— Не в союзники, а в верховные судьи, — донесся п ответ голос Ктантоса из центра бассейна. — Только один из вас, по моему решению, покинет это место живым; только один будет насаждать на земле веру в меня — единственного бога!
— Я так понял, что этот один будет избран тобой по результатам поединка между нами, — кивнул Конан. — Что ж — я готов. Я жду противника с распростертыми объятиями. Однако позволю себе напомнить бессмертному богу, что нам уже доводилось встречаться с ним в бою. Он был вызван мною на честный поединок, но ответил на вызов подлой западней. Как противника в честном бою, он меня боится. Так что ему не с руки им ходить биться один на один. Кто даст гарантию, что тебя он не привлек на свою сторону, оставив нас без честного судьи? Он явно больше понимает в грязных тайных переговорах, чем я.
Конан тряхнул головой, поправляя выбившуюся из-под золотого обода короны прядь черных волос.
— А кроме того, — добавил он, — даже если ему с помощью хитрости удастся заманить меня в какую-то лопушку, мои аквилонские легионы намного превосходит его армию, и исход битвы можно предсказать заранее!
— Конан, Король Сокрушитель Челюстей и Крепостей, — неожиданно взмолился Делвин за спиной киммерийца. — Божественный Ктантос не торгуется и не вступает в сделки. Он ищет лишь того, кто будет лучшим правителем, его наместником на земле, проповедником его веры. Но что бы ни случилось, я последую за тобой, а мой клинок будет рядом с твоим клинком в любом состязании королей или их армий. Король Конан, ты — сильнейший из воинов и величайший из монархов, как это известно всем и каждому!
— Ах, вот в чем дело, Делвин! Ты, оказывается, тоже являешься частью всего этого! — Конан, что-то поняв, по-новому поглядел на карлика. — Как, впрочем, и Амлуния, в чью роль входило заманить меня сюда. — Оглянувшись, Конан увидел загадочную улыбку на лице женщины. — Пожалуй, мне стоило раньше догадаться, что все мои беспредельные амбиции — это лишь телега, влекомая вашей славной парочкой волов.
— Нет, господин, я всего лишь клоун, шут… — Карлик, невинно моргая, смотрел на короля. — Карикатура, оттеняющая величие монарха. Но учти, Конан: для тебя победа в поединке с Амиро обернется суровым и горьким поражением. После того как твои легионы истребят кофийские войска, ты останешься лишь с горсткой израненных воинов. Здесь, у древнего храма, встретились не только два великих короля, но и две могучие армии, объединенной силе которых не сможет противостоять никто во всей Хайбории.
Шут говорил, обращаясь к Конану, но достаточно громко для того, чтобы Амиро тоже его слышал. Видимо, слова карлика произвели на него впечатление, ибо принц Кофа, забыв обо всем, внимательно вслушивался в его слова. Делвин же продолжал:
— Я вижу дело так: нужен договор между двумя монархами, соглашение о том, что, независимо от того, кто победит в поединке, — а это будешь, несомненно, ты, Конан, — так вот, кто бы ни победил, армия поверженного должна присоединиться к войскам триумфатора и во всем подчиняться ему. И более того, империя проигравшего должна подчиниться победителю, который станет, таким образом, императором Аквилонии и Кофа одновременно! — Делвин на торжественной ноте прервал свою речь, а затем уже более деловито добавил: — Я полагаю, принять такое решение вполне входит в компетенцию обоих правителей. Учтите, победитель получает все. Я думаю, стоит рискнуть!
— Рискнуть… пожалуй, я бы согласился, — задумчиво отозвался Конан. — Можно было бы вызвать сюда старших офицеров обеих армий, чтобы они были свидетелями поединка, и приказать им не оспаривать между собой его результат. Но меня куда больше волнует проблема выбора: невелика разница, кто останется победителем — этот убийца собственной матери или я, подчинившийся его же покровителю — чавкающему жижей демону…
— Убийца матери?! — закричал Амиро. — Ты лжешь, клевещешь! Это ты убил ее.
Принц, выхватив меч, шагнул навстречу киммерийцу. Тот, сделав ответный шаг вперед, возразил:
— Зачем мне лгать тебе. И без того всем ясно, что только по твоему приказу Ясмелу могли выбросить из окна ее башни, выдав это за самоубийство. Да, принцесса безумно любила тебя и однажды убедила меня пощадить твою шкуру. Но даже светлая память о ее материнских чувствах не удержит меня от того, чтобы выпотрошить тебя сегодня!
— Лжец! Негодяй, ты еще смеешь… — Неожиданно принц взял себя в руки и более спокойно продолжил: — Нет, подожди, варвар. Я еще успею содрать с тебя шкуру. Но сначала — что ты скажешь по поводу предложения этого урода?
— Я согласен, что без достойных свидетелей я не могу начать поединок, рискуя подставить судьбу империи под очередной предательский удар человека, не тающего, что такое честь. И кроме того, не нравится мне наш самозваный арбитр…
Конан бросил взгляд на небо, на котором, помимо знакомого полумесяца, появилась еще одна — теперь уже полная — луна, осветившая ставший темно-синим купол небосвода. Опустив глаза, киммериец обнаружил, что ни одно из ночных светил не отражается в черном пруду. Конан задумчиво сказал:
— Я не знаю, где именно мы находимся, Ктантос, но сдается мне, что куда ближе к аду, чем к раю. И если твои способности к разрушению и к угрозам я уже могу засвидетельствовать, то теперь хотелось бы узнать, какова твоя мощь в добрых делах. И еще: каков твой истинный облик, какую форму ты принимаешь, чтобы предстать перед поклоняющимися тебе?
— Истинные боги, в отличие от жалких демонов и мелких божков, — пробулькал Ктантос, — не очень охотно показывают себя смертным. Ты, поклоняющийся суровым северным божествам, должен знать это. Вера истинных последователей не должна зависеть от внешней формы божества. Вот почему я предпочитаю оставаться в своем священном бассейне. А моя мощь… она почти беспредельна, как в отношении зла, так и добра, если, конечно, возможно судить божество, подходя к нему с убогими рамками, созданными жалкими в своей немощи людьми.
Бульканье, напоминающее усмешку, прокатилось над площадью.
— Я могу проникать в сны смертных, как ты уже мог убедиться, — продолжил Ктантос. — Скоро моя власть над умами людей будет полной и совершенной. Как видишь, я смог свести в это место две могучие армии и их командиров, а значит, я могу творить историю и политику мира. Силы и возможности моих главных последователей практически безграничны… как бы уродливы ни были их физические тела.
При этих словах карлик беспокойно затоптался на месте, а Амлуния, сообразив, что к чему, довольно рассмеялась.
Ктантос же продолжал гулко булькать:
— Есть у меня и посланники, гонцы в мир людей, которые исполняют мою волю на земле. Как видишь, смертный, истинный бог — это не безвольный, действующий лишь намеками да видениями нынешний божок. Нет, мне, настоящему божеству, бесполезно и бессмысленно сопротивляться.
— Истинная правда в речах великого Ктантоса. — С этими словами Амлуния вдруг быстро пересекла площадь и, пройдя между Амиро и Конаном, подошла к гранитному бортику бассейна. — Целую ночь я провела здесь, внимая божественному голосу, который проник в самые дальние уголки моего сердца… Итак, я объявляю себя верной рабыней и последовательницей всемогущего Ктантоса! Отныне и навеки!
Громкие слова Амлунии эхом прокатились по колоннаде.
— И сейчас я объявляю, — после секундной паузы добавила Амлуния, — что отдаю себя в качестве награды победителю в этом поединке!
Повернувшись к Амиро, она сказала:
— Знай же, о великий тиран, моим талантам и умениям нет числа. Я — отчаянная воительница, умелая куртизанка и страстная любовница. Победи ты — и я обещаю, что все мои способности будут отданы тебе целиком и полностью. — Видя недоверие на лице принца, Амлуния усмехнулась: — А Конан… если честно, то я изрядно подустала от его покрытого шрамами тела и от однообразных историй о его давних подвигах. Слишком уж он ограничен рамками традиций — понятиями чести, благородства. Недостойно это правителя империи, не умеет он радоваться жизни, не любит пролитой ради веселья крови… Нет, в тебе, Амиро, я вижу куда более могучего человека, достойного быть властителем мира. В тебя я верю, за тебя молю бога Ктантоса!
Амиро расхохотался:
— Смело говоришь, девочка! И главное — правильно. Ничего, будь уверена, что я сумею использовать доставшуюся мне награду, оценив ее по достоинству.
— Какое низкое, грязное предательство! — завопил Делвин, косясь на Конана, лицо которого оставалось совершенно холодным и бесстрастным. — Ничего, мой повелитель, одержав победу, рассчитается и с тобой… Впрочем, в данный момент в таком раскладе есть свое примущество: Амлуния сможет вызвать сюда офицеров Амиро, а я, с позволения Конана, вызову аквилонских командиров. Полагаю, что если такая красотка сядет на прекрасного скакуна принца, то ей не страшны стрелы кофийских часовых. — Карлик направился к своему пони, приговаривая: — Как бы ни закончился этот поединок, судьба мира уже предрешена…
— Эй, ты, придурок, стой! Я еще не решил…
Фраза Конана была прервана приближающимся стуком копыт и скрипом колес. Вскоре из темноты вынырнула колесница, которую влекли за собой две из положенных шести лошадей. Роскошный, но сильно пропыленный и изрядно пообтрепавшийся в дороге экипаж двигался в сопровождении нескольких Черных Драконов и старших офицеров, включая Просперо. Среди всадников Конан с удивлением заметил канцлера Публио.
Увидев же пассажиров колесницы, Конан и вовсе застыл, раскрыв рот. За спиной чуть живого возницы, поддерживая закутанную в плащ сгорбленную фигуру незнакомой королю женщины, сидела королева Зенобия собственной персоной.
Охрана поприветствовала Конана, и граф Просперо, спешившись и встав на одно колено, обратился к нему:
— Ваше величество, королева принесла вам не терпящие отлагательства известия. Я не знаю, какие заклинания витают в этом месте, делая само небо над ним незнакомым и чужим, но я счастлив, что мы все же нашли вас.
Конан подбежал к колеснице и обнял Зенобию. Та, лишь на миг прильнув к его груди, высвободилась из объятий и сказала: