Глаза капитана обшаривали едва различимые в полумраке горы. Бесполезно, далее при ярких вспышках молнии угадать, где проходила дорога на перевал, было невозможно. Вновь повернувшись к адъютанту, Эгилруд опросил:
— А что пастух сказал по поводу численности войск противника в окрестностях?
Он клялся, что нам на дороге встретился полновесный легион — около двух тысяч бойцов плюс бритунийские вспомогательные отряды. Они были посланы, чтобы выйти во фланг любым аквилонским частям, продвигающимся на юг.
— А мы, значит, опередили их и застали врасплох… как, впрочем, и они нас. Полагаю, что теперь соотношение сил будет явно в нашу пользу. Собрать бы только все наши когорты. А противник, оставшись почти без кавалерии, без командиров, вряд ли сможет серьезно противостоять нам.
— Собрать наших, я думаю, удастся быстро. Даже отставшие от подразделений солдаты сообразят выйти по долине к ее устью. А там уже до башни рукой подать.
— Да, только попробуй разгляди ее в грозу. К тому же даже рассеянный по лесу противник может воспрепятствовать подходу отдельных групп наших солдат и башне. — Эгилруд поежился и поплотнее запахнул плащ. — А самое главное — те речушки, которые мы пересекли галопом, преследуя коринфийцев, сейчас превратились в бурные потоки. Прошло несколько часов с тех пор, как с отставшими когортами была потеряна связь. Если погода не изменится, нам придется долго гать, пока легион соберется вновь.
Адъютант не нашел, что возразить на столь убедительный аргумент.
— Ладно, — сказал Эгилруд. — Здесь, за стенами, нам не следует бояться привлечь к себе внимание отрядов противника. Важнее дать сигнал нашим. Зажигайте сигнальный костер. Поставьте рядом с огнем мой щит и поворачивайте его время от времени в разные стороны. Наши должны узнать его и понять, куда следует пробираться. Я пойду спать, вы тоже найдите себе сменщика из офицеров и после полуночи ложитесь отдыхать. Передайте дежурному, чтобы он разбудил меня на рассвете.
Весь день дождь шел, не переставая, и прекратился лишь следующей ночью. С рассветом в разрывах туч показались вершины хребта, укрытые свежевыпавшим — не по сезону — снегом. Лес на склонах был укутай живописным слоистым туманом.
Впрочем, немногочисленному гарнизону башни было не до восхищения красотами природы. С рассветом неподалеку от башни обнаружился неприятельский батальон, изготовившийся к штурму. Аквилонцы не рискнули отражать атаку в кавалерийском строю и, не опуская мост, ограничились стрельбой из крепостных арбалетов и метанием камней из пращи.
Первый штурм был отбит, но к полудню коринфийцы взялись за дело серьезно. Соорудив временный мост и передвижное укрытие для рамы с подвесным тараном, они подогнали это сооружение к воротам. Не прошло и часа, как дубовые, обитые железом створки не выдержали и рухнули вместе со старой, проржавевшей решеткой. В образовавшуюся брешь хлынула толпа закованных в броню тяжелых коринфийских пехотинцев.
Аквилонские отряды, оставшиеся в долине, не смогли переправиться через вздувшиеся реки, чтобы помочь оказавшимся в западне товарищам.
Король Конан и граф Просперо, двигая основные силы аквилонской армии вглубь Коринфии, не встретили организованного сопротивления. Видимо, Эгилруду удалось отвлечь на себя и связать большую часть сил противника.
Очень порадовало короля сообщение добравшегося до его лагеря курьера из штаба экспедиционного легиона. Придя в себя после долгой и изматывающей дороги, курьер рассказал подробно об открытом перевале через Карпашский хребет. Набросав на карте приблизительные координаты перевала, гонец сообщил, что, скорее всего, проход не охраняется ни с юга, ни с севера, так как пользуется дурной славой из-за каких-то местных суеверий. Разумеется, передал курьер мнение Эгилруда, никакая нечистая сила не страшна вооруженной, готовой к длительной кампании армии Аквилонии и ее союзников.
Продвигаясь вперед, легионы Конана вышли к сторожевой башне, которая, по донесению курьера, и была крайней точкой, куда проник Эгилруд. Если молодой капитан не ушел из башни дальше в горы, то найти его в укреплении живым шансов было мало — слишком уж разоренным и покинутым выглядело выдержавшее подряд два жестоких штурма укрепление.
Конан и Просперо вместе с ротой солдат вошли через выломанные ворота во двор. Еще на подходе к крепости им в нос ударил запах тления. Двор, конюшня, бревенчатая казарма — все было залито кровью и завалено неубранными трупами аквилонских и коринфийских солдат и разномастных лошадей.
Перешагивая через мертвые тела, ступая по камням, залитым кровью, Конан и Просперо поднялись на смотровую площадку башни, где наткнулась на обезглавленный труп Эгилруда, лежавший в дальнем от люка углу. Голова капитана, вернее, то, что от нее осталось, было обнаружено среди углей и пепла прогоревшего на площади костра.
Конан, оглядев с башни извивающуюся длинной змеей колонну своей армии, вздохнул:
— Не лучшая смерть для храброго воина. Похоже, голову ему отрубили, взяв в плен живым.
— Да, Эгилруд был храбр, настойчив, но и изрядно самонадеян, — отозвался Просперо. — Как знать, не втянул ли он нас своими действиями в открытую войну с Коринфией и с Бритунией.
— Надеюсь, что нет, — заметил Конан. — Сейчас не время распылять силы на войну здесь, в Коринфии. Остается довериться Публио, которого я послал на встречу с их эмиссарами. Старый лис наверняка сумеет как-то обойти самые острые углы.
— Да уж, слава этого дипломата летит впереди него, — согласился Просперо. — Ну, а нам — война не война — остается только одно: идти вперед, на юг. Нужно разделаться с кофийцами.
— И лично с Амиро! — в сердцах воскликнул Конан, а затем добавил: — Поблагодарим еще раз Эгилруда за найденный для нас маршрут.
— Если бы он еще сумел это сделать, не нажив себе и нам врагов, — вновь вздохнул Просперо, — тогда этому герою и вправду цены бы не было.
— Не надо упрекать погибшего воина, Просперо, — возразил Конан.
Уже направляясь к люку, ведущему внутрь башни, он добавил:
— Надо будет в торжественной обстановке провозгласить его Героем Империи.
Глава XVIIДРЕВНИЙ ХРАМ
Переход через Карпашские горы Конан воспринимал как каникулы, отдых от тоскливых внутригосударственных дел, дипломатических переговоров, судебных разбирательств… Столица империи оставалась в его отсутствие в надежных руках — Зенобия и Публио знали толк в управлении страной. В Офире все было более-менее стабильно. Барон Хальк готов был защищать свою немедийскую вотчину от кого угодно, лишь бы сохранить титул правителя. Даже нападения коринфийских отрядов на аквилонские дозоры прекратились. Противник понимал, что было бы глупо задерживать и рисковать обернуть прогни себя такую мощную армию, явно нацелившуюся уходить с его территории. Таким образом, Конан мог сосредоточиться на обдумывании планов решительного удара в сердце Кофа, в сердце его правителя, личного врага киммерийца — принца Амиро.
Это, впрочем, не означало для Конана спокойного и беззаботного времяпрепровождения. Киммериец проводил дни, возглавляя расчистку изрядно заросшей дороги для колонны. В этом деле ему очень пригодился опыт, приобретенный на границе с пиктами. Частенько, берясь за топор сам, он на равных соперничал с самыми поднаторевшими в расчистке завалов сержантами саперной роты.
Часть своего времени киммериец посвящал общению с неразлучной парочкой — Делвином и Амлунией, часть — разговорам со сторонившимся их Просперо и другими офицерами. По нескольку раз в день король лично объезжал всю колонну, проверяя состояние обоза, готовность караулов, наблюдая за настроением солдат.
Вся эта рутина оставляла голову Конана свободной для раздумий. Он частенько вспоминал свою верную Зенобию и любимого Конна — наследного принца, упрекая себя за то, что их любовь, спокойная, размеренная жизнь главы королевского семейства не могла удовлетворить его. Он, всесильный правитель, мужественный воин, был рабом собственных варварских привычек и инстинктов, душивших его в спокойной, размеренной жизни во дворцах.
Впрочем, и эту жизнь спокойной назвать можно было лишь условно. Вокруг короля постоянно толпились жадные до власти люди, то и дело подвергающие его силу, ум и волю суровым испытаниям. На каждого коронованного льва всегда находился лихой волк вроде Амиро или стая шакалов, готовых в момент его слабости вцепиться ему в глотку.
Видит Кром — тяжело захватить трон, но еще труднее удержаться на нем. А он, Конан, задумал не только сохранить свою власть над могучей, процветающей Аквилонией, но и расширить ее, распространив на огромную империю, а затем — и на весь мир.