— Он почти не ходит в лес, — возразил Грант. — Кузнец обычно занят работой и посылает сына охотиться вместо себя.
— Может, тогда мальчишка убил Хондрена? — предположил его кузен. — Этот парень обещает стать крупнее своего отца, когда вырастет.
— Щенок и сейчас не маленький, — буркнул Грант.
— Но у него даже борода еще не начала расти, — презрительно хмыкнул боссонец. — Правда, окажись он причастным к смерти Хондрена, то пусть демоны растерзают меня, если ублюдок не заслужил своей смерти.
Слова были жестокими, однако и гандер считал примерно так.
Щегол пролетел вдоль тропинки — яркий всплеск красок среди бесконечного, мрачного однообразия киммерийских лесов. У него было пестрое оперенье: черно-белая головка, красная спереди, и желтые разводы на черных крыльях. Три или четыре других, кувыркались в воздухе чуть позади, заполняя лес веселым щебетом. Когда пичуги улетели, вновь воцарилась обычная тишина и серость.
Правда, где-то вдали слышался, еле различимый ухом, плеск воды в ручье. Грант повернул голову в ту сторону и спросил товарищей:
— Ну, что? Пойдем туда? Моя фляга совсем опустела.
Его родич отстегнул от ремня свою баклажку.
— На, отхлебни из моей. Я не хочу тратить время напрасно. Вряд ли, Холдрен обнаружится в том ручье, только если сам он не пошел и не утопился.
— Он не таков, не дождетесь! — хихикнул боссонец. — Чтобы Хондрен сделал вам такой подарок! Слишком много народу поблагодарило бы его за это.
Грант поднес флягу кузена к губам и, запрокинув голову, сделал несколько глотков. Сладкое, крепкое вино из Пуантена приятно освежало горло, и отрываться от него не хотелось.
— Я правильно сделал, заполнив свою флягу только водой, — подмигнул он, вернув, наконец, баклажку Валту.
— Вино является самым полезным для утробы, — глубокомысленно изрек родич.
— Без сомнения, — вставил Бенно. — Оно также лучше, чем вода проскакивает в горло и лучше обволакивает тело.
Вдоволь повеселившись, трое аквилонцев зашагали дальше по дорожке. Ручей же, журчавший на расстоянии полета стрелы от них, если б мог, то обязательно бы усмехнулся. Его тайна так и осталась нераскрытой.
Конан знал, что враги прочесывают лес в поисках пропавшего солдата. Он видел, как группа воинов вошла в лес утром. Сам юноша следил за ними, оставаясь невидимым для захватчиков. Точно также он скрывался ранее от Холдрена. Только сейчас, Конан не собирался проявлять себя. Если аквилонцы заметят его ненароком, то, пожалуй, подумают — не подкрадывался ли он, таким образом, к их исчезнувшему товарищу.
Его прямо подмывало похвастаться тем, что он совершил. Ему хотелось взобраться на крышу дома и объявить об этом всему Датхилу, нет — всей Киммерии. Сдерживать себя оказалось делом трудным, может быть, даже более трудным, чем победить Холдрена. Только мысли о мести аквилонцев жителям деревни, да о том, что сделает с ним еще раньше отец — заставляли его держать свой рот на замке.
Мордек видел, как мается его сын. По прошествии нескольких дней, отец спросил Конана:
— Может, тебе провести некоторое время с Нектаном? Если будешь помогать ему пасти овец, то, в таком случае, тебе придется скрывать свой секрет только от одного человека, а не от всей деревни. Возможно, для тебя так будет легче.
— Хорошо, отец, — начал Конан, который никогда не отказывался помочь пастуху, но тотчас заколебался: — А как же мать? Кто станет заботиться о ней?
— Тебе должно быть известно, что я заботился о твоей матери еще до твоего рождения, — сказал Мордек. — Можешь об этом не волноваться. Конечно, она сейчас огрызается на меня. Но поверь, ее капризы — следствие тяжелой болезни. А так, мы понимаем друг друга достаточно хорошо.
Успокоившись, Конан бросил буханку черного хлеба и кусок копченой баранины в заплечный мешок и побежал к лугам, чтобы присоединиться к Нектану. Пастух ничуть не удивился, завидев его. Только чуть позже мимоходом поинтересовался, знает ли об этом отец.
— Всегда неплохо иметь пару дополнительных рук и глаз, — приговаривал он. — К тому же, сейчас наступает пора окота и грех отказываться от помощи в такое время.
Он не стал использовать юношу при овечьих родах, Конан не разбирался в таких делах, в отличие от самого Нектана. Сына кузнеца всегда поражало, как быстро новорожденные ягнята начинают резвиться на траве возле матери, и как быстро ухитряются попадать в различные неприятности.
Вот и сегодня, молодому варвару пришлось вытаскивать их из ручья, струящегося через холмистый луг. Он видел, как некоторые ягнята кувыркнулись со склона, правда, затем поднялись, без видимых повреждений. Только один остался лежать, поскольку, очевидно, сломал заднюю ногу. Нектан склонился над ним и быстро перерезал горло. Этой ночью его и Конана ждал ужин из свежей баранины.
— Такие вещи случаются каждый год, — сетовал пастух, поджаривая мясо на походном костре. — Все это плохо, но что поделать? Подай-ка мне лучше немного листиков мяты. Они придают мясу барашка аромат и сладковатый вкус.
Сезон окота привлекал волков и хищных птиц. Они любили мясо новорожденных ягнят не меньше, чем Конан или Нектан. Пастуху и его помощнику приходилось отгонять их градом камней. Сыну кузнеца удалось подбить крыло одному большому ястребу. Ему сначала показалось, что он убил вора, но птица, удержалась в воздухе и сумела улететь, клекоча от боли и страха.
— Неплохой бросок, — похвалил юношу Нектан. — Не хотел бы я угодить под камень, выпущенный твоей рукой.
— Вообще-то, я собирался поразить его насмерть, — недовольно пробурчал Конан, его всегда устраивало только полное уничтожение врагов.
— Не стоит убивать каждого ястреба, — пожал плечами пастух. — Они смелые птицы и довольно редкие в наше время. Не то, что волки. Вот если бы твой камень раскроил череп серого разбойника, я бы даже слезинки не проронил. Посуди сам, после ягненка я для волка самый лакомый кусочек, вот и приходиться вести смертельную борьбу, кто — кого. Хотя, по моему мнению, мясо молодого барашка — все же вкуснее, — захихикал он.
Однако, несмотря на все усилия, пастухи потеряли нескольких ягнят. Не будь Конана, Нектан, конечно же, лишился бы еще многих. Помощник, например, подстрелил из лука волка, который уже был в прыжке, попав точно в сердце. Его старший товарищ освежевал зверя и протянул шкуру юноше.
— Оставь себе. У меня есть другие, — сказал Конан, вспомнив про смертельную схватку с целой стаей нынешней зимой.
Но Нектан и слушать ничего не желал.
— Волчья шкура? Мне? — его разобрал смех. — Кром! Думаешь, овцы станут любить меня больше, завидев на моих плечах плащ из этой шкуры? Да они тут же бросятся от меня врассыпную. Если кому-то и будет от нее прок, то только тебе самому.
Видя, что пастуха не переубедишь, Конан кивнул.
— Что ж, благодарю, — сказал он. — Если появится нужда в кузнечной работе, приходи. Мы с отцом будем рады тебе помочь.
— Я, особо, не пользуюсь скобяными изделиями, но все равно, спасибо на добром слове, — ответил Нектан. — Вот иногда, как любой другой, кто стреляет из лука, я теряю стрелы. Если не случается возможности придти в Датхил, то приходится делать кремневые наконечники. Конечно, я в этом не так преуспел, как проклятые пикты, но справляюсь.
— Пикты… — пробормотал Конан и нахмурился.
В Киммерии, аквилонцы считались неприятелями так, как жили по соседству. А в настоящее время еще и потому, что были захватчиками. Но кровавая вражда между пиктами и киммерийцами шла всегда. Восходя своими корнями к той эпохе, когда Атлантида еще возвышалась среди морских волн. С тех самых пор потомки обоих народов, выживших в Великой катастрофе, пронесли обоюдную ненависть сквозь тьму веков.
— Я не говорю, что питаю к ним любовь, парень, — продолжал пастух. — Но они действительно знают толк в обтесывании камня. И это для них к лучшему, поскольку в обработке металла пикты смыслят не больше младенцев.
Будучи истинным киммерийцем, Конан мог думать о пиктах, как о врагах, безоговорочно подлежащих уничтожению. Размышляя о них и их искоренении, он все реже вспоминал убитого гандера. Время бежало своим чередом и юноше все меньше хотелось похвастать перед кем-нибудь своей победой. Кроме того, постоянная бдительность по охране отары тоже играла свою роль. Помощь пастуху отвлекала его от шальных мыслей. Отец позволил ему оставаться с Нектаном почти месяц. К тому моменту, когда Мордек решил, что сыну пора возвращаться и пришел за ним, Конан полностью овладел пастушьим ремеслом.
— Я должен вернуться в Датхил? — спросил он неохотно, общение с овцами стало казаться ему более приятным, чем с людьми.
— Я уж было начал надеяться, что ты оставишь мне парня подольше, — вставил Нектан. — Он справляется здесь так, как, наверное, не смог бы никто другой.
— Приятно слышать, — сказал Мордек. — Но он мне и самому нужен. Работы в кузнице навалом. Пошли, сынок, — кивнул он Конану.
Вид и настрой кузнеца не допускали возражений.
— Да, отец, — понуро кивнул юноша, с большим сожалением оставляя Нектана.
Он, не оглядываясь, плелся за Модеком, пока поле не сменилось густым киммерийским лесом. Только тогда, Конан обернулся и махнул рукой пастуху. Нектан тоже замахал в ответ, но отец и сын уже скрылись среди деревьев.
Они шли к деревне, неслышно ступая по ковру из сосновых иголок. Пробегавшая по своим делам рыжая лисица наткнулась на их след. Зверь удивленно покрутил головой, но его чуткие уши не почуяли никого поблизости. К тому же, ветер дул от лисы в сторону людей, и их запах оставался недоступным для ее носа. Махнув хвостом, лисица исчезла за ближайшей елью. Конан, потянувшийся было к колчану, не успел выстрелить.
Где-то в вышине раздался пронзительный крик ястреба. Снова юноша достал стрелы, и опять выстрела не последовало.
— Правильно, — сказал Мордек, одобрительно кивнув. — Пусть теперь Нектан сам беспокоится о своих ягнятах.